Шырав

Шырав ĕçĕ:

панӑ (тĕпĕ: пар) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

Василёка та Олеся ашшӗн шалаварне тата хӑйӗн кивӗ свитӗрне тупса панӑ, халь вӑл ав Олесӑн чӑлхисене тӑрӑшсах тӑхӑнса ларать.
Васильку Олеся тоже достала батьковы штаны, дала ему свой старый свитер, и сейчас он старательно натягивал на ноги ее чулки.

Саккӑрмӗш сыпӑк // Чӑвашсен патшалӑх издательстви. Островский, Николай Аслексеевич. Тӑвӑлпа ҫуралнисем: [роман] / Н.А. Островский. — Шупашкар: Чӑвашиздат, 1937. — 268 с.

Унтан вӑл салтаксем енне ҫаврӑнчӗ те, йытӑ вӗрнӗ пек уҫҫӑн панӑ команда винтовкӑсене салтаксен ҫурӑмӗ хыҫне ҫактарчӗ.
Затем он обернулся к солдатам, и резкая, как лай, команда вскинула винтовки солдат на спину.

Улттӑмӗш сыпӑк // Чӑвашсен патшалӑх издательстви. Островский, Николай Аслексеевич. Тӑвӑлпа ҫуралнисем: [роман] / Н.А. Островский. — Шупашкар: Чӑвашиздат, 1937. — 268 с.

Хыҫалта Владислав панӑ команда вӗҫленчӗ:
Сзади Владислав доканчивал команду:

Магазинсенчен вӗсем пӗтӗм апат-ҫимӗҫ таврашне хӑйсене валли илнӗ, укҫа вырӑнне распискӑсем панӑ.
И магазинах они забрали все продовольствие и расплатились расписками.

Винтовкӑсене пурте панӑ тенине ӗненместӗп эпӗ!
Не верю я, что все винтовки сдали!

Пурне те ирӗккӗн панӑ сана, анчах ӑстӑн сахалтарах…
Всего тебе дано вволю, а ума мало…

Пиллӗкмӗш сыпӑк // Чӑвашсен патшалӑх издательстви. Островский, Николай Аслексеевич. Тӑвӑлпа ҫуралнисем: [роман] / Н.А. Островский. — Шупашкар: Чӑвашиздат, 1937. — 268 с.

Ыран укҫа панӑ пултӑр мана!
Завтра чтобы деньги были!

Тӑваттӑмӗш сыпӑк // Чӑвашсен патшалӑх издательстви. Островский, Николай Аслексеевич. Тӑвӑлпа ҫуралнисем: [роман] / Н.А. Островский. — Шупашкар: Чӑвашиздат, 1937. — 268 с.

Кунта унӑн мӗн пур пуянлӑхӗ — тенкел, сӑран татӑкӗсем, ашшӗ илсе панӑ пӗчӗк мӑлатук, йывӑҫ пӑтасем.
Здесь все его богатство — скамейка, лоскутки кожи, маленький молоточек, подарок татэ, деревянные гвоздики.

Ҫурма хакпа панӑ пулӑттӑм, туршӑн та!
И за полцены, ей-богу!

Виҫҫӗмӗш сыпӑк // Чӑвашсен патшалӑх издательстви. Островский, Николай Аслексеевич. Тӑвӑлпа ҫуралнисем: [роман] / Н.А. Островский. — Шупашкар: Чӑвашиздат, 1937. — 268 с.

Эдвард ҫак кун валли панӑ вунпилӗк пин марка ҫак ӗҫкӗпе тата апатпа пӗтнине Юзеф чӗрине ыраттарса пӑхса тӑрать.
Юзеф скрепя сердце смотрел, как съедаются пятнадцать тысяч марок, выданные графом Эдвардом.

