Шырав

Шырав ĕçĕ:

урӑхла сăмах пирĕн базăра пур.

урӑхла (тĕпĕ: урӑхла) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

Пирвайхийӗ ылханлӑ Несторий еретике хирӗҫ кӗрешсе ҫапӑҫнӑ; Несторий вӑл ирсӗрле вӗрентсе хӑтланнӑ: турӑ амӑшӗ вӑл — этем пулнӑ, ҫавӑнпа та турра ҫуратма пултарайман, этемех ҫуратнӑ, ячӗ тӑрӑх та ӗҫсем тӑрӑх Христос теекенскере, урӑхла каласан, тӗнчене ҫӑлакана ҫуратнӑ имӗш эппин ӑна турӑ амӑшӗ тесе мар Христос амӑшӗ тесе каламалла тенӗ, — ӑнлантӑн-и?
Первый ратоборствовал супро-ти окаянного еретика Нестория, который учил похабно, что-де богородица — человек есть, а посему — не имела бога родить, но родила человека же, именем и делами Христа, сиречь — спасителя миру; стало быть, надо ее называть не богородица, а христородица, — понял?

XII. // Феодосия Ишетер. Горький М. Ҫынсем патӗнче: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1941. — 256 с.

Лавкара тӑнӑ чухне малтан эпӗ хам вуласа тухнӑ пӗр виҫ-тӑват кӗнекере мӗн ҫинчен каланине приказчика каласа кӑтартнӑччӗ, халь ӗнтӗ ҫав эпӗ каланисем хама сиенлӗ пулса тӑчӗҫ: приказчик вӗсене юри урӑхла улӑштарса, ирсӗр пӑсса Петр Васильевича каласа ларатчӗ.
Первое время дежурств в лавке я рассказывал приказчику содержание нескольких книг, прочитанных мною, теперь эти рассказы обратились во зло мне: приказчик передавал их Петру Васильеву, нарочито перевирая, грязно искажая.

— Конешнӑ, эсӗ пӗр-ик ҫул аслӑрах пулнӑ пулсан, ну, эпӗ сана мӗнле те пулин урӑхла калӑттӑм, халь, хӑвӑн ҫулу шучӗпе — луччӗ ан ларӑн темелле пулӗ!
— Конешно, ежели бы ты был лета на два старше, ну — я бы те сказал иначе как, а теперь, при твоих годах, — лучше, пожалуй, не сдавайся!

XI. // Феодосия Ишетер. Горький М. Ҫынсем патӗнче: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1941. — 256 с.

Хулисем вӗсем пӑхма аванах мар, ялӗсем вара урӑхла!
Города у них неказисты, а вот деревни — другое дело!

— Урӑхла каласан, эпӗ шутсӑр темле сысна, калама та ҫук!
— То есть какая ты свинья, что даже — невыразимо!

Халӗ эпӗ «хура» посудник е, урӑхла каласан, «кухняри мужик», эпӗ уйӑхне ҫичӗ тенкӗ илетӗп, ман ӗҫ — повӑрсене пулӑшса тӑрасси.
Теперь я «черный» посудник или «кухонный мужик», я получаю семь рублей в месяц, моя обязанность — помогать поварам.

Халӗ эпӗ урӑхла пурӑнӑҫ, урӑх ҫынсем, кӑмӑл-шухӑшсем пуррине пӗлнӗ чух, ҫав ҫурт, хӑйӗн мӗнпур ҫынӗсемпе пӗрле, мана тата пушшех йӗрӗнтеретчӗ.
Теперь, когда я знал, что есть другая жизнь, иные люди, чувства, мысли, этот дом, со всеми его жителями, возбуждал во мне отвращение всё более тяжёлое.

X. // Феодосия Ишетер. Горький М. Ҫынсем патӗнче: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1941. — 256 с.

Вӑл «урӑхла картласа хумашкӑн, крышӑра чӳрече касмашкӑн» тата ыттисене те тумашкӑн чертежсем ӳкеретчӗ; эпӗ ҫав чертежсене, ҫирӗм пилӗк тенкӗлӗх хут укҫа чиксе хунӑ конвертпа пӗрле, ватӑ архитектор патне илсе каяттӑм, — архитектор укҫана илетчӗ те: «Чертеж натурӑпа тӗрӗс, ӗҫсене астуса тӑрассине хӑй ҫине илнӗ», тесе хушаматне ҫырса ал пусатчӗ.
Он составлял чертежи «на переделку перемычек, пробить в крыше слуховое окно» и т. п.; я носил эти чертежи к старенькому архитектору, вместе с конвертом, куда пряталась двадцатипятирублевая бумажка, — архитектор брал деньги и подписывал: «Чертёж с натурою верен, и надзор за работами принял Имярек».

