Шырав

Давыдов

Давыдов тӗрӗс калать.
Давыдов правильно говорит.

Устин Давыдов ҫине куҫне пӗр мӑчлаттармасӑр, шарламасӑр, шӑтарас пек пӑхса тӑчӗ.
Устин, не моргая, молча и пристально смотрел на Давыдова.

— Унпа ҫеҫ мар! — хӗрӳллӗн хирӗҫлерӗ Давыдов.
— Не только поэтому! — горячо возразил Давыдов.

— Эсӗ пӑрах ухмаха пеме! — ҫилленсе каларӗ Давыдов.
— Ты брось дурака валять! — зло сказал Давыдов.

Анчах ним чухлӗ те именмен Устин хӑй те чӑнласах кулчӗ, — ҫакӑнтан Давыдов та тӗлӗнчӗ.
Но, к удивлению Давыдова, смеялся и сам нимало не смущенный Устин, и смех его вовсе не был насильственным или притворным.

Ватӑ Тихӑн Осетров, кӑвак сухалне аллипе ҫавӑрса тытса, янравлӑ сасӑпа: — Упне вырт та, Устин, пуҫна та ан ҫӗкле! Сана Давыдов пӗтӗмпех таптаса пӗтерчӗ! — тесе кӑшкӑрчӗ.
А престарелый Тихон Осетров, захватив сивую бороду в кулак, пронзительно кричал: — Ложись, Устин, ниц и не подымай головы! Начисто стоптал тебя Давыдов!

— Апла пулсан, эсӗ ҫав калаҫакан кӗсрене кӑлӑхах итлетӗн, — пат татса каларӗ Давыдов, — Мӗншӗн кӑлӑхах вара?
— Тогда напрасно ты слушаешь эту разговорчивую кобылу, — убежденно сказал Давыдов, — Почему же это напрасно?

— Шӑлне ҫисе пӗтернӗ пулсан, апла — ватӑ кӗсре пулӗ-ха? — ытахальтен тенӗ пек ыйтрӗ Давыдов.
— Значит — старая кобылка, если зубы съела? — как бы невзначай спросил Давыдов.

Анчах Давыдов, пыр мӑкӑльне аллипе сӑтӑркаласа, хуллен кӑна: — Колхоза кӗриччен камӑн пулнӑ вара вӑл, ҫав интереслӗ кӗсре? — тесе ыйтсан, казаксем теме кӗтсе шӑпланчӗҫ.
Но они выжидающе притихли, когда Давыдов, трогая рукою кадык, негромко сказал: — А чья она была до колхоза, эта интересная кобылка?

Халӗ ӗнтӗ Давыдов мӗн чухлӗ ытларах лӑпланса пынӑ, Устин ҫавӑн чухлӗ ытларах пӑлханма пуҫларӗ.
Но теперь уже чем спокойнее становился Давыдов, тем больше волновался Устин.

— Пирӗн санпа калаҫу малалла пулӗ-ха, — тем систерсе каларӗ Давыдов.
— У нас с тобой разговор еще впереди, — многозначительно пообещал Давыдов.

Устина урипе айккинелле тӗртсе пӑрса, Давыдов лаша ҫинчен анчӗ.
Отодвинув Устина в сторону легким движением ноги, Давыдов спешился.

Анчах Давыдов саламачӗпе хӑйӗн, саралса кайнӑ аттине вӑйпа туртса ҫапрӗ те, Устин ҫине ҫӳлтен аялалла пӑхса, кулас килмен ҫӗртенех йӑл кулма хӑтланса, хыттӑн: — Ҫук, ҫапмастӑп эпӗ сана, Устин, ҫук! — терӗ.
Но Давыдов с силой хлопнул плетью по голенищу своего порыжелого сапога и, глядя сверху вниз на Устина, тщетно пытаясь улыбнуться, громко сказал: — Нет, не ударю я тебя, Устин, нет!

Ҫав вӑхӑтрах Устин малалла сиксе ӳкрӗ, сулахай аллипе лашана чӗлпӗртен ярса тытрӗ, хӑй сылтӑмалла пӑрӑнчӗ те Давыдов ури ҫумне тӗршӗнчӗ.
И тотчас же Устин стремительно шагнул вперед, левой рукой схватил коня под уздцы, а сам ступил вправо, вплотную прижался к ноге Давыдова.

Давыдов майӗпен саламатне ҫӗклерӗ те лашине ура кӗлипе тапса илчӗ.
Давыдов медленно поднял над головою плеть, тронул коня каблуками.

Давыдов шавлӑн сывлани, инҫетре лобогрейкӑсем шатӑртатни тата кӑвак тӳпере куҫа курӑнман тӑрисем канӑҫлӑн та чарӑнма пӗлмесӗр юрлани ҫеҫ илтӗнет.
Только слышно было, как бурно дышит Давыдов, стрекочут вдали лобогрейки да умиротворяюще и беззаботно поют, заливаются в голубом поднебесье невидимые глазу жаворонки.

Устин сасси ӑна таҫтан, инҫетрен тенӗ пек илтӗнет, анчах Давыдов Устин мӗн ҫинчен каланине те, ҫавна вӑл мӗнле мӑшкӑлласа, йӗплесе каланине те уҫҫӑнах илтет, ӑнланать.
Откуда-то, словно бы издалека, доносился голос Устина, и Давыдов отчетливо улавливал и смысл того, о чем говорил Устин, и издевательские интонации, звучавшие в его голосе…

Давыдов ытларах та ытларах шурса пычӗ, пӗр сӑмах чӗнме пултараймасӑр, кӑвакарса кайнӑ тутисене сиктеркелесе илчӗ.
А Давыдов все больше бледнел и только молча шевелил побелевшими губами, не в силах произнести ни слова.

Устин шухӑшне Давыдов пит лайӑх ӑнланса илчӗ, анчах хӑйне текех тытса чарма пултараймарӗ вӑл.
Давыдов отлично понимал, куда клонит Устин, но владеть своими чувствами уже не мог.