Шырав

Шырав ĕçĕ:

ак сăмах пирĕн базăра пур.

ак (тĕпĕ: ак) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

Ак, куртӑм ӗнтӗ: ҫук мар савмалли…
И вот теперь видел: есть за что…

7 // Петр Львов, Георгий Ефимов. Шуртаков С.И. Ҫаврӑннӑ юрату. Повеҫпе калавсем. Вырӑсларан куҫарнӑ — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1977. — 190 с. — 3–180 с.

Эпӗ ӗнтӗ ак умывальникра шыв шӑкӑртатнине, Валя кухньӑра чашӑк-тирӗк чӑнкӑртаттарнине, Ваҫили чӗвӗлтетнине итлесе ларатӑп та, мана киле килнӗнех туйӑнса каять.
А я слушал, как журчит в умывальнике вода, как Валя погромыхивает на кухне посудой, слушал торопливый лепет Василька, и у меня было ощущение, что пришел я домой.

— Ну, кермен ҫывӑхӗнче тата мӗн-мӗн ӳссе ларассине пӗлес тесессӗн, — архитектор каллех план умне пӗшкӗнчӗ, — ак ҫакӑнта пӑх.
— Ну а чтобы знать, что поблизости от дворца еще будет строиться, — архитектор опять склонился над планом, — погляди сюда.

Аллӑсенчен-мӗнсенчен иртнӗ-тӗр ӗнтӗ архитектор; халӗ хӑй умӗнче выртакан ак ҫакӑн пек плансене пайтах хутчен сехечӗ-сехечӗпе пӑхса тӑнӑран тейӗн, хулпуҫҫийӗсем ун усӑнчӑк; хура ҫӳҫӗ лаптӑкӑн-лаптӑкӑн кӑвакарнӑ, ҫӑра куҫ харшисем айӗн ӗшеннӗ куҫсем тимлӗн пӑхаҫҫӗ.
Было архитектору, наверное, за пятьдесят; словно от длительного разглядывания таких вот планов плечи его ссутулились; в темных волосах по-хозяйски угнездилась седина, из-под густых кустистых бровей глядели внимательные усталые глаза.

Эпӗ пурне те юрататӑп, пурне те тытса ыталассӑм килет ман — Маринкӑна, Машӑна, террасӑналла усӑннӑ ак ҫак сирень тураттине те, ҫак тӗттӗм, ҫӑлтӑрсӑр каҫа та.
Я всех любил, мне всех хотелось обнять — и Маринку, и Машу, и даже свесившийся на террасу куст сирени, и эту черную, беззвездную тихую ночь.

6 // Петр Львов, Георгий Ефимов. Шуртаков С.И. Ҫаврӑннӑ юрату. Повеҫпе калавсем. Вырӑсларан куҫарнӑ — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1977. — 190 с. — 3–180 с.

Тӗрӗс, урисем калла ун чӗркуҫҫирен те ҫӳлерех сӗт пек шуралса курӑнаҫҫӗ-ха; ӗнтӗ ак чуччӑва кӗрсе ларчӗ те, сараппан пушшех туртӑнса ҫӗкленчӗ, ӑна-куна кӑшт ҫеҫ витсе тӑрать.
Да, ноги у нее сверкают выше колен, а теперь вот села в качалку, так и совсем разве что трусики сарафан закрывает.

— Французла ку ак ҫапла янӑрать: перметтэ — муа, силь ву пле, ля сэль, — тӑвар суланчи шутарса лартать вӑл ман еннелле.
— По-французски это звучит так: перметтэ-муа, силь ву пле, ля сэль, — и пододвигала мне соль.

Е, ҫитменнине, ак мӗнле калать: «Эпӗ хам та кӑштах музыкантша, ҫамрӑк чухне концертсене хутшӑннӑ».
А то еще и так говорила: «Я и сама немного музыкантша, в молодости даже в концертах выступала».

