Шырав

Шырав ĕçĕ:

тӑрса (тĕпĕ: тӑр) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

Эпӗ куҫсене шывпа ҫурӑм та ҫенӗхрен алӑк витӗр пӑхса тӑрса, салтаксем ыталаша-ыталаша, макӑрса пӗр-пӗринпе килӗштернине куртӑм, унтан иккӗшӗ те Наталине ыталама тытӑнчӗҫ, вӑл вӗсене аллисенчен ҫапатчӗ.
Я промыл глаза водою и, глядя из сеней в дверь, видел, как солдаты мирились, обнимаясь и плача, потом оба стали обнимать Наталью, а она колотила их по рукам, вскрикивая:

X. // Феодосия Ишетер. Горький М. Ҫынсем патӗнче: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1941. — 256 с.

— Йӑт, — терӗ Натали, ӑна хулхушшинчен тытса, платьине варалас мар тесе алӑ вӗҫҫӗн ҫеҫ ҫӗклесе тӑрса.
— Поднимай, — сказала Наталья, взяв его под мышки и держа на вытянутых руках, на весу, чтобы не запачкать платья.

Ҫав кӗнекесем ман чуна чухӑн та йӳҫӗ пурӑнӑҫран тӑрса юлнӑ тасамарлӑхран ҫуса тасатрӗҫ: эпӗ лайӑх кӗнеке вӑл мӗн иккенне тулса илтӗм, вӑл маншӑн пит кирлине те ӑнлантӑм.
Эти книги вымыли мне душу, очистив её от шелухи впечатлений нищей и горькой действительности; я почувствовал, что такое хорошая книга, и понял её необходимость для меня.

Пуринчен ытла Беранжен ҫак сӑмахӗсем ман асра тӑрса юлчӗҫ:
И особенно запомнились мне слова Беранже:

Тулли сасӑллӑ стихсем хӑйсем мӗн ҫинчен каланине пурне те праҫник чухнехи пек илемлетсе, тӗлӗнмелле ҫӑмӑл та асра тӑрса юлатчӗҫ; ҫавӑ мана телейлӗ, ман пурӑнӑҫа ҫӑмӑл та лайӑх пек туса хуратчӗ, стихсем, ҫӗнӗ пурӑнӑҫ ҫинчен систерекен чан сасси пек янӑратчӗҫ.
Полнозвучные строки стихов запоминались удивительно легко, украшая празднично всё, о чём говорили они; это делало меня счастливым, жизнь мою — лёгкой и приятной, стихи звучали, как благовест новой жизни.

— Ий-я, вӑт мӗнле? — терӗ вӑл тӑрса.
— Да-а, вот как? — сказала она, вставая.

Викторушка та тумланса тӑрса пурне те: «Эпӗ пӗлетӗп», тесе йӗкӗлтетчӗ.
Викторушка, тоже одетый, дразнил всех: — А я знаю…

IX. // Феодосия Ишетер. Горький М. Ҫынсем патӗнче: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1941. — 256 с.

Хаш чухне, кӗнеки мана интереслентернӗ пулсан, ӑна часрах вуласа тухмалла пулсан, эпӗ ҫӗрле тӑрса ҫурта ҫутса яраттӑм, анчах хуҫа карчӑкӗ ҫӗрле ҫуртасем пӗчӗкленнине сиссе, вӗсене хӑйӑсемпе паллӑ туса виҫме пуҫларӗ, виҫисене вара таҫта пытарса хуратчӗ.
Иногда, если книга интересовала меня или надо было прочитать её скорее, я вставал ночью и зажигал свечу, но старая хозяйка, заметив, что свечи по ночам умаляются, стала измерять их лучинкой и куда-то прятала мерки.

«Стрелецсем», «Юрий Милославский», «Вӑрттӑн пурӑнакан манах», «Юланутпа ҫӳрекен тутар Япанча» тата ҫавӑн пек кӗнекесем ытларах ман кӑмӑла каятчӗҫ — вӗсенчен пуҫра тем тӑрса юлатчӗ: анчах святойсен пурӑнӑҫӗ ҫинчен тата хытӑрах хӗрӳленсе вулаттӑм, кунта тем кулмасӑр ҫырнӑ япала пурччӗ.
«Стрельцы», «Юрий Милославский», «Таинственный монах», «Япанча, татарский наездник» и подобные книги нравились мне больше — от них что-то оставалось; но ещё более меня увлекали жития святых — здесь было что-то серьёзное.

