Шырав

Шырав ĕçĕ:

ӗҫсе (тĕпĕ: ӗҫ) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

Инженерсем, сӗтел хушшинче кӑмӑллӑн калаҫкаласа, чей ӗҫсе ларнӑ.
Инженеры сидели за столом и дружно чаевали.

Улттӑмӗш сыпӑк // Петр Золотов. Ажаев, В. Н. Мускавран инҫетре: роман / вырӑсларан П.Золотов куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 242 с.

Вӗсем чей ӗҫсе, ним шарламасӑр пӗр-пӗрин ҫине кӑмӑллӑн пӑхкаласа ларчӗҫ.
Они пили чай и молча обменивались дружелюбными взглядами.

Тӑваттӑмӗш сыпӑк // Петр Золотов. Ажаев, В. Н. Мускавран инҫетре: роман / вырӑсларан П.Золотов куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 242 с.

Праҫник каҫхине, садра чей ӗҫсе ларнӑ чух, ашшӗ ӳпкелешрӗ:
Праздничным вечером, в саду за чаем, отец пожаловался:

IV сыпӑк // Леонид Агаков. Горький М. Артамоновсем: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 300 с.

Манах, темӗн пысӑкӑш тимӗр шапа пек, ерипен аяккалла шуса пӑрӑннӑ, Петр Ильич Артамонов вара, Ольга патне кайса, ӑна Алексей ярмаркӑра мӗнле ӗҫсе ашкӑннисем ҫинчен каласа панӑ.
Медленно, как огромная черепаха, монах отползал прочь, а Пётр Ильич Артамонов шёл к Ольге, рассказывал ей о кутежах Алексея на ярмарке.

— Мӗн ҫинчен сӑмахлатӑр? — ыйтрӗ Яков; манах квасне ӗҫсе ячӗ, ҫӑварне ряса ҫаннипе шӑлса илчӗ те, пусма тарӑх утса аннӑ пек, ерипен калаҫма тытӑнчӗ:
— О чём беседуете? — спросил Яков; монах выпил квас, вытер рот рукавом рясы и беззубо заговорил, точно с лестницы идя:

Яков хӑйӗн нумай ӗҫсе тултарнӑ ашшӗ ӑна хирӗҫ салхуллӑн, тӑрӑхласа ответ панине илтрӗ:
Яков слышал, как отец, сильно выпивший, ответил угрюмо и насмешливо:

Житейкин сав тери ӗҫсе лартрӗ те, аллинчи вилкипе сулкаласа, килӗшӳсӗр те хаяррӑн юрласа ячӗ:
Житейкин напился до того, что, размахивая вилкой, запел неприлично и грозно:

Тӗпчеме пуҫлаҫҫӗ, Носков вара вӗсен ашшӗ тияккӑн арӑмӗ патӗнче ӗҫсе аташса пурӑнни ҫинчен каласа парать ӗнтӗ.
Начнётся следствие, Носков будет рассказывать о кутежах отца у дьяконицы.

Ҫав шухӑшсем вырӑнне, темле ҫаврашка тӑрӑх шуса, хӑй ярмаркӑра чарусӑр ӗҫсе ашкӑннӑ картинсем тухса тӑнӑ; урса кайнӑ пек ҫынсем, ӳсӗр, нихҫан та тӑранман куҫӗсене ҫӑткӑнла чарса пӑрахса унталла та кунталла ыткӑннӑ, укҫисене ҫунтарнӑ, нимӗн хӗрхенмесӗр, шӑмшакӗсем аскӑн шухӑшпа йӗркерен тухса кайнипе иртӗнсе ашкӑннӑ, хура вырӑнта куҫсене йӑмӑхтармалла шап-шуррӑн курӑнса, намӑса пӗлмесӗр ҫаппа-ҫарамас выртакан пысӑк хӗрарӑм патнелле туртӑннӑ…
На место этих дум вставали и двигались по какому-то кругу картины буйных кутежей на ярмарке; метались неистовые люди, жадно выкатив пьяные, но никогда не сытые глаза, жгли деньги и, ничего не жалея, безумствовали всячески в лютом озлоблении плоти, стремясь к большой, ослепительно белой на чёрном, бесстыдно обнажённой женщине…

III сыпӑк // Леонид Агаков. Горький М. Артамоновсем: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 300 с.

