Шырав

Кашулин

— Эсӗ хӑвӑнне ют арӑмпа тытсан, ай шарламан пулӑттӑн? — сӑмахсене ерипен вырнаҫтарса ыйтрӗ вӑрӑм шалча пек ҫӳллӗ арӑм — Кашулин Матвейӑн кинӗ.
— Ты б своего прихватила с чужой, аль смолчала бы? — медленно расставляя слова, спросила длинная жердястая баба — сноха Кашулина Матвея.

Питех те ӑс ҫитеретӗн иккен! — ҫерҫи пек сиккелесе, вӗткеленет Кашулин старик, хӗрсе кайнипе хӑйӗн кӑвакарнӑ сӑмси вӗҫӗнчен именчӗклӗн темӗн пысӑкӑш ҫутӑ тумлам ҫакӑннине те асӑрхаймасӑр.
Догадлив дюже, ишь! — горячился, подскакивая по-воробьиному, старик Кашулин и в увлечении не замечал ядреной светлой капли, застенчиво повиснувшей на пипке его сизого носа.

Матвей Кашулин ун ҫӗрне ҫерҫи утӑмӗ пысӑкӑш кӑна тытса илнӗ, — куҫа хӗссе пӗрре сурнипех урлӑ каҫарма пулать.
Бил его каждую весну, а земли захватил у него Матвей Кашулин с воробьиную четверть, — зажмурившись, переплюнуть можно.

Сухаласа пӑрахнӑ пӗр ластӑк ҫӗр пирки вӑл ултӑ ҫул хушши Кашулин старикпе хирӗҫсе пурӑнать, кашни ҫуркуннех хӗнет ӑна.
Он шесть лет враждовал со стариком Кашулиным из-за клочка перепаханной земли.

Старик Матвей Кашулин, лӑкӑш-лакӑш сӗтел урлӑ малалла пӗшкӗнсе, хӗремесленсе кӑшкӑрашма тытӑнчӗ, яка вӗрене туйипе Томилин тенкелне тӗртрӗ.
Старик Матвей Кашулин, перегибаясь через шаткий стол, запальчиво взвизгивал, тыкал в сторону Томилина ясеневым гладким костылем: