Шырав

Шырав ĕçĕ:

тӑратчӗ (тĕпĕ: тӑр) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

Петр Кузьмич шӑпах ҫапла каласа тӑратчӗ:
Петр Кузьмич как раз говорил:

Балалайкӑллӑ Йӑкӑнат // Леонид Агаков. Троепольский, Г. Н. (1905-1995). Вунҫиччӗмӗш Прохор тата ыттисем: (агроном ҫырса пынисем). [Л. Я. Агаков куҫарнӑ]. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 132 с. — 84–108 с.

— Кай малалла, — тетӗп тракториста, ҫав вӑхӑтрах бригадира, куҫ хӗсетӗп, мӗншӗн тесен вӑл ҫак вырӑнта акассине хирӗҫ пулнине хӑйӗн пӗтӗм сӑн-сӑпачӗпе палӑртса тӑратчӗ.
— Езжай, — говорю я трактористу, а бригадиру подмаргиваю, так как тот всем видом протестует против продолжения сева на этом месте.

3 // Леонид Агаков. Троепольский, Г. Н. (1905-1995). Вунҫиччӗмӗш Прохор тата ыттисем: (агроном ҫырса пынисем). [Л. Я. Агаков куҫарнӑ]. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 132 с. — 41–83 с.

Пысӑк та ҫутӑ уйӑх йывӑҫсем ҫине, курӑк ҫине кӗмӗл тӗс сапса тӑратчӗ.
Большая, глазастая луна обливала серебром деревья и траву.

Пакӑлти Микиш // Леонид Агаков. Троепольский, Г. Н. (1905-1995). Вунҫиччӗмӗш Прохор тата ыттисем: (агроном ҫырса пынисем). [Л. Я. Агаков куҫарнӑ]. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 132 с. — 3–17 с.

Анчах тапхӑрӑн-тапхӑрӑн йывӑр килнӗ сехетсенче вӑл ман ума тухса тӑратчӗ: уй тӑрӑх, кӗл тӗслӗ ҫулпа, вӑрманалла утать пек, ӗҫлесе курман шурӑ аллипе сасартӑк ҫӗлӗкне тӗрте-тӗрте илсе: — Эпӗ тӗрӗс ҫулпа пыратӑп, эпӗ ниме те йышӑнмастӑп! Ҫыхӑ таврашсене татӑр… — тесе мӑкӑртатнӑ пек туйӑнатчӗ.
Но время от времени, в тяжелые часы, он являлся предо мною: идет полем, по серой дороге, к лесу, толкает шапку судорожным движением белой; нерабочей руки и бормочет: — Я иду путем правильным, я ничего не приемлю! Связки-те, веревки-те порви…

XII. // Феодосия Ишетер. Горький М. Ҫынсем патӗнче: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1941. — 256 с.

Унтан вара, пуҫне каялла каҫӑртса, аллийӗсемпе чӗркуҫҫийӗсем ҫинелле тайӑнса, нумайччен чӗнмесӗр, хӗллехи кӑвак пӗлет ҫинелле тапранмасӑр тӗллесе пӑхса тӑратчӗ.
И потом, откинув голову, упираясь руками в колени, долго молчал, пристально и неподвижно глядя в зимнее, серое небо.

Хӑрах куҫлӑ Пахомий сыпкаласан хӑйӗн чӑнах та тӗлӗнмелле тӑнӗпе мухтанма юрататчӗ, еврей-ешиботник Талмуд пӗлсе тӑнӑ пек, вӑл хӑшпӗр кӗнекесене аллинчи пӳрнине пӗлнӗ пекех пӗлсе тӑратчӗ: кирек те мӗнле страницӑна пӳрнепе тӗкет те, ӑҫта пӳрне чарӑнса тӑрать, ҫав сӑмахран вара малалла ҫемҫе, сӑмса витӗр илтӗнекен сассипе пӗр пӑхмасӑр вулама тытӑнать.
Кривой Пахомий, выпивши, любил хвастаться своей поистине удивительной памятью, — некоторые книги он знал «с пальца», — как еврей-ешиботник знает Талмуд, — ткнет пальцем в любую страницу, и с того слова, на котором остановится палец, Пахомий начинает читать дальше наизусть, мягоньким гнусавым голоском.

Ҫав 103-мӗш статья пуринчен те ытларах вӗсен халлапӗсен теми пулса тӑратчӗ, анчах вӗсем ун ҫинчен, хӗллехи сивӗсем пек ниепле те хӑтӑлма май ҫук япала ҫинчен калаҫнӑ пек, лӑпкӑн калаҫатчӗҫ.
Эта 103 статья чаще всего являлась темой их бесед, но они говорили о ней спокойно, как о чем-то неизбежном, вроде морозов зимою.