Гонкурӑн, Гринвудӑн, Бальзакӑн — усал ӗҫ тӑвакансем ҫукчӗ пит ырӑ кӑмӑллӑ ҫынсем те ҫукчӗ, простой ҫынсем ҫеҫ, тӗлӗнмелле чӗрӗ ҫынсем пурччӗ; вӗсем пӗри те иккӗленме май памастчӗҫ; хӑйсем мӗн каланине, тунине пурне те чӑнах та ҫавӑн пек каланӑ та тунӑ, урӑхла тума та пултарайман темеллеччӗ.
У Гонкура, Гринвуда, Бальзака — не было злодеев, не было добряков, были просто люди, чудесно живые; они не позволяли сомневаться, что всё сказанное и сделанное ими было сказано и сделано именно так и не могло быть сделано иначе.

IX. // Феодосия Ишетер. Горький М. Ҫынсем патӗнче: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1941. — 256 с.

Картинӑсене ӑнлантарса ҫырнисем тӑрӑх эпӗ пӗлеттӗм: Прагӑра, Лондӑнпа Парижра хула варринче варсем тата ҫӳп-ҫапран купаланӑ лапра дамбӑсем ҫук, унта тӳрӗ, сарлака урамсем, урӑхла ҫуртсемпе чиркӳсем.
Из пояснений к рисункам я знал, что в Праге, Лондоне, Париже нет среди города оврагов и грязных дамб из мусора, там прямые, широкие улицы, иные дома и церкви.

Вӗсем мана урӑхла пурӑнӑҫ — ҫынсене паттӑрла ӗҫсемпе преступленисем тӑвасси патне илсе пыракан пысӑк кӑмӑл шухӑшсен пурӑнӑҫне кӑтартса паратчӗҫ.
Они показывали мне иную жизнь — жизнь больших чувств и желаний, которые приводили людей к подвигам и преступлениям.

— Тусӑм, сӑмахсем вӗсем — йывӑҫ ҫинчи ҫулҫӑсем пек, мӗншӗн ҫулҫи урӑхла мар, ҫавӑн пек пулнине пӗлес тесессӗн, йывӑҫ епле ӳснине пӗлес пулать — вӗренес пулать!
— Слова, дружище, это — как листья на дереве, и, чтобы понять, почему лист таков, а не иной, нужно знать, как растёт дерево, — нужно учиться!

Ман хуҫасем ҫывӑх ҫынсене вӗрентме, тиркеме пӑхнинчен ытла урӑхла пӑхма пӗлместчӗҫ, вӗсем пурӑннӑ пек пурӑнма пуҫлас, вӗсем пекех шухӑшлама, тунма пуҫлас пулсан та, ҫапах вӗсем ҫавӑншӑн та тиркӗччӗҫ.
Мои хозяева не умели относиться к ближним иначе, как учительно, с осуждением, и если бы начать жить так же, как они, — так же думать, чувствовать, — всё равно они осуждали бы и за это.

Вӑл мана эпӗ ӑна малтанхи хутӗнче курнӑ пекех йышӑнса илчӗ, тумланассине ҫеҫ урӑхла тумланнӑ; кӑвак юбкӑпа, хура бархат кофтӑпа, уҫӑ мӑйӗнче бирюза хӗресӗ вӑл уйӑп ами пек туйӑнатчӗ.
Она встретила меня такая же, какою я её встретил в первый раз, только одета иначе: в серой юбке, чёрной бархатной кофте, с бирюзовым крестом на открытой шее. Она была похожа на самку снегиря.

VIII. // Феодосия Ишетер. Горький М. Ҫынсем патӗнче: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1941. — 256 с.

Ҫавӑ мана хӑйӗн чӑнлӑхӗпе тӗлӗнтерсе ячӗ — эпӗ маччари чӳрече умне тӑрса, малалла вулама пуҫларӑм та хам шӑничченех вуларӑм, каҫпа вара, хуҫасем ҫӗрлехи кӗлле кайсассӑн, кӗнекене кухняна илсе антӑм та, кӗрхи ҫулҫӑсем пек туйӑнакан, сарӑрах тӗслӗ, кивӗ страницӑсем ӑшне путсах карӑм; вӗсем мана эпӗ хӑнӑхса ҫитнӗ ҫынсем пек мар ыр геройсене, шутсӑр усал тӑвакан ҫынсене кӑтартса, ҫӑмӑллӑнах мана урӑхла пурнӑҫалла, ҫӗнӗ ятсемпе ҫӗнӗлле шайсем патнелле илсе каятчӗҫ.
Это удивило меня своей правдой, — я стал читать дальше, стоя у слухового окна, и читал, пока не озяб, а вечером, когда хозяева ушли ко всенощной, снёс книгу в кухню и утонул в желтоватых, изношенных страницах, подобных осенним листьям; они легко уводили меня в иную жизнь, к новым именам и отношениям, показывая мне добрых героев, мрачных злодеев, непохожих на людей, приглядевшихся мне.