Карчӑкӗ эпӗ денщик патне чупассине хытӑ астуса тӑрса, мана кӑшлатчӗ:
А старуха, зорко следя, чтобы я не бегал к денщику, грызла меня:

VIII. // Феодосия Ишетер. Горький М. Ҫынсем патӗнче: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1941. — 256 с.

Вара эпӗ скамье ҫине, кӗтессе, иконӑсем патне хӑпарса тӑтӑм, ура ҫинче тӑрса лампада ҫутипе вулама пуҫларӑм та, хам ывӑнса ҫитнӗскер, скамье ҫинелле анса ларса ҫывӑрнӑ кайнӑ, карчӑк кӑшкӑрса чышнипе вӑранса карӑм.
Тогда я забрался на лавку, в угол, к образам, начал читать стоя, при свете лампады, и, утомлённый, заснул, опустясь на лавку, а проснулся от крика и толчков старухи.

Романта пурте тӗлӗнмелле простӑ та уҫҫӑн курӑнса тӑратчӗ, йӗркесем хушшине пытарса хунӑ пӗр темле ҫутӑ ыррипе усаллине ҫутатса тӑрса, юратма тата курайми пулма пулӑшнӑн туйӑнатчӗ, пӗр ҫӗрте таччӑн арканса тӑракан ҫынсен пурӑнӑҫне пит хытӑ астутарса тӑнӑ пекчӗ.
Всё в романе этом было удивительно просто и ясно, как будто некий свет, скрытый между строк, освещал доброе и злое, помогая любить и ненавидеть, заставляя напряжённо следить за судьбами людей, спутанных в тесный рой.

Ҫавӑ мана хӑйӗн чӑнлӑхӗпе тӗлӗнтерсе ячӗ — эпӗ маччари чӳрече умне тӑрса, малалла вулама пуҫларӑм та хам шӑничченех вуларӑм, каҫпа вара, хуҫасем ҫӗрлехи кӗлле кайсассӑн, кӗнекене кухняна илсе антӑм та, кӗрхи ҫулҫӑсем пек туйӑнакан, сарӑрах тӗслӗ, кивӗ страницӑсем ӑшне путсах карӑм; вӗсем мана эпӗ хӑнӑхса ҫитнӗ ҫынсем пек мар ыр геройсене, шутсӑр усал тӑвакан ҫынсене кӑтартса, ҫӑмӑллӑнах мана урӑхла пурнӑҫалла, ҫӗнӗ ятсемпе ҫӗнӗлле шайсем патнелле илсе каятчӗҫ.
Это удивило меня своей правдой, — я стал читать дальше, стоя у слухового окна, и читал, пока не озяб, а вечером, когда хозяева ушли ко всенощной, снёс книгу в кухню и утонул в желтоватых, изношенных страницах, подобных осенним листьям; они легко уводили меня в иную жизнь, к новым именам и отношениям, показывая мне добрых героев, мрачных злодеев, непохожих на людей, приглядевшихся мне.

Вӗсем выкройкӑсемшӗн те премисемшӗн «Нива» илсе тӑрса, ӑна вуламастчӗҫ, картинӑсене ҫеҫ пӑхса тухса, спальняри шкаф ҫине пуҫтарса хуратчӗҫ, ҫулталӑк иртнӗ чухне вара переплет тутаратчӗҫ те кровать айне пытарса хуратчӗҫ, унта ӗнтӗ «Живописное Обозренин» виҫӗ томӗ выртатчӗ.
Они, получая «Ниву» ради выкроек и премий, не читали её, но, посмотрев картинки, складывали на шкаф в спальне, а в конце года переплетали и прятали под кровать, где уже лежали три тома «Живописного обозрения».