Ӗҫсе супаҫҫӗ, намӑс сӑмахсем кӑшкӑраҫҫӗ…
Пьянство, матерщина…

Шӑллӗ патӗнче ӗҫсе ӳсӗрӗлме намӑс пулнӑ, унта яланах ют ҫынсем тӗркӗшнӗ, тата унӑн хӑй ӳсӗррине Поповӑна питех кӑтартас килмен.
Напиваться у брата было стыдно, там всегда торчали чужие люди, а он особенно не хотел показать себя пьяным Поповой.

Пӗррехинче, чей ӗҫсе ларнӑ чух, Ольга ӑна: — Чӑнлӑх вӑл — чун тулли пулни, тек кӑмӑла нимӗн те кирлӗ марри, — терӗ.
Как-то, за чаем, Ольга сказала: — Правда — это когда душа полна и больше ничего не хочешь.

Унӑн хӑйне пур енчен те йӗркене кӗртмелле, ӗҫсе, ашкӑнса пурӑннипе пулнӑ пӑтранчӑк, кӑмӑла йывӑрлатса тӑракан япаласене манмалла.
Нужно вообще привести себя в порядок, забыть всё мутное, подавляющее, что осталось от кутежа и весомо, ощутимо тяготило.

— Асту, каллех ӗҫсе супатӑн.
— Смотри, опять напьёшься.

Вӗсем питӗ киревсӗр ӗҫсе ҫиеҫҫӗ, сӗтел патнелле пӗкӗрӗлнӗ куҫсем ҫине пӑхма та темле йӗрӗнмелле, — ҫакӑ валашкаран ҫиекен сыснасене аса илтернӗ.
Пили и ели они нехорошо, непристойно; было почти противно видеть головы, склонённые над столом, это напоминало свиней над корытом.

Ҫав ҫын вилесле ӗҫсе ҫитес самантрах нихҫан пулман япала, чи кирли, чи савӑнӑҫли пулса тӑрасса каҫса кайсах кӗтрӗ, — е ӑҫта та пулин вӗҫӗмсӗр кичемлӗх ӑшне ӳкетӗн, е ҫавнашкалах вӗҫӗмсӗр савӑнӑҫ ӑшне, яланлӑхах ҫӗкленетӗн.
Человек этот пил насмерть и алчно ждал, что вот в следующую минуту начнётся что-то совершенно необыкновенное и самое главное, самое радостное, — или упадёшь куда-то в безграничную тоску, или поднимешься в такую же безграничную радость, навсегда.

«Манах ӗҫсе супрӗ», — лӑплантарма тӑчӗ вӑл хӑйне хӑй.
«Напился монах», — попробовал он успокоить себя.

II сыпӑк // Леонид Агаков. Горький М. Артамоновсем: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 300 с.

Лере, Суздальре, Япушкин хӑй ӗҫсе вилнӗ, вӑл ҫырнисене, паллах, вӑрланӑ.
Там, в Суздали, Япушкин спился до смерти, а записи у него, конечно, выкрали.

Петра Ольга хӑй ҫине тинкерсе пӑхни тата унӑн тутисем, кулла пытарса, чӗтресе тӑни кӑмӑла каймарӗ: вӑл сӑрине салхуллӑн ӗҫсе ячӗ те Поповӑна хирӗҫ нимӗн те каламарӗ.
Петру не понравился внимательный взгляд Ольги и трепет её губ, спрятавших улыбку: он мрачно выпил мёд и промолчал в ответ Поповой.

Калаҫӑва тӗп ыйтуран пуҫласа яма хӑяймасӑр, Артамонов халӑх мӗн тери хӑвӑрт пӑсӑлса пыни ҫинчен, халӑх хӑйӗн кахаллӑхӗпе, ӗҫсе супнипе, алхаснипе тарӑхтарни ҫинчен калаҫма тытӑнчӗ.
Не решаясь начать беседу с главного, Артамонов заговорил о том, как быстро портится народ, раздражая своей ленью, пьянством, распутством.

Страницăсем:

Чӑваш чӗлхи корпусӗ

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Меню

Статистика