Казаксем, салтаксем пек мар, урӑхларах туйӑнатчӗҫ, лашасем ҫине маттуррӑн утланса ҫӳренӗрен мар, хитререх тумланнӑран та мар, — вӗсем калаҫассине урӑхла калаҫатчӗҫ, урӑх юрӑсем юрлатчӗ, ҫитменнине пит аван ташлатчӗҫ.
Казаки казались иными, чем солдаты, не потому, что они ловко ездили на лошадях и были красивее одеты, — они иначе говорили, пели другие песни и прекрасно плясали.

VII. // Феодосия Ишетер. Горький М. Ҫынсем патӗнче: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1941. — 256 с.

Матроссем те вӗсем пеккисемех, вӗсенчен урӑхла ҫеҫ тумланнӑ, анчах вӗсене, полицейскисем пек, команда парса тӑраҫҫӗ.
Матросы такие же, как они, только иначе одеты, но командуют ими, как полицейские.

VI. // Феодосия Ишетер. Горький М. Ҫынсем патӗнче: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1941. — 256 с.

Пермре, вӗсене ҫыраналла кӑларса кайнӑ чухне, эпӗ баржӑран тухмалли кӗпер тӑрӑх утса пыраттӑм;ман ҫумран, кутамккисем йывӑррипе пӗкӗрӗлсе ларса, урисемпе кӗмсӗрт-кӗмсӗрт тутарса, сӑнчӑрсен ункисемпе хӑнкӑртатса темиҫе теҫетке кӑвак ҫын ирте-ирте кайрӗ; хӗрарӑмсемпе арҫынсем, ваттисемпе ҫамрӑккисем, хитрисемпе сӑнсӑррисем иртсе кайрӗҫ, анчах пӗтӗмпех ытти ҫынсем пекскерсемех, урӑхла ҫеҫ тумланнӑскерсем тата сӑла пӑсмалла хырса янӑскерсем.
В Перми, когда их сводили на берег, я пробирался по сходням баржи; мимо меня шли десятки серых человечков, гулко топая ногами, звякая кольцами кандалов, согнувшись под тяжестью котомок; шли женщины и мужчины, старые и молодые, красивые и уродливые, но совсем такие же, как все люди, только иначе одетые и обезображенные бритьём.

V. // Феодосия Ишетер. Горький М. Ҫынсем патӗнче: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1941. — 256 с.

Тапхӑрӑн-тапхӑрӑн, ҫап-ҫутӑ чӳречесен форточкисем витӗр, уҫӑ сывлӑшалла темле ӑраснарах йышши шӑршӑсем тухаҫҫӗ, эпӗ пӗлмен урӑхла пурӑнӑҫ ҫинчен систерекен, паллашман вичкӗн шӑршӑсем тухаҫҫӗ; чӳрече умӗнче шӑршлакаласа итлесе: ку мӗнле пурӑнӑҫ-ши, ку ҫуртра мӗнле ҫынсем пурӑнаҫҫӗ-ши? тесе чухлакаласа тӑратӑн.
Порою, сквозь форточки освещённых окон, в чистый воздух прольются какие-то особенные запахи — тонкие, незнакомые, намекающие на иную жизнь, неведомую мне; стоишь под окном и, принюхиваясь, прислушиваясь, догадываешься: какая это жизнь, что за люди живут в этом доме?

IV. // Феодосия Ишетер. Горький М. Ҫынсем патӗнче: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1941. — 256 с.

Хӑшпӗр чухне мана чиркӳ кӳлӗри шыв ӑшнелле тарӑн анса кайнӑ пек, урӑхла каласан, нимле те мар йышши пурӑнӑҫпа пурӑнмашкӑн ҫӗр ҫинчен тарса пытаннӑ пек туйӑнатчӗ.
Иногда мне казалось, что церковь погружена глубоко в воду озера, спряталась от земли, чтобы жить особенною, ни на что не похожею жизнью.

Страницăсем:

Чӑваш чӗлхи корпусӗ

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Меню

Статистика