Турӑ курать, ытах та сирӗн вӑйӑрсем пулнӑ пулсан, эпӗ сире ылханлӑ большевиксене Польшӑра анчах мар, пур ҫӗрте те пӗтерме пиллӗх панӑ пулӑттӑм…
Видит бог, что если бы у вас была сила, то я благословил бы вас на истребление проклятых большевиков не только в Польше…

Халиччен вӑл нимӗҫсен ӗҫӗсене кӑмӑлларах панӑ, халӗ ак, Иероним атте нумайччен ӳкӗтленӗ хыҫҫӑн, ҫак пуҫарӑвӑн пуласлӑхне тӗпчесе пӗлме ятарласах кунта килнӗ.
До сих пор он придерживался немецкой ориентации и теперь хотел выведать, насколько реальна вся эта затея, в которую его так усиленно тянул отец Иероним.

Ывӑлӗсӗр пуҫне кама каласа панӑ пулӗччӗ амӑшӗ хӑйӗн ӗмӗр сӳнми хуйхи ҫинчен, инкексемпе суранланса пӗтнӗ хӑйӗн ҫамрӑк пурнӑҫӗ ҫинчен, хӑй юратма пӑрахман ҫын ҫинчен тата ҫав пур вӑрам ҫулсем хушшинче ӑна кӗтни ҫинчен?
Кому, как не сыну, могла рассказать мать о своем незаживающем горе, о молодой искалеченной жизни, о том, кого она не переставала любить и ждала все эти долгие годы?

Иккӗмӗш сыпӑк // Чӑвашсен патшалӑх издательстви. Островский, Николай Аслексеевич. Тӑвӑлпа ҫуралнисем: [роман] / Н.А. Островский. — Шупашкар: Чӑвашиздат, 1937. — 268 с.

Мӗн чухлӗ куҫҫуль тӑкман-ши ача, амӑшӗн хурлӑхлӑ калавӗсене — мӗскӗнсене тата пурнӑҫра ырлӑхран катӑк юлнисене телейлӗ пурнӑҫ туса парассишӗн ҫуннӑ ҫын ҫинчен кала-кала панӑ калавсене итле-итле…
Сколько слез пролил мальчик, слушая печальные повести матери о том, кто хотел лишь одного — счастливой жизни для нищих и обездоленных…

Амӑшӗ ӑна ҫут тӗнчен таҫти хӗрринчи Ҫӗпӗр ҫинчен, хаяр сивӗ тӑракан, витӗр тухайми сӗм вӑрмансем е юр витсе илнӗ вилӗ уйсем сарӑлса выртакан Ҫӗпӗр ҫӗршывӗ ҫинчен кала-кала панӑ.
Мать говорила о далекой, где-то на краю света, стране — Сибири, где лютый холод, непроходимые леса или мертвые поля, покрытые снегом.

Ҫакӑн ҫинчен кала-кала панӑ пулать ӗнтӗ ӑна амӑшӗ вӑрӑм каҫсенче ӑшӑ сӑмахсемпе тата юратса.
Это о нем рассказывала ему мать длинными вечерами с глубокой нежностью и любовью.

— Большевиксем помещиксен ҫӗрӗсене туртса илсе хресченсене панӑ тени чӑнах та тӗрӗс-и?
— А это верно, что большевики у помещиков землю забрали и роздали крестьянам?

Ку ҫынна та хӑйӗн ҫемйи пурӑнакан ҫӗре кайма ирӗк панӑ.
Этому человеку также разрешался проезд к месту жительства его семьи.

Тыткӑнра пулнӑ Мечислав Пшигодскин лучӑрканса пӗтнӗ вараланчӑк свидетельстви ҫинче Киев комендатурин штампӗ кӗскен пӗлтерет: «Тӗрӗсленӗ. Инвалид. Хӑй пурӑнакан вырӑна кайма ирӗк панӑ».
На затасканном, грязном свидетельстве, выданном военнопленному Мечиславу Пшигодскому, стоял штамп киевской комендатуры с краткой пометкой: «Проверен. Инвалид. Разрешен проезд к месту жительства».

Ӑҫта пулнӑ эсӗр коляскӑна кунта панӑ чухне?
Где вы все были, когда подали коляску?

Страницăсем:

Чӑваш чӗлхи корпусӗ

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Меню

Статистика