Шырав

Бауман

Бауман, пукан ҫине тӑрса, чӳрече ҫинчи тутӑхса кайнӑ решеткен тимӗрӗ ҫине шурӑ та вӑрӑм алшӑлли уртса, пӗтӗрсе хучӗ.
Бауман — с табуретки — закинул, закрутил длинное белое полотенце вокруг ржавого толстого железного прута оконной решетки.

Бауман ӑна ним сума-сумасӑрах хулпуҫҫийӗпе тӗртсе илчӗ.
Бауман толкнул его плечом безо всякой нежности?

Анчах Бауман пӗр сӑмах, пӗр шухӑш, пӗр сасӑ ҫеҫ кӗтнӗ: вӑл ҫӑраҫҫи чанкӑртатса уҫӑласса кӗтнӗ.
Бауман сторожил только одно слово, один смысл, звук один: он ждал скрежета ключа в замке.

Бауман хӑвӑрт та ҫирӗп аллипе пукана туртса илчӗ, «Мощӑна» койка ҫине тӗртсе ячӗ.
Бауман быстрой и твердой рукой вырвал табурет, толкнул Мощу на койку.

Бауман чӑмӑрӗпе ҫапса: «Хамӑрах пӗлетпӗр», — тесе ответлерӗ.
Бауман ударил кулаком в ответ: «Сами знаем».

— Ҫук! — Бауман сӗтеле ҫапсах илчӗ.
— Нет! — Бауман даже кулаком стукнул по столу.

Бауман сиксе тӑчӗ.
Бауман вскочил.

Бауман Бобровский койки ҫине пуҫне ҫӗклесе пӑхрӗ.
Бауман поднял лицо к койке Бобровского.

Бауман стена еннелле ҫаврӑнса выртрӗ, вара хӑй те сисеймерӗ, ҫывӑрса кайрӗ.
Бауман повернулся боком к стене и, совершенно неожиданно для себя самого, заснул.

Бауман ҫӗкленчӗ.
Бауман приподнялся.

Вӑл, Бауман, ҫынсем пит ывӑннӑ хыҫҫӑн ҫывӑрнӑ чухне хӑрлатманнине сӑнанӑ.
Он, Бауман, заметил, что люди не храпят, если очень устали.

Анчах Курак, хӑйӗн яланхи уҫӑ та ҫемҫе кӑмӑлӗпе йӑвашшӑн кулса, ӑнлантарса пачӗ: Литвинов диктатури ҫинчен вӑл пӗлмен, вӑл пӗтӗм ӗҫе «Атте» пӗтӗм хӑйӗн хӗрӳлӗхӗпе утарлӑн ертсе пырать пулӗ, тесе шутланӑ; тӗрӗссипе, унӑн шучӗпе, вӑл, Бауман, тарма васкатни усал ӗҫ мар; ахаль те вӑл ӗҫ тахҫантанпах пӗр вырӑнтах шумасӑр тӑрать.
Усмехаясь всегдашней своей ласковой и теплой улыбкой, Грач пояснил, что медлить нечего: о диктатуре Литвинова он не знал, он думал, что всю работу «Отец» ведет пасечкой по всей своей страсти; на самом деле, по его мнению, он, Бауман, торопить бежать не зло; и так он давно не скользит на месте.

Тармалли куна палӑртса пани ҫинчен Бауман пӗлтерсен, искровецсем тӗлӗнсе хытсах кайрӗҫ, мӗншӗн тесен ку тӗлӗшпе ӑна никам та полномочи паман.
Когда Бауман сообщил о назначении дня бегства, искровцы сильно удивились, так как в этом его никто не уполномочивал.

Тепре каласан, вӑл нимех те мар: Курак Люсьӑпа малтанхи хут тӗл пулса калаҫни юлашки хут калаҫни пулмалла, мӗншӗн тесен «хӗрпе» калаҫнӑ чухне Бауман ун урлӑ хӑйӗн юлашки распоряженине тата тармалли куна палӑртса пачӗ:
Впрочем, существенного значения это не имело: сегодняшняя первая встреча Грача с Люсей должна была быть и последней, потому что Бауман на свидание с «невестой» передал через нее последние распоряжения и назначил день побега:

Капитан «хӗрсене» курсан яланах янкӑсланать, текелесе искряксем пӗрре Бауман куҫӗ умӗнче кулкаласаччӗҫ.
Искряки смеялись уже как-то при Баумане, что капитан всегда красуется перед «невестами».

Ачан хӑмӑр куҫӗсем Бауман ҫине тинкерсе пӑхрӗҫ.
Темные глаза мальчика пристально смотрели в Баумановы глаза.

Бауман аллине ҫӳлех ҫӗклесе, Лёшӑна йӑтрӗ, ку вӑл пакета хул тӑрӑх мӗн май килнӗ таран шаларах, чавсаран шаларах, хул патне шуса анма кирлӗ.
Бауман поднял Лешу, высоко вытянув руки, чтобы загнать — по рукаву — пакет как можно глубже, за локтевой сгиб, к плечу.

Бауман ачана питӗ хытӑ ыталаса илчӗ.
Бауман крепко обнял мальчика.