Унӑн кухарки нӳхрепелле кайнине сыхласа тӑрса, эпӗ хыҫалти пусма тӑрӑх улӑхса, пӗчӗк хӗрарӑмӑн хваттерне чупса кӗтӗм, кухняна кӗрсе карӑм — никам та ҫук, пӳлӗмелле кӗтӗм — закройщик майри сӗтел патӗнче ларать, пӗр аллинче унӑн ылттӑнланӑ йывӑр чей чашки, тепринче — уҫса хунӑ кӗнеке; вӑл хӑраса карӗ, кӗнекине кӑкӑрӗ ҫумне пӑчӑртаса тытрӗ те хыттӑнах мар кӑшкӑрма тапратрӗ:
Выследив, когда её кухарка пошла в погреб, я вбежал по чёрной лестнице в квартиру маленькой женщины, сунулся в кухню там было пусто, вошёл в комнаты — закройщица сидела у стола, в одной руке у неё тяжёлая золочёная чашка, в другой — раскрытая книга; она испугалась, прижала книгу к груди и стала негромко кричать:

Анчах пӗрре эпӗ тӗллерех тата хам асӑмра тӑрса юлма пултарнӑ ответ кӗтсе илтӗм.
Но однажды я добился ответа более определённого и очень памятного мне.

Ҫавӑн пек пӑхасси ман куҫ умӗнче малтан пуҫласа вӗҫне ҫитичченех час-часах тӗлӗнмелле те йӗрӗнмелле хӑвӑртлӑхпа аталанса пынине хам ирӗклӗн те, ирӗксӗр те сӑнаса тӑрса, эпӗ эпӗ мӗн кураттӑм; Сидоров хӑйӗн салтак пурнӑҫне ӳпкелешнипе хӗрарӑмӑн ырӑ кӑмӑлне ҫавӑратчӗ, ӑна кӑмӑллӑн суйса ӳсӗртсе яратчӗ, пурте пулнӑ хыҫҫӑн вара, хӑй ҫӗнтерни ҫинчен Ермохина каласа кӑтартса, йӳҫӗ эмель ӗҫнӗ пек, пит-куҫне пӗркелентерсе суратчӗ.
Вольно и невольно наблюдая эти отношения, часто с поразительной и поганой быстротой развивающиеся на моих глазах с начала до конца, я видел, как Сидоров возбуждал у бабы доброе чувство жалобами на свою солдатскую жизнь, как он опьяняет её ласковой ложью, а после всего, рассказывая Ермохину о своей победе, брезгливо морщится и плюёт, точно принял горького лекарства.

Ун айӗнче ҫӗр хумханнӑ пек ҫинҫе урисем ҫинче чӳхенсе тӑрса, аллисемпе суллакаласа, суккӑр та уҫӑ сасӑллӑскер, вӑл ҫын пулма пӑрахнӑ пек туйӑнать, горнистӑн труби кӗтӳҫ шӑхличӗ пулса тӑнӑ пек туйӑнать.
Качаясь на тонких ногах, точно земля под ним волнуется, разводя руками, слепой и звонкий, он как бы перестал быть человеком, стал трубою горниста, свирелью пастуха.

VII. // Феодосия Ишетер. Горький М. Ҫынсем патӗнче: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1941. — 256 с.

Каҫсенче, лашасене тасатсассӑн, вӗсем витесем патне пӗр ҫаврӑмӑн пуҫтарӑнса тӑратчӗҫ те, хӗрлӗ пуҫлӑ пӗчӗк казак тӑрткаланса тӑракан ҫӳҫне силлесе илсе ҫинҫе сасӑпа пӑхӑр труба пек юрлама тытӑнатчӗ; хӑйне-хӑй хытарса, тӑсӑлса тӑрса, хуллен лӑпкӑ Дон ҫинчен, кӑвак Дунай ҫинчен хурлӑхлӑ юрӑ пуҫласа яратчӗ.
Бывало, по вечерам, вычистив лошадей, они соберутся в кружок около конюшен, и маленький рыжий казак, встряхнув вихрами, высоким голосом запоёт, как медная труба; тихонько, напряжённо вытягиваясь, заведёт печальную песню про тихий Дон, синий Дунай.

Пуринчен ытла мана Сарапулти пӗчӗк салтак пит лайӑх аса килсе карӗ — вӑл ман умра тӑрса, чӗрӗ пекех: — Мӗн? Ӑнлантӑн-и? — тесе ыйтнӑн туйӑнса карӗ.
Особенно ярко и живо вспомнился мне маленький солдатик из Сарапула, — стоит предо мной и, словно живой, спрашивает: — Что? Понял?

Страницăсем:

Чӑваш чӗлхи корпусӗ

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Меню

Статистика