Шырав

Шырав ĕçĕ:

пач сăмах пирĕн базăра пур.

пач (тĕпĕ: пач) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

— Николаев поручикпа хирӗҫесси, пӗрне-пӗри тӑшманла пӑхасси сирӗн мӗнле те пулин пач уйрӑм сӑлтавсене пула тухса кайман-ши тесе каласшӑн эпӗ, — служба тӗлӗшпе мар, килти, мӗнле калас, ҫемйери сӑлтавсене пула?
— Я хочу сказать, не было ли у вас с поручиком Николаевым каких-нибудь особенных поводов ко взаимной вражде, — поводов характера не служебного, а домашнего, так сказать, семейного?

XX // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

Вӑл столовӑйра уҫӑ чӳрече умне ларчӗ, хаҫат тытрӗ те вулама пуҫларӗ, анчах сӑмахӗсене пач ӑнланмасӑр, нимӗнле кӑсӑклӑхсӑр, саспаллисем тӑрӑх куҫсемпе ҫех ахаллӗн чупа-чупа тухса.
Он сел в столовой у открытого окна, взял газету и стал читать ее, не понимая слов, без всякого интереса, механически пробегая глазами буквы.

Халиччен вӑл, маннӑ тейӗн, хӑйӗн сылтӑм аллинче тӑтӑшах темӗнле ют япала пуррине пач асӑрхаманччӗ.
До сих пор он совсем не замечал, точно забыл, что в правой руке у него все время находится какой-то посторонний предмет.

XIX // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

— Е сирӗн унпа кӑмӑлсӑр пулмашкӑн пач уйрӑм, вӑрттӑн сӑлтавсем пур-и?
Или у вас есть особые, таинственные причины быть им недовольным?

Осадчий капитан, сире пач та кулӑшла мар, сирӗн шалта чиккелет те сире хӑрушӑ!
Капитан Осадчий, вам вовсе не смешно, а вам больно и страшно!

Пурте хӑраса ӳкни пач ӳсӗрӗлтерсе ячӗ ӑна.
Вид общего страха совсем опьянил его.

XVIII // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

Вӗсен умӗнче чӑлах-чӗлӗх, пач килӗшӳсӗр, хӑрушӑ ӳкерчӗксенчен тӑракан кӑшкӑруллӑ та ула-чӑла хӑю сӳтӗлет тейӗн, паянхи ӗҫ-пуҫсем Ромашова пӗрин хыҫҫӑн тепри ним тӑхтавсӑр-чарӑнусӑр та нимле ҫыхӑнусӑр пула-пула пынӑ пекех туйӑнчӗҫ.
Ромашову казалось, что все сегодняшние происшествия следуют одно за другим без перерыва и без всякой связи, точно перед ним разматывалась крикливая и пестрая лента с уродливыми, нелепыми, кошмарными картинами.

«Эппин, — ыйтрӗ вӑл хӑйӗнчен хай, — тӑнӑҫ вӑхӑтра пӗр чӗптӗм усӑ паман, ют ҫӑкӑра та ют аша ҫиекен, ют тума тӑхӑнакан, ют ҫуртсенче пурӑнакан, вӑрҫӑ вӑхӑтӗнче хӑй пек ҫынсенех пач ним шутласа тӑмасӑр вӗлерме те чӑлахлатма каякан ҫав уйрӑм йӑх-сий мӗнле майпа пурӑнма пултараять-ха?»
«Каким образом может существовать сословие, — спрашивал сам себя Ромашов, — которое в мирное время, не принося ни одно крошечки пользы, поедает чужой хлеб и чужое мясо, одевается в чужие одежды, живет в чужих домах, а в военное время — идет бессмысленно убивать и калечить таких же людей, как они сами?»

XVII // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

Е, тен, этем шутласа кӑларнӑ чи-чи пушӑ, ӑнсӑртран пулнӑ, чӑкӑлтӑшлӑ, вӑйпа хистесе тутармалли ниҫта шӑнӑҫман киревсӗр япалана та ҫийӗнчех пурнӑҫлама пултаракан тарҫӑ тупӑнманни вӑл пач ҫук та пулӗ-и?»
Или, может быть, нет ни одной даже самой пустой, случайной, капризной, насильственной или порочной человеческой выдумки, которая не нашла бы тотчас же исполнителя и слуги?»

Ҫапах та пӗр шухӑш пуринчен те хӑрушӑрахчӗ: тӗссӗр, пӗрешкел пӑхӑнуллӑ та ӑссӑрланнӑ-тӑнсӑрланнӑ сӑн-питлӗ Хлебниковсем пач та рота, батальон, полк ятлӑ механикӑлла пайсем кӑна мар, вӗсем чӑн-чӑннипех те чӗрӗ ҫынсем иккенни пирки офицерсенчен нихӑшӗ те, — Ромашов хӑй те халиччен ҫаплаллах пулнӑ-ха, — нихӑҫан шутламан, ҫакӑ вӗсен пуҫне сӗмленчӗклӗхпе те пулин пырса кӗмен, ҫапӑнман…
И ужаснее всего была мысль, что ни один из офицеров, как до сих пор и сам Ромашов, даже и не подозревает, что серые Хлебниковы с их однообразно-покорными и обессмысленными лицами — на самом деле живые люди, а не механические величины, называемые ротой, батальоном, полком…

П-полкран та пач кайни вара п-пушшех лайӑхрах.
А лучше бы вам и вовсе из п-полка уйти.

