Шырав

Обломов

Вӑл урай варринелле, Обломов апатланнӑ сӗтел ҫинелле тӗллесе кӑтартрӗ.
Он указал на середину пола и на стол, на котором Обломов обедал.

Обломов хӑй йӑнӑшнӑшӑн именчӗ.
Обломову стало немного неловко от собственного промаха.

— Мӗн кирлӗ? — терӗ вӑл, хӑрах аллипе алӑк хӑлӑпӗнчен тытса, хай кӑмӑлсӑрланнине палӑртса; Обломов ҫине ҫав тери хӑяккӑн пӑхнӑ пирки, улпута вӑл ҫур куҫпа ҫеҫ курчӗ, улпут та унӑн тем пысӑкӑш хӑрах бакенбардине ҫеҫ курчӗ, — ҫав бакенбардӑран ик-виҫӗ кайӑк вӗҫсе тухассӑнах туйӑнчӗ.
— Чего вам? — сказал он, придерживаясь одной рукой за дверь кабинета и глядя на Обломова, в знак неблаговоления, до того стороной, что ему приходилось видеть барина вполглаза, а барину видна была только одна необъятная бакенбарда, из которой так и ждешь, что вылетят две-три птицы.

Вӑл, пӳлӗм варринче ҫурма ҫаврӑнса, Обломов ҫине хӑяккӑн пӑхса тӑчӗ.
Он стоял вполуоборот среди комнаты и глядел все стороной на Обломова.

— Ӑҫта каятӑн-ха? — сасартӑк ыйтрӗ Обломов.
— Куда же ты? — вдруг спросил Обломов.

Захар кӗчӗ, Обломов каллех шухӑша кайрӗ.
Захар вошел, а Обломов опять погрузился в задумчивость.

Плана вӗҫне ҫитериччен татӑклӑн мӗн те пулин тумаллине Обломов ӑнланать.
Обломов сознавал необходимость до окончания плана предпринять что-нибудь решительное.

Ӗнер Обломов ялтан, хӑйӗн старостинчен, ырӑ мар ҫыру илчӗ.
Дело в том, что Обломов накануне получил из деревни, от своего старосты, письмо неприятного содержания.

Обломов хӑйӗн пурлӑхӗ ҫине ҫапла сиввӗн пӑхнӑран-и, е ҫав пурлӑх ҫине унӑн тарҫи Захар тата сиввӗнрех пӑхнӑран-и — тимлӗрех сӑнасан, кабинетри тирпейсӗрлӗх тӗлӗнтерсе ярать.
От такого холодного воззрения Обломова на свою собственность, а может быть, и еще от более холодного воззрения на тот же предмет слуги его, Захара, вид кабинета, если осмотреть там все повнимательнее, поражал господствующею в нем запущенностью и небрежностью.

Обломов, паллах, хӑй кабинетне илемлетнӗ чух ҫакӑншӑн ҫеҫ тӑрӑшнӑ.
Обломов хлопотал, конечно, только об этом, когда убирал свой кабинет.

Ирӗклӗ те канлӗ пулма юратнӑран, Обломов килте яланах галстуксӑр, жилетсӑр ҫӳрет.
Обломов всегда ходил дома без галстука и без жилета, потому что любил простор и приволье.

Ун ҫинче перс халачӗ, Европӑра тӑхӑнаканни мар, чӑн-чӑн Хӗвелтухӑҫӗнче тӑхӑнан ярапасӑр, пилӗксӗр халат, вӑл ҫав тери анлӑ, Обломов та унпа икӗ хут пӗркенме пултарать.
На нем был халат из персидской материи, настоящий восточный халат, без малейшего намека на Европу, без кистей, без бархата, без талии, весьма поместительный, так что и Обломов мог дважды завернуться в него.

Илья Ильичӑн пичӗ хӗрлӗ те мар, кӗре те мар, шуранка та мар — нимле те мар, тен, ку Обломов ҫамрӑклах шыҫмакланнӑран ҫапла пулӗ: сахал ҫӳренӗрен-и е сывлӑш ҫитменрен-и, тен, вӑл та, ку та пулманран пулӗ.
Цвет лица у Ильи Ильича не был ни румяный, ни смуглый, ни положительно бледный, а безразличный или казался таким, может быть, потому, что Обломов как-то обрюзг не по летам: от недостатка ли движения или воздуха, а может быть, того и другого.