Скопец хулхушшине шурӑ пӗчӗк тӗрке чиксе пароход аяккинче тӑратчӗ, шыва путса илнӗ ҫын пек кӳпӗнсе кайнӑскер те йывӑрскер, вилӗ куҫӗсемпе Яков ҫине тӗллесе пӑхса тӑратчӗ.
Скопец стоял у борта с беленьким узелком под мышкой, упорно смотрел на Якова мертвыми глазами, грузный, вспухший, как утопленник.

XI. // Феодосия Ишетер. Горький М. Ҫынсем патӗнче: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1941. — 256 с.

Эпӗ хам кочегара каласа кӑтартнӑ чухне ҫав король яланах тенӗ пек тӗп герой пулса тӑратчӗ, Яков та Францие тата «Хенрика» юратса кайнӑ пек туйӑнатчӗ.
Этот король почти всегда являлся главным героем моих рассказов кочегару, и мне казалось, что Яков тоже полюбил Францию и «Хенрика».

Рокамболь манӑн Ля-Молӑн, Аннибалӑн, Коконнӑн рыцарста сӑн-йӗрӗсене йышӑнса тӑратчӗ; XI-мӗш Людовик ашшӗ Гранде пекчӗ, Отлетаев корнет IV-мӗш Генрихпа хутшӑнса каятчӗ.
Рокамболь принимал у меня рыцарские черты Ля-Моля, Аннибала, Колонна; Людовик XI — черты отца Гранде; корнет Отлетаев сливается с Генрихом IV.

Ятлаҫнӑ чух вӑл чуна пырса тивместчӗ, чун ҫинчен ыттисем калаҫнӑ чухне вӑкӑр мӑйӗ пек хӗрлӗ майне тайса ним чӗнмесӗр тӑратчӗ.
Ругаясь, он не задевал душу, а когда о ней рассуждали другие, молчал, согнув красную бычью шею.

Пурӑнӑҫ унӑн умӗнче, хурансем айӗнчи топкӑра вут ҫунса тӑнӑ пек, ҫунатчӗ, вӑл упа лаппи евӗрлӗ хытӑ аллипе йывӑҫ мӑлатук тытса топка умӗнче тӑратчӗ, вут ҫунтармаллине чакарса е хушса форсунка крантине хуллен шаккатчӗ.
Жизнь горела перед ним, как огонь в топке под котлами, он стоял перед топкой с деревянным молотком в корявой медвежьей лапе и тихонько стучал по крану форсунки, убавляя или прибавляя топлива.

Вӑл ман умра питӗрнӗ арча пек тӑратчӗ, ҫав арча ӑшне мана кирлӗ пӗр темле япалана пытарса хунипе эпӗ туяттӑм та ҫине тӑрсах ӑна уҫма пултаракан уҫҫи шыраттӑм.
Он стоял предо мною, как запертый сундук, в котором, я чувствовал, спрятано нечто необходимое мне, и я упрямо искал ключа, который отпер бы его.

Патвар, сарлака кӗлеткеллӗскер, вӑл купец умӗнче армян чулӗ пек тӑратчӗ, ун ҫинелле хывӑх тӑкнӑ пек сӑмахсем тӑкса тӑратчӗ.
Широкий, крепкий, он жерновом стоял перед купцом и сыпал на него слова, как отруби.

Икӗ матрос шыва сикрӗҫ те аллисене хӑлаҫласа путакан патнелле ишсе каятчӗҫ, пароход хыҫӗнчен кимӗ антаратчӗҫ, команда кӑшкӑрчӗ, хӗрарӑмсем ҫухӑрнӑ хушӑра вара Яковӑн пит уҫах мар сасси лӑпкӑн та пӗр тикӗссӗн юхса тӑратчӗ:
Уже двое матросов бросились в воду и саженками плыли к утопавшему, с кормы спускали шлюпку, а среди криков команды, визга женщин, спокойной и ровной стрункой растекался сиповатый голос Якова:

Упӑте аллисем пек вӑрӑм аллисене ҫурӑм хыҫнелле тытса, вӑл капитан умӗнче е машинист умӗнче тӑратчӗ, хӑйне кахалланнӑшӑн, е хӑй нимне те шутламасӑр ҫынтан картла выляса илнӗшӗн вӑрҫнисене вӑл ним чӗнмесӗр итлесе тӑратчӗ, — вӑрҫни уншӑн ним те марри, пирвайхи пристаньтех антарса хӑваратпӑр тесе юнанисенчен вӑл хӑраманни палӑратчӗ.
Бывало — стоит он перед капитаном или машинистом, заложив за спину свои длинные обезьяньи руки, и молча слушает, как его ругают за лень или за то, что он беспечно обыграл человека в карты, стоит — и видно, что ругань на него не действует, угрозы ссадить с парохода на первой пристани не пугают его.

