Чӑваш чӗлхин икчӗлхеллӗ ҫӳпҫи

«Пурне те пӗлме юратакан Чкалов ҫӗршывра пулса пыракан событисене часах пӗтӗҫтерсе анализ тунӑ, унӑн хӑйӗн халӑхне татах юратас, пуласлӑха шанса тӑрас ӑшӑ туйӑмӗ кулленех ӳссе пынӑ, ҫав халӑхшӑн мӗн виличченех тӳр кӑмӑлпа ӗҫлесси килнӗ».

«Пытливый ум анализировал события сложной жизни, и Чкалов с каждым днем обогащался теплым чувством любви к своему народу, верой в будущее, ради которого стоит честно поработать до конца жизни».

Вуннӑмӗш сыпӑк // .

Ытти летчиксем ӗҫри ӳсӗмсемшӗн тӑрӑшас ӗҫе Валерий малтан юлташлӑх туйӑмӗ пуррипе тунӑ пулсан, кайран вӑл ҫак ӗҫе государство интересӗсене ӑнланнипе тунӑ, вӑл тӑван авиацие ҫирӗплетес тӗлӗшпе хӑй те мӗн те пулин тума тӑрӑшнӑ.

Сначала это вызывалось присущим Валерию чувством товарищества, а в дальнейшем — все более ясным, сознанием государственных интересов: он старался внести свой вклад в дело укрепления родной авиации.

Улттӑмӗш сыпӑк // .

Унӑн чӗринче изобретателӗн пуринпе те интересленес туйӑмӗ ҫуралчӗ.

В нем проснулось естественное любопытство изобретателя.

Вунпӗрмӗш сыпӑк // .

Ҫакӑнпа пӗрлех унӑн чӗринче ҫынна хисеплесе ачашшӑн юратас кӑмӑл туйӑмӗ ҫӗкленсе хӑпарчӗ.

И вместе с тем простое и теплое чувство нежности поднималось в ней.

Улттӑмӗш сыпӑк // .

Картлашка тӑрӑх аннӑ май, Саидӑн чӗринче кӳренӳпе хӗрхенӳ туйӑмӗ пӑтрашӑнса кайрӗ.

Саида спускалась по лестнице со смешанным чувством обиды и жалости.

Улттӑмӗш сыпӑк // .

Ӑнланмалла мар хӑрушлӑх туйӑмӗ пусрӗ мана.

Непонятная тревога охватила меня.

Вӑтӑр тӑххӑрмӗш сыпӑк // .

Пулӑҫ туйӑмӗ ҫӗнтерчех.

Рыбак победил во мне.

Ҫирӗм улттӑмӗш сыпӑк // .

Хӗрхенни, ҫыннӑн урӑх туйӑмӗ пекех, тӗрлӗрен пулать.

Жалость, как и всякое другое человеческое чувство, многогранна.

Вунпӗрмӗш сыпӑк // .

Сасартӑках хӗрӗн туйӑмӗ ҫирӗпленнӗ, тӗрекленнӗ, вӑл Алексее ҫав тери юратакан пулнӑ.

Тогда сразу чувство девушки окрепло, выкристаллизовалось, перешло во всепоглощающую любовь.

Вунпӗрмӗш сыпӑк // .

Анчах Женьӑн ӳссе пынӑ туйӑмӗ туслӑ пурӑннинчен иртме пуҫласан, хӗр вара Алексей инҫетри Зинӑна юратнине тата вӑл хӑй патне никама та ҫывӑха яманнине курнӑ.

Однако едва только зревшее в Жене чувство потребовало большего, чем простая дружба, девушка увидела — Алексей любит далекую Зину и недосягаем ни для кого больше.

Вунпӗрмӗш сыпӑк // .

Юрату ӗҫӗсенче опытлӑ пулнӑ арҫын туйӑмӗ ӑна Полина унпа сивӗрех пулма пуҫланине систерчӗ, тӑнӑҫ кӑмӑллӑ поручик Маврин ҫав сисӗме ҫирӗплетсе пычӗ; Яковпа тӗл пулсан, поручик халь йӗрӗннӗ пек пулса, пӳрнипе картузне тӗкӗннӗ ҫеҫ, тата таҫти инҫетри, питӗ пӗчӗк япала ҫине пӑхнӑ пек, куҫӗсене хӗссе пӑхнӑ, анчах унччен малтан кӑмӑллӑрах, ҫепӗҫрехчӗ, халӑх нумай ҫӗрте картла выляма Яковран кивҫен укҫа илнӗ е малтанхи парама тӳлессине каярах хӑварма ыйтнӑ чух, ӑна ырласа пӗрре кӑна мар каланӑ:

Чутьё мужчины, опытного в делах любви, подсказывало ему, что Полина стала холоднее с ним, а хладнокровный поручик Маврин подтверждал подозрения Якова; встречаясь с ним, поручик теперь только пренебрежительно касался пальцем фуражки и прищуривал глаза, точно разглядывая нечто отдалённое и очень маленькое, тогда как раньше он был любезней, вежливее и в общественном собрании, занимая у Якова деньги на игру в карты или прося его отсрочить уплату долга, не однажды одобрительно говорил:

IV сыпӑк // .

Акӑ халӗ ҫеҫ тухса кайнӑ пулӑҫӑ та чӗрене кӗрсе ларчӗ, ӑшра юлташлӑх туйӑмӗ хӑварчӗ.

Вот и ушедший рыбак оставил по себе глубокий след в душе, теплое ощущение товарищества.

Ҫиччӗмӗш сыпӑк // .

