Шырав

Завийхвост

— Лар, ухмах, халех персе ӳкереҫҫӗ!.. — тесе хушрӗ ӑна Завийхвост.
— Сядь, дурак, срежут! — приказал ему Завийхвост.

Нимӗҫсем пирӗн пилӗкмӗш атакӑна сирсе ярсан, шӑп ҫак казак, — Завийхвост ҫавӑнтах хӑй сӑмахне итлекен тӗксӗм хура куҫхаршиллӗ ҫын ҫине кӑтартрӗ, — ҫак йӗкӗт нимӗҫсен куҫӗ умнех, никамӑн та мар ҫӗр ҫине, пирӗннисемпе нимӗҫсен хушшине персе анчӗ.
И вот как отбили немцы пятую нашу атаку, казачок вот этот самый, — Завийхвост указал на смуглого чернобрового казака, внимательно слушавшего рассказ, — так вот этот самый хлопец и упал у немцев на самом виду, в распроклятой этой нейтральной полосе, в аккурат между нами и немцами — по самой серединке.

— Туртмастӑн, туртмастӑн, табака шеллетӗн, хыткукарланса кайрӑн, — мӑкӑртатрӗ Завийхвост, чӗтрекен пӳрнисемпе пысӑк пирус чӗркесе.
— Не куришь, не куришь, табаку жалко стало, зажаднел, — заворчал Завийхвост, неумело свёртывая дрожащими пальцами неуклюжую большую цыгарку.

— Туртмастӑн-ҫке эсӗ, Завийхвост пичче, — терӗ лешӗ хулӑн сасӑпа, аллине ҫапах та табак хутаҫҫи патне кӗсйине чикрӗ.
— Да ты ж не куришь, дядько Завийхвост, — пробасил тот и неохотно полез в карман за кисетом.

Завийхвост шӑпланчӗ те сасартӑк, ҫӑварӗнчен чӗлӗмне кӑларман кӳрши патне ҫаврӑнса: — Табакне пар-ха? — тесе ыйтрӗ.
Завийхвост помолчал и вдруг, резко повернувшись к соседу, не выпускавшему трубки изо рта, попросил: — Дай табачку.

Завийхвост калама пӑрахса ҫаврӑнса ларчӗ, окоп брустверӗ ҫинче шаннӑ хӑйӑра чӗрнипе чаваларӗ, вичкӗн ҫил вӗрекен еннелле куҫне хӗссе пӑхрӗ те, ассӑн сывласа илсе, малалла каларӗ.
Завийхвост помолчал, отвернулся, поковырял ногтем замёрзший песок окопного бруствера, пощурился на острый ветер, шумно вздохнул и продолжал:

Ҫакӑн ҫинчен мана хӑй каласа панӑччӗ, — татса хучӗ Завийхвост.
Она сама мне всё это рассказывала, — перебил Завийхвост.

Завийхвост, табак туртнӑран сарӑхнӑ усӑнчӑк мӑйӑхлӑ тӗксем казак ҫине кӑтартрӗ.
Завийхвост показал на высокого хмурого казака с вислыми, закуренными до желтизны усами.

Николай Ефимович Завийхвост ефрейторӑн кӑвак куҫӗсем йӗпенсен, сасартӑк пурте шикленсе шӑпланчӗҫ, вӑл йывӑррӑн хӑйӑлтатса, хӑйне лӑплантарма тӑрӑшса ахлатса сывлани ҫеҫ илтӗнсе тӑчӑ.
И когда серые упрямые глаза ефрейтора Николая Ефимовича Завийхвоста налились влагой, всем стало вдруг жутко, и наступила такая тишина, что слышно стало, как он тяжело, с хрипотцой дышал, перебарывая себя.