Эпӗ ҫавӑн ятлаҫнине, музыкӑна итленӗ пек, итлерӗм, эпӗ хурланнипе тата ӑшра Наталине тав тунипе чӗреме вӗри куҫҫуль вӗтелентерсе тӑратчӗ, ӑна чарма хӑтланнипе эпӗ чӑнтӑхсах каяттӑм.
Я слушал эту брань, как музыку, сердце больно жгли горячие слёзы обиды и благодарности Наталье, я задыхался в усилиях сдержать их.

X. // Феодосия Ишетер. Горький М. Ҫынсем патӗнче: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1941. — 256 с.

Пит хурланмалла пекчӗ; карташӗнче праҫник кунӗ йӑлтӑртатса тӑрать, ҫуртӑн крыльцине, хапхана ҫамрӑк хурӑнсемпе капӑрлатнӑ; кашни тумба ҫумнех чӗрӗ вӗрене, пилеш турачӗсене ҫыхса лартнӑ, пӗтӗм урам савӑнӑҫлӑн ешӗрсе тӑратчӗ, пурте пит ҫамрӑк, ҫӗнӗ; иртенпех мана ҫурхи праҫник нумайлӑха килсе ҫитнӗ пек, ҫак кунтанпа пурӑнӑҫ тасарах, ҫуттӑрах, савӑнӑҫлӑрах пулса каяс пек туйӑнатчӗ.
Было горько; на дворе сияет праздничный день, крыльцо дома, ворота убраны молодыми берёзками; к каждой тумбе привязаны свежесрубленные ветки клёна, рябины, вся улица весело зазеленела, всё так молодо, ново; с утра мне казалось, что весенний праздник пришёл надолго и с этого дня жизнь пойдёт чище, светлее, веселее.

Вӑл пӗрлештерсе тытнӑ пӗчӗк ывӑҫ тупанӗсене питҫӑмарти айне хурса сарлака кровать ҫинче выртатчӗ, унӑн ӳчӗ спальняри мӗнпур япалапа пӗрешкел ылттӑн тӗслӗрех ҫитти айӗнче пытанса тӑратчӗ, ҫивӗтлесе янӑ хура ҫӳҫӗ тӗксӗм хулпуҫҫи урлӑ усӑнса, хӑйӗн умнелле тӑсӑлса выртатчӗ, хӑш чух кровать ҫинчен ҫӗрелле усӑнса тӑратчӗ.
Она лежала на широкой кровати, положив под щёку маленькие ладошки, сложенные вместе, тело её спрятано под покрывалом, таким же золотистым, как и всё в спальне, тёмные волосы, заплетённые в косу, перекинувшись через смуглое плечо, лежали впереди её, иногда свешиваясь с кровати на пол.

Ҫемҫе те хитре сӗтел-пукан нумай ларнӑран пӳлӗмӗнче, кайӑк йӑвинчи пек, тӑвӑрччӗ, чӳречисене чечексен ҫӑра симӗс ҫулҫисем картласа ишнӗ, тӗттӗмрех ҫӗрте кӑмакан юр пек шурӑ изразцисем йӑлтӑртататчӗҫ, кӑмакапа юнашар хура рояль йӑлкӑшса ларатчӗ, стенасем ҫинчен тата рамӑсен тӗксӗм ылтӑнӗ ӑшӗнчен темле хурарах тӗслӗ хутсем пӑхса тӑратчӗҫ, славян ҫырӑвӗн шултра саспаллийӗсем унта чалӑшшӑн сапаланса пӗтнӗччӗ, тата кашни хучӗ айӗнче те кантра ҫинче тӗксӗм те пысӑк пичет ҫакӑнса тӑратчӗ.
От множества мягкой и красивой мебели в комнате было тесно, как в птичьем гнезде; окна закрывала густая зелень цветов, в сумраке блестели снежно-белые изразцы печи, рядом с нею лоснился чёрный рояль, а со стен в тусклом золоте рам смотрели какие-то тёмные грамоты, криво усеянные крупными буквами славянской печати, и под каждой грамотой висела на шнуре тёмная, большая печать.

Страницăсем:

Чӑваш чӗлхи корпусӗ

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Меню

Статистика