Ӗҫлессе те эпир ҫӗнӗлле ӗҫлетпӗр, харпӑрлӑх ҫине те урӑхла пӑхма вӗреннӗ, туйӑмӗ те пирӗн ҫӗнӗ, анчах йӑла вара чылай енчен киввиех юлнӑ.

Работаем по-новому, другое отношение к собственности воспиталось, и чувство долга — новое. А быт во многом прежний…

Вунпиллӗкмӗш сыпӑк // .

Виҫӗ уйӑх хушши ҫӳренӗ вӑл станцисем тӑрӑх, пӗр станцирен теприне ҫитнӗ, кашни станцире пекех ун Севастопольрен таврӑнакан офицерсене кӗтсе илме тӳр килнӗ, офицерӗсем ӑна хӑрушла ӗҫсем ҫинчен кала-кала панӑ, ҫакна пула ӗнтӗ унӑн халь кӑна асӑннӑ сисӗм-туйӑмӗ вӑй илсех пынӑ, юлашкинчен вара ку сисӗм-туйӑм ӑна, мӗскӗн офицере, П-ра пурӑннӑ чух хӑйне хӑй темӗн те пӗр тума пултаракан герой вырӑнне хураканскере, пӗтерсех хунӑ, Дуванкоя ҫитнӗ тӗле вӑл мӗскӗн хӑравҫӑ пулса тӑнӑ, пӗр уйӑх маларах корпусран действующи ҫара каякан ҫамрӑксемпе пӗрлешсе кайнӑскер, вӑл, халь ӗнтӗ эпӗ юлашки кунсене пурӑнса ирттеретӗп тесе шухӑшлаканскер, мӗн май килнӗ таран хулленрех кайма тӑрӑшнӑ, кашни станцирех кроватьне сӳте-сӳте пуҫтарнӑ, ҫула каймалли пӗчӗкҫеҫ чемоданне уҫа-уҫа чӑрманнӑ, преферансла вылянӑ, жалоба кӗнеки ҫине вӑхӑта ирттермелли япала ҫине пӑхнӑ пек ҫеҫ пӑхнӑ, хӑйне лашасем паман чух савӑннӑ.

Чувство это в продолжение 3-месячного странствования по станциям, на которых почти везде надо было ждать и встречать едущих из Севастополя офицеров с ужасными рассказами, постоянно увеличивалось и наконец довело до того бедного офицера, что из героя, готового на самые отчаянные предприятия, каким он воображал себя в П., в Дуванкуй он был жалким трусом; и, съехавшись месяц тому назад с молодежью, едущей из корпуса, он старался ехать как можно тише, считая эти дни последними в своей жизни, на каждой станции разбирал кровать, погребец, составлял партию в преферанс, на жалобную книгу смотрел, как на препровождение времени, и радовался, когда лошадей ему не давали.

5 // .

Энтомолог туйӑмӗ ӑна халӗ чаплӑ ҫӗнӗлӗх тупма май пуррине, пӳрте турӑ хушнипе вӗҫсе кӗнӗ шӑна ахаль шӑна маррине систерчӗ.

Его энтомологический инстинкт подсказывал ему, что перед ним открывается возможность свершить славный подвиг, что насекомое, по милости провидения залетевшее к нему в хижину, — не какой-нибудь заурядный жук.

Вунпиллӗкмӗш сыпӑк // .

— Мӗн тӑвас тетӗн, Уэлдон йӑмӑкӑм, вӗсен пурнӑҫ туйӑмӗ ҫапла.

— Что поделаешь, кузина Уэлдон, таков их инстинкт.

Вунпиллӗкмӗш сыпӑк // .

Ку, тусӑмсем, шалти туйӑм, чун туйӑмӗ!

О, это инстинкт, это инстинкт, друзья мои!

Улттӑмӗш сыпӑк // .

Вара унӑн ӑшӗнче ачаран паллӑ туйӑм, ҫӗнӗ тырпула кӗтсе илекен ҫӗр ӗҫченӗн туйӑмӗ, вӑранчӗ.

И знакомое с детства беспокойство пахаря, дождавшегося урожая, проснулось в нем.

Яланлӑхах // .

Ҫӗр ҫине ҫитесси пӗр дюйм кӑна юлсан вӑл ҫапах та хӑйне тек тытаймарӗ; ӑна хӑрани, вилӗм туйӑмӗ ҫавӑрса илчӗ, вӑл тин ӗнтӗ урӑх калаҫма та, кӑшкӑрма та, макӑрма та пултараймарӗ; Бен хӑма ҫумне тайӑнса выртрӗ, унӑн куҫӗсенче вӑл хӑйӗншӗн, ҫӗрелле пуҫ ҫаврӑнса каймалла ӳкнинчен хӑрани ҫеҫ палӑрса тӑчӗ.

На последнем дюйме, отделявшем их от земли, он все-таки потерял самообладание; им завладел страх, им завладела смерть, и он не мог больше ни говорить, ни кричать, ни плакать; он привалился к доске; в глазах его был страх за себя, страх перед этим последним головокружительным падением на землю, когда черная взлетная дорожка надвигается на тебя в облаке пыли.

Юлашки дюйм // Тӑван Атӑл. Джеймс Олдридж. Юлашки дюйм. — Тӑван Атӑл, 1961, 6№, 79–89 с.

Хӗрхенӳ туйӑмӗ ун чӗрине ют мар, вӑл телейсӗр сунарҫӑсене шеллерӗ.

Чувство сострадания не было ему чуждо, он жалел несчастных охотников.

Вуннӑмӗш сыпӑк // .