Шырав

Панков

— Панков сире хӑй патне юлма сӗнет.
— Панков предлагает вам остаться у него.

Панков алӑкра чарӑнса тӑчӗ те ман еннелле ҫаврӑнса:
В дверях Панков обернулся и сказал мне:

— Манӑн план пур, — терӗ Панков, — атя тула, калаҫӑпӑр.
— У меня план есть, — сказал Панков, — пойдём на волю, поговорим.

Панков пожал плечами:

Панков пычӗ; вӑл шухӑша кайнӑ сӑнлӑ тата ытти чухнехи пек мар йӑваш.
Пришёл Панков, задумчивый и более мягкий, чем всегда.

Вӑл чӑнах та кирпӗч катӑкӗ илчӗ те, аллипе сулса мана хырӑмран печӗ, анчах эпӗ ӑна ответ париччен ун ҫине Кукушкин ҫӳлтен хурчка пек сиксе ларчӗ те, вӗсем ҫырманалла йӑванса анса кайрӗҫ, Кукушкин хыҫҫӑн Панков, Баринов, тимӗрҫ тата тепӗр вуна ҫын чупса пычӗҫ, вара Кузьмин ҫавӑнтах мӑннӑн калаҫма тытӑнчӗ:
Он действительно схватил обломок кирпича, размахнулся и бросил его мне в живот, но раньше, чем я успел ответить ему, сверху, ястребом, свалился на него Кукушкин, и они, обнявшись, покатились в овраг, за Кукушкиным прибежал Панков, Баринов, кузнец, ещё человек десять, и тотчас же Кузьмин солидно заговорил:

Ҫӗрле Изотпа Панков вӑл хӑнасене сала ҫывӑхӗпе иртсе каякан пароход ҫине Лобышки пристанне леҫетчӗҫ.
По ночам Изот и Панков отвозили этих гостей в лодке на мимо идущий пароход или на пристань в Лобышки.

Хӑш чух тата, ҫирӗпрех сӑмах илтсен, вӑл именнӗ пек пулса, питне аллипе хупласа кулатчӗ, Панков вара, Ромаҫа куҫ хӗссе илсе: — Ӑнланать, — тетчӗ.
А иногда она, слыша меткое словцо, смущённо смеялась, закрывая лицо руками, Панков же, подмигнув Ромасю, говорил: — Понимает!

Панков хӑш чухне хӑйӗн арӑмне, лӑпкӑ сӑнлӑ, ӑслӑн пӑхакан кӑвак куҫлӑ, «хулари пек» тумланнӑ пӗчӗк хӗрарӑма илсе пыратчӗ.
Панков иногда приводил жену свою, маленькую женщину с кротким лицом и умным взглядом синих глаз, одетую «по-городскому».

Унӑн фантазийӗ, вӑл шухӑшласа кӑларнисем тепӗр чух Панков пек йӗркеллӗ ҫынсен ӑсне те иккӗлентеретчӗҫ, — пӗринче ҫав сӑмахсене питех ӗненмен ҫын Хохола ҫапла каларӗ:
Его фантазии иногда смущали разум даже таких положительных людей, как Панков, — однажды этот недоверчивый мужик сказал Хохлу:

Панков, Суслов, тата ик-виҫӗ ӑслӑ мужик пулӑшнипе Хохол ӑна йӗркелесе ҫитернӗпе пӗрех ӗнтӗ.
Хохол почти уже наладил её при помощи Панкова, Суслова и ещё двух-трёх разумных мужиков.

— Мясник, — тесе хушрӗ Кукушкин, анчах Панков татӑклан каласа хучӗ:
— Мясник, — добавил Кукушкин, а Панков решительно заявил:

Панков пырса кӗчӗ; вӑл кӑмакана унӑн-кунӑн пӑхкаласа илчӗ та — салхуллӑн ыйтрӗ:
Пришёл Панков, осмотрел печь и хмуро спросил:

Панков хӑйӗн тарҫипе, Кукушкинпа, нихҫан та хаяррӑн калаҫманни, ҫав ӗмӗтленекен ҫын шухӑшласа кӑларнисене тимлӗнех итлени мана пит те кӑмӑла каять.
Мне очень нравится, что Панков никогда не говорит грубо с Кукушкиным, батраком своим, и внимательно слушает забавные выдумки мечтателя.

Кукушкин хӑйне вӑрӑмтунасем ҫыртнӑ пек йӑшаланать, Панков, сарӑ уссисене чӗпӗткелесе, шухӑша кайса хуллен калаҫать.
Кукушкин вертится, точно его комары кусают, а Панков, пощипывая светлые усики, соображает тихо:

Ҫапах та, эпӗ вӑл мана вӑрттӑн шанмасӑр пурӑннине сисеттӗм, тата Панков хай те мана кӑмӑла каймастчӗ.
Хотя, я чувствовал, осталось скрытое недоверие ко мне, да и мне Панков был неприятен.

Малтанах Панков ман ҫине хирӗҫлерех, тӑшманларах та пӑхатчӗ, ман ҫине хуҫа пек кӑшкӑркаласа та илетчӗ, анчах ку унӑн часах пӗтрӗ.
Сначала Панков относился ко мне неприязненно и почти враждебно, даже хозяйски покрикивал на меня, но скоро это исчезло у него.

Панков Ромаҫа пӳртне арендӑна панӑ та, ялти пуянсем хирӗҫ пулни ҫине пӑхмасӑрах ун ҫумне лавка туса лартнӑ, лешсем ӑна ҫавӑншӑн кураймаҫҫӗ, анчах та вӑл вӗсем ҫине тулаш енчен лӑпкӑнах пӑхнӑ пек пулнӑ, вӗсем ҫинчен йӗрӗнсе сӑмахлать, анчах вӗсемпе — хаяррӑн та мӑшкӑласа калаҫать.
Панков сдал Ромасю в аренду избу и пристроил к ней лавку против желания богатеев села, и они ненавидят его за это, он же относится к ним внешне равнодушно, говорит о них пренебрежительно, а с ними — грубо и насмешливо.