Шырав

Дымок

Халӑх суд туса айӑпланӑ Ефим Трубачевпа Батальщиков ҫырса пӗлтернӗ тӑрӑх, станцине илсе кайнӑ чухне, ҫул ҫинче, Дымок ирӗк пурнӑҫшӑн, Гремячий Лог хуторӗшӗн тунсӑхлама тытӑннӑ та тарма хӑтланнӑ.
Ефим Трубачев и Батальщиков, осужденные народным судом, писали, что по дороге на станцию Дымок затосковал по воле, по Гремячему Логу и попытался бежать.

— Вӑл ӗнтӗ паллах! — кӑмӑллӑнах килӗшрӗ Дымок, унтан, анасласа илсе, ҫапла ыйтрӗ: — Манӑн ҫывӑрас килет, Разметнов.
— Уж это конешно! — охотно согласился Дымок и, зевая, попросил: — Спать мне охота, Размётнов.

Дымок, ун ҫине кулкаласа пӑхса, хирӗҫ хуравларӗ:
Усмешливо поглядывая на него, Дымок ответил:

Дымок хӑех ял Советне пычӗ.
Дымок сам явился в сельсовет.

Дымок аяккарахра ҫатан картаран шалча хуҫса кӑларма хӑтланать, ыттисем, каялла чакма шутламасӑр, уҫӑмсӑррӑн ӳпкелешсе шавлама тытӑнчӗҫ.
Дымок в стороне ломал из плетня кол, остальные, не отступая, глухо взроптались.

Дымок, кӗлет ҫывӑхне пыма хӑюллӑх ҫитереймесӗр, тем шухӑшласа тӑрать.
Дымок что-то обдумывал, не решаясь идти к амбару.

Дымок тӑпах чарӑнчӗ, иккӗленсе, ним тума аптӑрарӗ.
Дымок остановился, замялся в нерешительности.

Кӗлет умнелле пуринчен малтан, хулпуҫҫисене маттуррӑн выляткаласа, кула-кула хыҫалалла ҫаврӑнса пӑхкаласа, Дымок утрӗ.
Первым пошел было к амбару Дымок, молодецки шевеля плечами, с улыбкой поглядывая назад.

— Охо! — терӗ мӑшкӑлласа Дымок, кӳршисенчен пӗрне ҫӑмӑл урапа ҫине тырӑ тиеме пулӑшаканскер.
— Ого! — насмешливо сказал Дымок, помогавший кому-то из соседей нагружать хлебом бричку.

Хӗрарӑмсем ҫӑри-ҫари ҫухӑрса, кӗпӗрех аяккалла сирӗлчӗҫ, анчах Дымок, Ефим Трубачев тата сцена ҫине хӑпарса тӑнӑ тепӗр икӗ казак ӑна аллисенчен ярса тытрӗҫ те наганне туртса илчӗҫ.
Бабы с криком шарахнулись в стороны, но Дымок, Ефим Трубачев и еще двое проникших на сцену казаков схватили его за руки, обезоружили.

Разметнов чернилпа тусан шӑрши кӗрекен ҫивиттине сирсе пӑрахма хӑтланнӑ хушӑра Дымок, аллине сулса ямасӑрах, ӑна чӗре тӗлӗнчен пырса чышрӗ.
А пока Размётнов пытался сорвать пахнущую чернилами и пылью скатерть, Дымок, не размахиваясь, ударил его под ложечку.

— Шӑлаварне пире… — Дымок шиклӗн хашлатса илчӗ: — Ну, хыв хӑвӑртрах!..
— Шаровары нам… — Дымок громко вздохнул: — А ну, сымай!..

Дымок тахҫантанпах ун ҫине ҫав тери хытӑ тарӑхса ҫӳрет, ҫавӑнпа та халь акӑ, тавӑрма майлӑ вӑхӑт ҫитрӗ тесе, унпа татӑлас тесе, сцена ҫине улӑхса тӑчӗ…
Дымок издавна питал к нему великую злобу и вот теперь-то, считая момент подходящим для расплаты, и полез на сцену, чтобы поквитаться…

Ӳсӗркелесе, юн сурса пурӑнать вара Дымок, ӗмӗрех йӗрсе ларакан инкӗшин кӑмаки ҫинче.
Покашляет Дымок, похаркает кровью на печи у вечно плачущей тетки.

Малтан вӑл аллисене вӑйпах ҫурӑм хыҫне хире-хирӗҫ тытса пӗтӗм вӑйран чӑмӑртать, пуҫне сӗнксе пӑхса тӑрать, унтан унӑн чӗркуҫҫийӗсем тӑр-тӑр-тӑр чӗтреме пуҫлаҫҫӗ, кӗҫех вӗсем тытса чарма ҫук сиксе чӗтреме тытӑнаҫҫӗ, вара Дымок, вӗтелентерсе тӑракан туртӑмне пусарма вӑй ҫитереймесӗр, ҫапӑҫӑва кӗрсе каять.
Вначале он смотрит, с силой сцепив за спиной руки, угнув голову, потом у него начинают часто подрагивать ноги в коленях, дрожь становится неудержной, и Дымок, не в силах совладать с борющей его страстью, вступает в бой.

Хӗвел аннӑ вӑхӑтра, халӑх кӗлечӗ умӗнче, хутортан кӑларса янӑ хӑйӗн тусӗн, Тимофей Рваныйӑн хут купӑсне каласа ларать, анчах садсене, лапамсене тӗксӗм-кӑвак тӗс ҫапсанах, ҫынсен шӑв-шавӗпе выльӑх-чӗрлӗх макӑрни-мӗкӗрни шӑпланса ҫитсенех, вӑл тӑкӑрлӑкпа васкамасӑр Фектюша картишӗ еннелле утать, ҫав вӑхӑтра вара пӗр-пӗринпе салхуллӑн пӑшӑлтатса ларакан тирек тӑррисем ҫийӗн, шӑпланса ларнӑ хутор ҫийӗн, Дымок пекех пӗччен, ун пекех ҫап-ҫавра сӑн-питлӗ уйӑх шӑвӑнса иртет.
На закате солнца играет возле общественного амбара на гармошке своего сосланного дружка, Тимофея Рваного, но как только синяя тень ляжет в садах и левадах, едва утихнет людской гомон и скотиний мык, он не спеша шагает по проулку к Фектиному базу, а над грустно перешептывающимися верхушками тополей, над безмолвным хутором идет такой же одинокий, такой же круглолицый, как и Дымок, месяц.