Шырав

Шырав ĕçĕ:

вӑхӑтра (тĕпĕ: вӑхӑт) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

Юлашкинчен, урамра Корытова тӗл пулчӗ те, ӑна та хӑй Воропаевӑн хапхине тупни ҫинчен тата полковник таҫта ҫухалса ҫӳренӗ вӑхӑтра кам та пулин унӑн хапхине ҫаклатса каясран хӑрани ҫинчен каласа пачӗ.
И наконец, встретив на улице Корытова, сообщила и ему, что-де нашла воропаевские ворота, да боится, чтобы их не скрали, пока полковник нивесть где носится.

Виҫҫӗмӗш сыпӑк // Николай Евстафьев. Павленко П.А. Телей: роман. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 312 с.

Белграда илмерӗр-и? — илтӗнсе тӑчӗҫ ҫав вӑхӑтра пур енчен те сасӑсем.
А Белград не брали? — между тем раздавалось со всех сторон.

Иккӗмӗш сыпӑк // Николай Евстафьев. Павленко П.А. Телей: роман. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 312 с.

— Салтак арӑмӗсем тата епле, хыҫа тӑрса юлаҫҫӗ-и? — илтӗнчӗ залран ҫухрашнӑ сасӑ; ҫав вӑхӑтра хӗрарӑмсем хуллен кулса илчӗҫ.
— А солдатки как, на заду останутся? — визгливо раздалось из глубины зала под негромкий озорной смех нескольких женщин.

Ахӑлтата-ахӑлтата, киленнипе пӳрнисемпе ҫатлаттара-ҫатлаттара, Чумандринӗ бокалсене тултарсах тӑчӗ, ҫав вӑхӑтра вӑл нумайлӑхах асӗнче юлнӑ, темӗнле питӗ кулӑшла анекдотри сӑмах ҫаврӑнӑшне пулас, каласа пычӗ:
А Чумандрин, похохатывая и от удовольствия щелкая пальцами, все подливал и подливал, повторяя фразу из какого-то, должно быть очень смешного, надолго запомнившегося ему анекдота:

Пӗрремӗш сыпӑк // Николай Евстафьев. Павленко П.А. Телей: роман. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 312 с.

«Никита Алексеевич яланхи пекех малта пырать пулӗ-ха», — шухӑшларӗ Воропаев корпус командирӗ ҫинчен, — юлашки вӑхӑтра вӑл унӑн политика енӗпе ӗҫлекен заместителӗ пулнӑччӗ, фронтрисен пурнӑҫне кӗвӗҫсе ӑмсаннипе тата хӑйне хӑй хӗрхеннипе унӑн чӗри ыратса кайрӗ.
«А Никита Алексеевич, должно быть, как всегда, впереди», — подумал Воропаев о том командире корпуса, у которого он в последнее время был заместителем по политической части, — и сердце его сжалось от зависти к тем, кто там, и жалости к самому себе.

Юлашки вӑхӑтра унӑн, ҫулсемсӗр пуҫне, мӗн пурри кӑна пур, — пӗтӗмпех сахалланса юлчӗ, анчах халӗ вӑл ҫулсен кӳрентермӗш йывӑрӑшне пӗртте туймарӗ.
За последнее время у него всего стало меньше, кроме годов, но сейчас он как раз и не чувствовал их оскорбительной тяжести.

Васкаса протезне майлаштарчӗ те рюкзакне хулпуҫҫи ҫине ҫакрӗ, вара ҫирӗм ҫулхи йӗкӗт пек, Кисловодскра тахҫан чӗре чирӗнчен те сывалса пурӑнман, Киров пурӑннӑ вӑхӑтра Астраханьте те йывӑр тиф чирӗпе выртман, Яссыне те штурмпа илмен, тата туберкулез та ураран ӳкеричченех ӳсӗрттермен пек, ҫӑмӑллӑн ури ҫине сиксе тӑчӗ, — хӗрарӑмсемпе ачасем ун ҫине чӑр! пӑхса илчӗҫ.
Наскоро заправив протез и взвалив на плечи рюкзак, он легко поднялся под взглядами женщин и ребятишек, будто ему было двадцать лет и это не он лечился когда-то в Кисловодске от болезни сердца, не он леживал в жестоком астраханском тифу при Кирове, не он брал штурмом Яссы, не его валил кашель туберкулеза.

Вӑхӑтра ӑна, шуйттана, чавса ҫемҫетмесен, касмасан, шӑвармасан — нимӗн те илеймӗн.
Не обкопаешь ее вовремя, не обрежешь, не опрыскаешь — ни черта не получишь.

Ҫав вӑхӑтра кабинет алӑкне шаккамасӑрах уҫрӗҫ те, шурӑ официант куртки тата ҫемҫе кӗҫҫе туфли тӑхӑннӑ, типшӗм те пысӑках мар хӗрарӑм подноспа пӗр стакан чей тата пӗчӗк турилккепе ҫӑмарта порошокӗнчен пӗҫернӗ омлет йӑтса кӗчӗ.
В это время дверь в кабинет без стука приоткрылась, и худенькая, невысокого роста женщина в белой официантской куртке и в мягких войлочных шлепанцах внесла поднос со стаканом чая и омлетом из яичного порошка на маленькой тарелочке.

Чӑвашла куҫару пурӗ 5 пин экземплярпа тухнӑ, вӑл вӑхӑтра ку кӗнекене 5 тенкӗ те 15 пуспа сутнӑ.
Чувашский перевод был выпущен общим тиражом 5 тысяч экземпляров, в то время эту книгу продавали за 5 рублей и 15 копеек.

Телей // Николай Евстафьев. Павленко П.А. Телей: роман. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 312 с.

Вӑйлӑ ҫил вӗрнӗ вӑхӑтра унӑн хӗрлӗ черепицӑллӑ ҫивиттийӗ саланса каяссӑнах туйӑнать.
При сильном западном ветре церковная крыша из красной черепицы грозила рассыпаться на части к великому огорчению прихожан.