Шырав

Давыдов

— Эсӗ пӗтертӗн-и? — ыйтрӗ Давыдов, аран-аран тӳсӗм ҫитерсе.
— Ты кончил? — еле сдерживаясь, спросил Давыдов.

— Мана калама паратӑн-и эсӗ? — хӗрелсе кайса кӑшкӑрчӗ Давыдов.
— Ты дашь мне сказать? — багровея, крикнул Давыдов.

Давыдов, асӑрхаттарса, аллине ҫӗклерӗ:
Давыдов предупреждающе поднял руку:

План ҫинчен мӗн калаҫмалла кунта? — кӑшкӑрчӗ тӳсӗмлӗхӗ пӗтнӗ Давыдов.
И при чем тут план? — потеряв терпение, выкрикнул Давыдов.

Ну, мӗн пакӑлтататӑн эсӗ? — тарӑхса кӑшкӑрчӗ Давыдов.
Ну что ты мелешь? — раздраженно воскликнул Давыдов.

Чӗлпӗрне хытӑ туртса тӑнӑ май, Давыдов ӑна пурҫӑн пек ҫутӑ та ӑшӑ мӑйӗнчен ачашлать, тусӗмлӗн, ҫынсем хӑйне хирӗҫ чӗнессе кӗтет.
Давыдов, сдерживая коня туго натянутыми поводьями, гладил его шелковистую, теплую шею, терпеливо ждал ответа.

Анчах эсир, арҫынсем, мӗншӗн ӗҫлеместӗр-ха? — халӗ ӗнтӗ кӑштах ҫемҫелсе, анчах ҫаплах хыттӑн кӑшкӑрса ыйтрӗ Давыдов.
Но почему вы-то, мужчины, не работаете? — уже несколько сдержаннее, но все еще излишне громко спросил Давыдов.

Апла та, капла та ӳкӗтлерӗмӗр, анчах ниепле те итлеттереймерӗмӗр; пирӗн сӑмаха ӗненсем, Давыдов юлташ!
И так и этак просили, но уломать не могли, верь слову, товарищ Давыдов.

Давыдов сулӑнса кайрӗ, ура пускӑчӗ чутах тухса ӳкмерӗ, анчах хӑй ҫапах та йӗнер ҫинчех юлчӗ.
Давыдов резко качнулся, едва не потеряв стремя, но все же удержался в седле.

Ытла хытӑ туртнипе, Давыдов лаши, хӑяккӑн утса, шӑналӑк ҫине пырса кӗчӗ, вара, ури айне темле япала лекнипе сехӗрленсе, чӗвен тӑчӗ, айккинелле инҫете сиксе ӳкрӗ.
Давыдов так круто повернул коня, что тот, побочив, ступил на рядно и вдруг, испугавшись необычной опоры под ногами, взвился на дыбы, прыгнул далеко в сторону.

Ҫилленнипе шурӑхса кайнӑ Давыдов картла вылякансем патне сиктерсе пычӗ те хыттӑн кӑшкӑрса пӑрахрӗ:
Бледный от бешенства, Давыдов подскакал к игрокам вплотную, крикнул срывающимся голосом:

Давыдов ансӑр койка ҫинче ҫаврӑнкалать, ӗхлете-ӗхлете илет, икӗ хутчен туртма тӑрса ларчӗ, ҫывӑрасса вара шурӑмпуҫ ҫути килеспе тин ҫывӑрса кайрӗ.
Давыдов ворочался на узкой койке, кряхтел, два раза вставал курить, но уснул уже на рассвете.

Вӑл хӑйшӗн вилсен те хаклӑ пулнӑ ҫынпа сывпуллашнӑ, Давыдов мӗн тума кирлӗ кунта?
Она простилась с тем, кто был ей дорог и мертвый, а при чем здесь он, Давыдов?

Ӑна калинкке патне ҫитиччен ӑсатса ярсан, Давыдов хӑйӗн ҫурма тӗттӗм пӳлӗмне таврӑнчӗ те салтӑнмасӑрах вырӑнӗ ҫине йӑванса кайрӗ.
Проводив его до калитки, Давыдов вернулся к себе в полутемную горницу, не раздеваясь, бросился на постель.

Пӑртак чӗнмесӗр тӑнӑ хыҫҫӑн Макар каллех хыттӑнрах калаҫма пуҫларӗ, унӑн хӑйӑлтатарах тухакан сассинчен Давыдов пӗр кӗтмен ҫӗртен лешӗ хӑй мухтаннине пытарманнине сисрӗ.
После недолгой паузы Макар опять заговорил громче, и в хрипловатом голосе его Давыдов неожиданно уловил плохо скрытые нотки горделивости:

— Давыдов чӗнмерӗ.
Давыдов молчал.

Лушка темиҫе кун каялла Шырланпуҫпа тата хӑйшӗн тӑван та ҫывӑх вырӑнсемпе сывпуллашса тухса кайнине пӗлмен Давыдов тӗлӗнсе ӳкрӗ, ӗненмерӗ.
Пораженный Давыдов, еще ничего не знавший о том, что Лушка уже несколько дней тому назад навсегда распростилась с Гремячим Логом и родными памятными ей местами, убежденно сказал:

Алӑк хӑлӑпне тытсан, Нагульнов Давыдов енне ҫаврӑнчӗ, анчах хӑй ун ҫине мар, таҫта айккинелле пӑхрӗ, калаҫма пуҫласан вара ун сасси хӑйӑлтатса тухакан пулчӗ.
Держась за дверную скобу, Нагульнов повернулся к Давыдову, но глядел не на него, а куда-то в сторону, и в голосе его, когда он заговорил, появилась легкая хрипотца: