Шырав

Сторешников

— Бюсчӗ питӗ лайӑх, — терӗ Сторешников, хӑй кӑмӑлланӑ хӗре лайӑх хак панипе хавхаланса; халӗ вӑл, ку таранччен хӑяйманскер, Жюлине комплиментсем калама пултаратӑп тесе шухӑшларӗ: — унӑн бюсчӗ ытарма ҫук лайӑх, анчах, паллах, кунта урӑх хӗрарӑмӑн бюстне мухтани — Жюлирен мӑшкӑлласа кулни пулӗччӗ.
— Бюст очень хорош, — сказал Сторешников, ободрявшийся выгодными отзывами о предмете его вкуса и уже замысливший, что может говорить комплименты Жюли, чего до сих пор не смел, — ее бюст очарователен, хотя, конечно, хвалить бюст другой женщины здесь — святотатство.

Сторешников калама ҫук хавасланчӗ: хавасланмасӑр — вӑл аран-аран Жан хыҫҫӑн ерсе ҫӳрет-ҫке-ха, Жан аран-аран Серж хыҫҫӑн ҫӳрет, Жюли — Сержпа пӗрле пулакан француженкӑсем хушшинчи француженкӑсенчен чи лайӑхраххи, — чыс, ҫав тери пысӑк чыс!
Сторешников был в восторге: как же? — он едва цеплялся за хвост Жана, Жан едва цеплялся за хвост Сержа, Жюли — одна из первых француженок между француженками общества Сержа, — честь, великая честь!

— Мсье Сторешник! — Сторешников чунтан-вартан савӑнса кайрӗ: француженка сӗтел хушшине ларнӑранпа виҫҫӗмӗш хут ӗнтӗ ун еннелле ҫаврӑнчӗ, — мсье Сторешник!
— Мсье Сторешник! — Сторешников возликовал: француженка обращалась к нему в третий раз во время ужина, — Мсье Сторешник!

Ҫак вӑхӑтра Михаил Иваныч Сторешников ложӑна пынӑ ытти кавалерсемпе пӗрле пӗр чаплӑ ресторанта каҫхи апат ҫиет.
В то же время Михаил Иваныч Сторешников ужинал в каком-то моднейшем ресторане с другими кавалерами, приходившими в ложу.

Ҫырса хуни ҫапла каланӑ; анчах Иван Захарыч Сторешников 1837 ҫултах ҫӗре кӗнӗ, унтанпа вара кил хуҫи унӑн ывӑлӗ, Михаил Иванович, пулнӑ, — документсем ҫапла каланӑ.
Так говорила надпись; но Иван Захарыч Сторешников умер еще в 1837 году, и с той поры хозяин дома был сын его, Михаил Иванович, — так говорили документы.