XVI // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

Унтан мӗскер-тӗр шалт тӗлӗнтерсе пӑрахаканни пулса иртрӗ, Ромашова пач та ҫывӑрман, мӗн унта, ҫеккунтлӑха та пулин тӗлӗрмен, пурӗ хе пӗр самант хушши кӑна куҫне хупса ахаллӗн, ним шухӑшсӑррӑн выртнӑ пеклӗн туйӑнчӗ.
Потом случилось что-то странное, Ромашову показалось, что он вовсе не спал, даже не задремал ни на секунду, а просто в течение одного только момента лежал без мыслей, закрыв глаза.

Хулана ҫитме тата виҫҫӗр утӑмсемччӗ, калаҫмалли текех нимӗскер те ҫукчӗ, ҫавӑнпа вӗсем пач шарламасӑр юнашар пычӗҫ, пӗр-пӗрин ҫине те пӑхмарӗҫ.
До города оставалось еще шагов триста, и так как говорить было больше не о чем, то оба шли рядом, молча и не глядя друг на друга.

— Эпӗ сирӗн ҫипе пач та кӑшкӑрмастӑп, — ҫав-ҫавах тӳрккессӗн, анчах сассине чакарса, хирӗҫлерӗ Николаев.
— Я вовсе на вас и не кричу, — все еще грубо, но понижая тон, возразил Николаев.

Юлашкинчен Николаев, йывӑр пулнине пач пытармасӑр, сывлӑшне анлӑн та хыттӑн ҫавӑрттарса ярса, пӗрремӗш калаҫма пуҫларӗ:
Наконец Николаев, переведя широко и громко, с видимым трудом, дыхание, заговорил первый:

Унтан, пружина ҫинче тӑвать тейӗн, хӑрах ура ҫинче кӑна ҫаврӑнса, икӗ тон аяларах илсе, каялла пач пӑхмасӑр хушса хурать вӑл юрланӑн:
И, уже повернувшись, точно на пружине, на одной ноге, он, не оборачиваясь назад, добавляет певуче и двумя тонами ниже:

XV // Антал Назул. Куприн, Александр Иванович. Тытӑҫу: повеҫсем; вырӑсларан Антал Назул куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1978. — 144–392 с.

Аялалла, ҫӗр айнелле анса пырать тейӗн, параппан сасси хуллен пусӑрӑнса, йӑннӑҫем йӑнса пычӗ, вара сасартӑк, ӑна тӳнтерсе-йӑвантарса та таптаса-хуҫлатса, ун ҫинелле оркестрӑн ҫиҫсе ялтӑракан, илемӗпе пач уйрӑлса тӑракан хаваслӑ хумӗ ҫӗмӗрттерсе кӗрсе кайрӗ.
Звук барабанов становился все тупее и тише, точно он опускался вниз, пуд землю, и вдруг на него налетела, смяв и повалив его, веселая, сияющая, резко красивая волна оркестра.

Вунпиллӗкмӗшпе вунулттӑмӗш ротӑсене вӑл пач пӑхас та темерӗ, аллине ӗшенчӗклӗн сулчӗ те: — Ну, кусем… темле ҫитӗнсе ҫитменскерсем анчах, — терӗ ҫеҫ йӗрӗнӗҫлӗн.
Пятнадцатую и шестнадцатую роты он и совсем не стал смотреть, а только сказал с отвращением, устало махнув рукою: — Ну, это… недоноски какие-то.

— Пач та ун пек мар!
— Совсем не так!

Ҫав тери ҫӑмӑллӑн та ҫӗкленӳллӗн, питӗ меллӗн те ирӗккӗн утса, маттуррӑн тӑва-тӑва пачӗҫ рота вӗренӗвне сатур та чӗп-чӗрӗ, уҫӑ та хаваслӑ ҫынсем, — калӑн, тӗрӗслӳ вӗсемшӗн пач та хӑрушӑ экзамен мар, темле савӑнӑҫлӑ та ним йывӑрлӑхсӑр йӑпану ҫеҫ.
Молодцеватые, свежие люди проделывали ротное ученье таким легким, бодрым и живым шагом, с такой ловкостью и свободой, что, казалось, смотр был для них не страшным экзаменом, а какой-то веселой и совсем нетрудной забавой.

Страницăсем:

Чӑваш чӗлхи корпусӗ

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Меню

Статистика