Шырав

Оленин

— Мӗн кирлӗ сана манран, мӗн кирлӗ сана? — ыйтрӗ Оленин.
— Чего ты от меня хочешь, что тебе надо? — выговорил Оленин.

Оленин Назаркӑна палласа илчӗ те, ним тума, ним калаҫма аптраса, чӗнмесӗр тӑчӗ.
Оленин узнал Назарку и молчал, не зная, что делать и говорить.

— Пит аван! — терӗ шурӑ папаха тӑхӑннӑ лутрарах кӑна пӗчӗк казак, картиш енчен Оленин патне ҫывӑхах пырса, — эпӗ куртӑм, пит аван!
— Славно! — сказал невысокий казачонок в белой папахе, близко подходя со двора к Оленину, — я видел, славно!

Оленин хуллен кӑна шаккама пуҫларӗ: никам та хирӗҫ чӗнекен пулмарӗ.
Оленин стал стучать слегка, ничто не отзывалось.

Оленин ӑна уйӑх ҫутинче пӗр самант хушши ҫеҫ курса юлчӗ.
Оленин видел ее только мгновенье при месячном свете.

Оленин питӗркӗчне тытрӗ те шаккарӗ.
Оленин взялся за щеколду и постучал.

Оленин ҫилленсе хӑйӗнчен хӑй: «Мӗн кирлӗ-ха мана?» — тесе ыйтрӗ, анчах хӑй нимпе те ҫак каҫ картишӗнчен пӑрахса кӗреймерӗ.
Оленин со злобой спрашивал себя: «Чего мне нужно?» — и не мог оторваться от своей ночи.

Оленин ӑна ӑмсанса илчӗ те каллех картиш тӑрӑх, яланах тем кӗтсе, утса ҫӳреме пикенчӗ; анчах никам та тухмарӗ, никам та йӑшӑлтатмарӗ; виҫӗ ҫын пӗр тикӗс сывлани ҫеҫ илтӗнчӗ.
Оленин позавидовал ему и опять принялся ходить по двору, все ожидая чего-то; но никто не выходил, никто не шевелился; только слышалось равномерное дыхание трех человек.

Оленин пӳртне кӗчӗ.
Оленин зашел в хату.

Ҫӗр каҫах Оленин картишӗнче пӗр ыйхӑсӑр, хуҫисен пӳртӗнчи кашни сас-хурана итлесе, ирттерчӗ.
Целую ночь Оленин провел без сна на дворе, прислушиваясь к каждому звуку в хозяйской хате.

Хӗр пӳрте кӗрсе ҫухалсан, Оленин крыльца ҫинчен анчӗ те картиш тӑрӑх ҫӳреме пуҫларӗ.
Когда девка скрылась в хате, Оленин сошел с крыльца и начал ходить по двору.

Оленин каҫӗпех вӑрманта сунарта ҫӳрерӗ.
Целый вечер Оленин проходил в лесу на охоте.

Оленин ӑна хирӗҫ нимӗн те чӗнмерӗ, вырӑнтан та сикмерӗ.
Оленин ничего не отвечал и не двигался с места.

«Ӑҫтан пӗлес мар-ха унӑн, — шутларӗ Оленин, — эпӗ ӑна вӑл кам пулса тӑни ҫинчен ҫеҫ каласа парасшӑнччӗ вӗт. Анчах вӑл ӑнланасшӑн пулмарӗ, хуравласси килмерӗ».
«И как ей не знать, — думал Оленин, — когда он хотел сказать ей лишь только все то, что она сама была? Но она не хотела понимать, не хотела отвечать», — думал он.

Оленина: хӑй хӗре каланӑ пур сӑмахӗсем те мӗн тери киревсӗр пулнине хӗр ӑнланать пек, анчах та вӑл ҫав шухӑшсенчен ҫӳлте тӑрать пек туйӑнчӗ; хӗр хӑйне Оленин мӗн калас тенине, анчах каласа пама пӗлменнине тахҫанах пӗлет пек, анчах унӑн ҫав сӑмахсене Оленин мӗнле каланине итлесе пӑхасси килет пек туйӑнчӗ.
Оленину казалось, что она понимала, как было пошло все, что он говорил ей, но стояла выше таких соображений; ему казалось, что она давно знала все то, что он хотел и не умел сказать ей, но хотела послушать, как он это скажет ей.

— Мӗнле, эс часах качча тухатӑн-и? — ыйтрӗ Оленин.
— Что, ты скоро замуж выйдешь? — сказал Оленин.

Оленин хӗр аллине тытрӗ, лешӗ вара, йӑл-йӑл кулкаласа, ун ҫине пӑхрӗ.
Оленин взял ее руку, а она, улыбаясь, глядела на него.