Шырав

Ярмола

Пӗрремӗш саспаллие Ярмола самай шанӑҫлӑнах ӳкерсе хурать — «П» (ку саспаллие эпир «икӗ юпа та ҫӳлте шерте» тесе ят панӑ); ун хыҫҫӑн вӑл ман ҫине ыйтуллӑн пӑхать.
Ярмола довольно уверенно чертил первую букву — «П» (эта буква у нас носила название: «два стояка и сверху перекладина»); потом он смотрел на меня вопросительно.

— Ну, Ярмола, вӗренме пуҫӑнар, — тетӗп эпӗ.
— Ну, Ярмола, давай учиться, — говорил я.

Каҫсенче, кӑмакасене хутса пӗтерсен, хӑйне чӗнессе чӑтаймасӑр кӗтсе тӑрать вара Ярмола.
По вечерам, окончив топку печей, Ярмола с нетерпением дожидался, когда я позову его.

Хушамата ҫеҫ: Ярмола Попружук — текех вара нимӗн те.
Только фамилию: Ярмола Попружук — и больше ничего.

Кун хыҫҫӑн Ярмола хашлатсах тарӑннӑн сывлать, кӑтартмалли патакне сӗтел ҫине хурать те: — Ҫук… пултараймастӑп… — тет хурлӑхлӑн та татӑклӑн.
Тогда Ярмола глубоко вздыхал, клал на стол указку и произносил грустно и решительно: — Нет… не могу…

— Ну, кала, Ярмола, «ма», те.
— Ну скажи, Ярмола, — «ма».

Ярмола, хӑй вӑрманне кашни пӗчӗк сукмак, кашни уйрӑм йывӑҫ таранах тенӗ пек пӗлсе тӑраканскер, хӑй ӑҫтине ҫӗрле те, кӑнтӑрла та хуть кирек хӑш вырӑнта та лайӑх чухлаканскер, тӑврари мӗнпур кашкӑра, мулкача тата тилле йӗр тӑрӑх ним йӑнӑшмасӑр уйӑрма пултараканскер, — шӑп ҫав Ярмолах, тӗслӗхрен, «м» саспаллипе «а» пӗрле мӗншӗн «ма» пулнине тем тусан та тавҫӑрса илеймест.
Ярмола, знавший в совершенстве каждую тропинку своего леса, чуть ли не каждое дерево, умевший ориентироваться днем и ночью в каком угодно месте, различавший по следам всех окрестных волков, зайцев и лисиц — этот самый Ярмола никак не мог представить себе, почему, например, буквы «м» и «а» вместе составляют «ма».

— А куратӑр-и, ӗҫпуҫ мӗнлерех, паныч, — тавӑрчӗ Ярмола нихӑҫанхинчен те ҫемҫенрех, — вулама-ҫырма пӗлекен пӗри ҫук-ҫке пирӗн ялта.
— А видите, какое дело, паныч, — ответил Ярмола необыкновенно мягко, — ни одного грамотного нет у нас в деревне.

(Ҫакна палӑртмалла: пӗтӗм Переброчӗпех Ярмола чи чухӑн, чи кахал мушик вырӑнӗнче шутланать; шалу укҫипе хӑйӗн хресчен тупшӑрӑвне вӑл ӗҫсе ярать; унӑнни пек начар вӑкӑрсем таврара та урӑх ҫук.
(Надо заметить, что Ярмола считается самым бедным и самым ленивым мужиком во всем Переброде; жалованье и свой крестьянский заработок он пропивает; таких плохих волов, как у него, нет нигде в окрестности.

— Мӗскер сана, Ярмола? — ыйтрӑм эпӗ.
— Что тебе, Ярмола? — спросил я.

Мӗшле шутлатӑн эсӗ, Ярмола?
Как ты думаешь, Ярмола?

Манӑн тарҫӑ, апат хатӗрлекен те сунарти юлташ — вӑрманпа пиҫнӗ Ярмола, вутӑ ҫӗклемӗ йӑтнӑскер, пӳлӗме пӗкӗрӗлсе кӗрсе тӑчӗ те пуленккисене ҫӗре кӗмсӗртеттерсе пӑрахрӗ, шӑннӑ пӳрнисене вӗркелерӗ.
Мой слуга, повар и спутник по охоте — полесовщик Ярмола вошел в комнату, согнувшись под вязанкой дров, сбросил ее с грохотом на пол и подышал на замерзшие пальцы.