Шырав

Азамат

Ҫакӑнтан вара пӗр тӑватӑ кун иртсен Азамат крепоҫа пычӗ.
Дня через четыре приезжает Азамат в крепость.

Азамат хӑйӗн ҫурӑк бешмечӗпе чупса кӗнӗ те, имӗш, Казбич мана чиксе пӑрахма тӑчӗ, тенӗ пулать.
Азамат вбежал туда в разорванном бешмете, говоря, что Казбич хотел его зарезать.

— Эпӗ-и! — тесе урса кайрӗ Азамат, унтан хӑйӗн пӗчек кинжалӗпе кольчугӑна чанкӑртаттарчӗ.
— Меня? — крикнул Азамат в бешенстве, и железо детского кинжала зазвенело об кольчугу.

Азамат ӑна кӑлӑхах кунӑҫма йӑлӑнчӗ, куҫҫульне те тӑкрӗ, йӑпӑлтатса та пӑхрӗ, тупа та турӗ; юлашкинчен Казбич ӑна чӑтаймасӑр татса пӳлчӗ:
Напрасно упрашивал его Азамат согласиться, и плакал, и льстил ему, и клялся; наконец Казбич нетерпеливо прервал его:

— Итле! — терӗ Азамат ҫиреп сасӑпа, — куратӑн-и акӑ, эпӗ тем тума та хатӗр.
— Послушай! — сказал твердым голосом Азамат, — видишь, я на все решаюсь.

Вӑл йӗрсе янӑ пек те туйӑнчӗ мана: тӳррипех калас пулать сире, Азамат калама ҫук кутӑн ачаччӗ, ача чухнех вӑл нихҫан та куҫҫульне кӑлармастчӗ.
Мне послышалось, что он заплакал: а надо вам сказать, что Азамат был преупрямый мальчишка, и ничем, бывало, у него слез не выбьешь, даже когда он был помоложе.

Енчен эпӗ ӑна мана сутмасан, эп вилетӗп, Казбич! — терӗ Азамат чӗтрекен сасӑпа.
Я умру, Казбич, если ты мне не продашь его! — сказал Азамат дрожащим голосом.

— Сан лашуна пӗрремӗш хут курнӑ чух, — терӗ Азамат малалла, — вӑл сӑмси шӑтӑкӗсене карӑнтарса, айӑнта ташласа ҫеҫ тӑратчӗ, чӗрни айӗнчен вут сирпӗнсе вылянатчӗ, ҫавӑнтан вара хама та паллайми пултӑм эпӗ, мана нимӗн те илӗртми пулчӗ: аттен чи лайӑх урхамахӗсем ҫине эпӗ те йӗрӗнсе пӑха пуҫларӑм, вӗсене утланса тухмашкӑн та намӑсчӗ, йӑлтах хуйха кайнӑччӗ-ҫке эпӗ, кунӗ-кунӗпе чул ту ҫинче кулянса лараттӑм, минутсерен тенӗ пек ман ума санӑн хура урхамаху хӑйӗн илемлӗ уттипе, ҫӗмрен пек тӳрӗ, яка ҫурӑмӗпе тухса тӑрсассӑн туйӑнатчӗ; вӑл сӑмах каласшӑн пек, вичкӗн куҫӗсемлӗ мана куҫран пӑхнӑ пекчӗ.
— В первый раз, как я увидел твоего коня, — продолжал Азамат, когда он под тобой крутился и прыгал, раздувая ноздри, и кремни брызгами летели из-под копыт его, в моей душе сделалось что-то непонятное, и с тех пор все мне опостылело: на лучших скакунов моего отца смотрел я с презрением, стыдно было мне на них показаться, и тоска овладела мной; и, тоскуя, просиживал я на утесе целые дни, и ежеминутно мыслям моим являлся вороной скакун твой с своей стройной поступью, с своим гладким, прямым, как стрела, хребтом; он смотрел мне в глаза своими бойкими глазами, как будто хотел слово вымолвить.

— Итле-ха, Казбич, — терӗ Азамат йӑпӑлтатса, — эсӗ ырӑ ҫын, эсӗ хӑюллӑ джигит, ман атте акӑ вырӑссенчен хӑрать те мана ту ҫине кӑлармасть, пар мана хӑвӑн утна, сана уншӑн мӗн кирлӗ, йӑлтах парӑп, аттен чи лайӑх винтовкине е хӗҫне вӑрласа килӗп те сана парӑп, кала, мӗн кӑна кирлӗ сана, — хӗҫӗ унӑн чӑн-чӑн гурда, ҫивӗччине аллу ҫумне тыт кӑна, хӑех ӳте касса кӗрет, санӑнни пек кольчуга вара уншӑн нимӗне те тӑмасть.
— Послушай, Казбич, — говорил, ласкаясь к нему, Азамат, — ты добрый человек, ты храбрый джигит, а мой отец боится русских и не пускает меня в горы; отдай мне свою лошадь, и я сделаю все, что ты хочешь, украду для тебя у отца лучшую его винтовку или шашку, что только пожелаешь, — а шашка его настоящая гурда: приложи лезвием к руке, сама в тело вопьется; а кольчуга — такая, как твоя, нипочем.

— Манӑн пӗр пин кӗсреллӗ кӗтӳ пулнӑ пулсан, — терӗ Азамат, — пӗр Карагезшӑнах пӗтӗмпе сана панӑ пулӑттам.
— Если б у меня был табун в тысячу кобыл, — сказал Азамат, — то отдал бы тебе весь за твоего Карагеза.

Мӗн тейӗн ҫав, Азамат?
Вдруг, что ж ты думаешь, Азамат?

— Чаплӑ-ҫке санӑн лашу! — тет Азамат, — енчен эпӗ килте хам хуҫа пулсан, виҫ ҫӗр лаша таран кӗтӳ тытсассӑн, сан урхамахушӑн ҫур кӗтӗвӗме панӑ пулӑттӑм, Казбич!
— Славная у тебя лошадь! — говорил Азамат, — если бы я был хозяин в доме и имел табун в триста кобыл, то отдал бы половину за твоего скакуна, Казбич!

Хӳме ҫумӗпе утса пыратӑп та ҫапла, сасартӑк тем калаҫкаланине илтетӗп: пӗр сассине тӳрех уйӑрса илтӗм: вӑл чарусӑр Азамат сассиччӗ, хамӑр хуҫа ывӑлӗ; тепри вара сайрарах та хуллентерех калаҫать.
Пробираюсь вдоль забора и вдруг слышу голоса; один голос я тотчас узнал: это был повеса Азамат, сын нашего хозяина; другой говорил реже и тише.

«Эй, Азамат, санӑн пуҫу чӗрӗ юлаймӗ, яман пулӗ санӑн пуҫна!» — теттӗм вара ӑна.
«Эй, Азамат, не сносить тебе головы, — говорил я ему, яман [2] будет твоя башка!»