Шырав

Верка

— Верка, эсӗ каллех манпа юмахлама тытӑнас пулсан, эпӗ сана ҫавӑнтах брезент шӑналӑк ҫинчен тӗртсе кӑларап, ҫывӑрах вара ӑҫта килчӗ унта.
— А если ты, Верка, опять со мной начнешь разговаривать, то я спихну тебя с брезента и спи тогда, где хочешь.

Ку япала хӑҫан тата мӗнлерех пуласси ҫинчен Верка тӗплӗнрех ыйтса пӗлесшӗнччӗ, анчах та шӑп ҫак самантра ӑна Ефимка амӑшӗ нӑшӑклатса йӗнӗ пек туйӑнса кайрӗ.
Верка хотела было уже поподробней выспросить Ефимку, как будет и что, но тут ей показалось, что Ефимкина мать тихонько плачет.

— Шел мар-ҫке, — терӗ Верка.
— Не жалко, — созналась Верка.

— Ӑҫталла ҫутатса тӑрӗ вара вӑл? — кашмана пуҫӗ ҫинчен сирсе, пӗлесшӗн хыпӑнса ыйтрӗ Верка.
— А куда он светить будет? — с любопытством, высовывая из-под дерюги голову, спросила Верка.

— Тем тесен те, пӗлес килет-ҫке, Ефимка, — кӑмӑлӗ хуҫӑлнӑн хуравларӗ Верка, унтан, кашмана пӗр кӗтессинчен карт! туртса, кӳреннӗн хушса хучӗ:
— Интересно же все-таки, Ефимка, — разочарованно ответила Верка и, дернув за край дерюги, обидчиво спросила:

— Ҫывӑрсам, Верка, — ӳпкелешнӗ майлах каларӗ Ефимка.
— Спи, Верка, — почти жалобно попросил Ефимка.

— Чим-ха, ӗни вилмест, тейӗпӗр, — хӑйӗннех печӗ Верка.
— Ну, пускай не сдохла, — упрямо продолжала Верка.

— Ефимка, — аяк ҫине ҫаврӑнса выртрӗ Верка, — сан шутупа, социализм мӗнлерех пулмалла пек? — шутсӑр пӗлес килнипе ыйтрӗ вӑл.
— Ефимка, — с любопытством сказала, повернувшись на бок, Верка, — а какой, по-твоему, будет социализм?

Ку ҫӑлтӑра Верка тиф чирӗ ернӗ баракра, хытӑ вырӑн ҫинче сывӑ мар выртнӑ чух, чӳречерен асӑрханӑччӗ.
Та самая, которую видела однажды Верка из окна, когда лежала она на жесткой койке тифозного барака.

Чӑнах та, ҫав палланӑ ҫӑлтӑрах пулчӗ-ши тесе, Верка лайӑхрах пӑхасшӑн месерле ҫаврӑнса выртрӗ.
Верка повернулась на спину, чтобы получше рассмотреть, не ошиблась ли.

Сасартӑках Верка ҫак шутсӑр нумай ҫӑлтӑрсен ушкӑнӗнчен пӗрне палласа илчӗ.
И вдруг среди великого множества Верка узнала одну знакомую звезду.

Верка сарлака кашма ҫивитти йӑтса килнӗ ҫӗре Ефимка ларнӑ та сарса хуна брезент ҫинче пуртенкке чӗркет.
Когда Верка притащила широкую жесткую дерюгу, Ефимка, сидя на разостланном брезенте, перематывал портянки.

— Мӗн тӑван эсӗ, Ефимка? — брезент шӑналӑка урапа ҫинчен туртса антаракан Ефимка патне пырса тӑрса, ыйтрӗ Верка.
— Что ты, Ефимка? — спросила Верка, подходя к нему в то время, когда он стаскивал с телеги брезентовое полотнище.

— Капла юрамасть, — каллех пӳлсе каларӗ Верка, хӑй вара чӗнмесӗр ларакан Ефимка ҫине тӗлӗнсе пӑхса илчӗ.
— Так нельзя, — опять перебила Верка и с удивлением посмотрела на молчавшего Ефимку.

— Юрамасть, — хӑрушлӑха сиссе каларӗ Верка.
— Нельзя, — насторожилась Верка.

Айван! — кӑшкӑрса ячӗ хӑраса ӳкнӗ Верка.
Дурак! — вскрикнула испуганная Верка.

— Ҫук, аркатаймаҫҫӗ, ун пек пулма пултараймасть! — ҫак сӑмахсене чӗререн ӗненсе тепӗр хут каларӗ те Верка, ҫара хулпуҫҫине, куҫа курӑнман хура вӑрӑмтунасем ҫыртнӑ вырӑна, аллипе ҫиллессӗн ҫатлаттарса илчӗ.
— Разве же можно, чтобы погибла? — убежденно повторила Верка и сердито хлопнула по голому плечу, в которое больно кололи черные невидимые комары.

«Ҫук, пӗтместех, арканмастех! — каллех хӑйне хӑй лӑплантарать Верка.
«Нет, не погибнет! — опять успокоила себя Верка.

Верка куҫне чарса пӑрахнӑ та, вырӑнӗнчен хускалма хӑраса, пӑхса тӑрать: йытӑ пӗр хыпӑнмасӑр, лӑпкӑн ҫеҫ какай татӑкне тӗшӗрсе ярать, унтан чашӑк хуппине хӑех хупса хурать, вара, никам ҫине те пӑхмасӑр, малтанхи пекех лӳпперрӗн те мӑнаҫлӑн шалт сулхӑн пӳлӗм еннелле уттарать.
Широко вылупив глаза и боясь пошевельнуться, Верка смотрела на то, как спокойно, почти равнодушно съела собака этот кусок, потом сама накрыла миску крышкой и, не глядя ни на кого, так же лениво и гордо ушла в глубину тяжелых прохладных комнат.