Возрождени художникӗсен альбомне пӑхса ларатӑп та ак, Маринка хулпуҫҫи урлӑ пырса кармашать: «Венера Джорджоне? Ах, мӗнешкел илем! Мӗн тери юратнӑ вӗсем пурнӑҫа пурте!..» — тет — чӗрем кӑлтах сикет ман: ҫак художниксем шӑпах пурнӑҫа юратса ӗҫлени ҫинчен шухӑшлаттӑм вӗт эпӗ ҫав самантра!
Но листаю я альбом художников Возрождения, Маринка заглянет через плечо: «Венера Джорджоне? Ах, какая прелесть! Какие они все были жизнелюбы!..» — и сердце у меня ответно екнет: именно о жизнелюбии этих художников думал и я в ту минуту.

Интересли тата акӑ мӗн: «Раҫҫей» сӑмаха илтсессӗн — ман куҫ умне хуласем мар, ак ҫак вӑрман катисемпе инҫӗшсем, ҫӳллӗ тӳпеллӗ вӗҫӗ-хӗррисӗр хирсем, пӗчӗк чиркӳллӗ ялсем килсе тухаҫҫӗ…
И что интересно: когда я слышу слово «Россия» — почему-то не города встают у меня перед глазами, а вот эти лесные дали, эти бескрайние поля под высоким небом, деревеньки с колокольнями…

— Ӗҫлемешкӗн Роден кулленхи, куҫ умӗнчи темӑсене суйласа илнӗ — ак, тӗслӗхрен, пӗр-пӗр сӑлтавпа шухӑша кайса ларнӑ ҫын…
— Роден тем и велик, что темой для своих работ брал что-нибудь самое обыкновенное — ну, скажем, над чем-то задумавшегося человека.

Амӑшӗ, телее, иртнӗ расри пекех, таҫта тухнӑ-тӑк, аванрах пулмаллаччӗ, унсӑрӑн ак тем калаҫса кайнӑ.
Матери, как и в тот раз, по счастливой случайности дома нет.

Кунта ак — кӑмӑлу туртать-и те туртмасть-и — тухса ут.
А тут — хочешь не хочешь — иди.

…Анчах та, ак, ун чухнехине аса илейрӗм кӑна — шухӑшӑм хальхи, кунти, юнашар пӳлӗмри Вальӑпа ҫыхӑнчӗ.
…Однако стоило мне сейчас, в своих воспоминаниях увидеть ее в Москве, как мысли сразу перескочили от тогдашней Вали к нынешней, той, что находилась здесь, совсем рядом.

— Эпӗ ак ҫакӑнталла пӑрӑнса кӗресшӗн, — уҫӑ чӳречисенчен ырӑ та тутлӑ шӑршӑ тухакан пӗр ҫурт еннелле пуҫ сӗлтрӗ Костя.
— А клоню я вот в эту харчевню, — Костя кивнул на полуподвальное помещеньице, из открытых окон которого пахло чем-то пряным и сытным.

5 // Петр Львов, Георгий Ефимов. Шуртаков С.И. Ҫаврӑннӑ юрату. Повеҫпе калавсем. Вырӑсларан куҫарнӑ — Шупашкар: Чӑваш кӗнеке издательстви, 1977. — 190 с. — 3–180 с.

Ак ҫитрӗм — юратнӑ «Шаганэ».
Дошел до любимого — «Шаганэ».

Ҫӗрӗпех ҫӳретпӗр ак ун урамӗсемпе, скверӗсемпе — сывпуллашатпӑр.
Целый вечер бродим по его улицам и скверам, прощаемся.

Этемле ишме вӗрен, урусемпе авӑн ан ҫап, аллусемпе ак ҫапла ту…
Ногами не молоти, а руками делай вот так…

Путса вилетӗп те ак — явапне эсӗ тытӑн…
Вот утону — ты отвечать будешь…

Тӳрех ӗненместӗп-ха куна, йӑнӑшасран шикленетӗп, анчах самант иртет ак, унтан татах — Маринка ман ытамран вӗҫерӗнесшӗн туртӑнмасть, сӑнӗнче ерипен ӑшӑ, лӑпкӑ кулӑ палӑрса тухать…
Я не сразу верю этому, боюсь ошибиться, но проходит минута, другая, а Маринка уже никуда не вырывается из моих объятий и по лицу ее медленно разливается тихая улыбка…

Страницăсем:

Чӑваш чӗлхи корпусӗ

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Меню

Статистика