Шырав

Шырав ĕçĕ:

уншӑн (тĕпĕ: ун) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

Ку уншӑн та аван.
Для нее же лучше.

Пиллӗкмӗш сыпӑк // Петр Золотов. Ажаев, В. Н. Мускавран инҫетре: роман / вырӑсларан П.Золотов куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 242 с.

Сталин телеграммине пула ӗҫ кунӗ те уншӑн уяв пулса тӑчӗ.
Телеграмма Сталина сделала праздником его рабочие будни.

Тӑваттӑмӗш сыпӑк // Петр Золотов. Ажаев, В. Н. Мускавран инҫетре: роман / вырӑсларан П.Золотов куҫарнӑ. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 242 с.

Уншӑн ыттисем ӗҫлеҫҫӗ: ашшӗ пуҫарса янӑ «ӗҫ» сарӑлсах пырать, капитал пухӑнсах тӑрать.
За него работали другие: «дело», начатое его отцом, расширялось, капитал накапливался.

«Артамоновсен ӗҫӗ» ҫинчен // Леонид Агаков. Горький М. Артамоновсем: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 300 с. — 298–300 с.

Вӑл, ҫӑкӑра аллипе виҫсе, мӑкӑртатса, пурнӑҫра темле тӳсмелле мар, вилесле кӳренмелле ӗҫ пулса тӑнине уншӑн вӑл, Наталья, айӑплӑ маррине тавҫӑрса илчӗ.
Он, взвешивая хлеб на руке, бормотал и догадывался, что случилось что-то невыносимо, смертельно оскорбительное, в чём даже и она, Наталья, не виновата.

IV сыпӑк // Леонид Агаков. Горький М. Артамоновсем: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 300 с.

Якова ку тӗлӗнтермен, вӑл ӗнтӗ нумайранпа ҫак хӗрлӗ-сарӑ Митя ытларах та ытларах йӗрӗнмелле ҫын пулса пынине курнӑ, анчах Яков ҫав хӗрлӗ-сарӑ ҫын шанчӑклӑ пулманнине пуринчен малтан хӑй асӑрханинчен тӗлӗнчӗ тата уншӑн кӑштах мӑнкӑмӑлланчӗ те.
Это не удивило Якова, он давно уже видел, что рыженький Митя становится всё более противным человеком, но Яков был удивлён и даже несколько гордился тем, что он первый подметил ненадёжность рыженького.

Кӗрӳшӗпе шӑллӗн ывӑлӗ хирӗҫнине курма уншӑн кӑмӑллӑ, вӑл Татьяна ҫилленсе ҫухӑрнӑ чух кулать, амӑшӗ хӑюсӑррӑн: — Тата тепӗр курка ярса пар-ха мана, Танечка, — тесе ыйтнӑ чух та кулать вӑл.
Старику приятно видеть, как ссорятся зять и племянник, он усмехается, когда слышит раздражённый визг Татьяны, усмехается, когда мать робко просит: — Налей мне, Таня, ещё чашечку…

Анчах та вӑл кӳренмелли япаласене тӳссе ирттерме хӑнӑхнӑ, вӗсем уншӑн ытла пурте пӗтменнине туйнӑ, хӑп ӑшӗнче ҫӗннисем пулассине кӗтсе тӑнӑ.
Но он привык испытывать неприятности, предчувствовал, что не все они кончились для него, и смутно ждал новых.

Яков ӗнтӗ тахҫанах, хӑй сисмесӗрех, пиччӗшӗ типпӗн хушнисене итлесе пӑхӑнма хӑнӑхнӑ, ку уншӑн аван та пулнӑ, фабрикӑри ӗҫсемшӗн ответлӑ пулассине чакарнӑ, анчах халӗ вӑл ҫапах та: — Кочегарне хӑварма кирлӗччӗ, — терӗ.
Яков давно уже, незаметно для себя, привык подчиняться сухой команде брата, это было даже удобно, снимало ответственность за дела на фабрике, но он всё-таки сказал: — Кочегара надо бы оставить.

Сунарҫӑ хут укҫасене илчӗ, капкӑнсен тимӗрӗсене чӑнкӑртаттарса хӑйӗн кукӑр урисем ҫинче ҫаврӑнчӗ те, картузне тӑхӑнмасӑрах чӑтлӑхалла кӗрсе кайма тӑчӗ, Яков вара ҫак ҫын уншӑн тата ытларах йӗрӗнмелле пулса тӑнине туйрӗ.
Охотник взял бумажки, повернулся на кривых ногах, звякнув железом капканов, и, не надев фуражку, полез в чащу, а Яков почувствовал, что человек этот стал ещё более тяжко неприятен ему.

«Хӑй айӑплине туймасть», — тӗлӗнсе шухӑшларӗ те Яков, ку уншӑн кӑмӑллӑ пулчӗ.
«Не чувствует вины», — с удивлением подумал Яков, и это было приятно ему.

Ҫав вӑхӑтра Яков та, хаҫат синелле пӗшкӗнсе, пӑлханмалла телеграммӑсене вуласа, хӑй тӗллӗн шухӑшларӗ: уншӑн мӗнле хӑрушлӑх пулма пултарать?
Яков тоже, наклонясь над газетой, читал тревожные телеграммы, соображая: чем всё это грозит ему?

Яков вӑл хӑйӗн арӑмӗпе юри кӑмӑллӑ, ачаш пулнине, уншӑн ятарласах, ҫынсене курӑнмалла тӑрӑшнине, ку пӗтӗмпех суя пулнине курнӑ; Якова ҫав суялӑха унӑн йӑмӑкӗ те пӗлсе тӑнӑ пек туйӑннӑ, вӑл салхуллӑн пурӑннӑ, питӗ сахал калаҫнӑ, питӗ час-час тарӑхнӑ тата политика ҫинчен хӑйӗн хаваслӑ упӑшкипе мар, пуринчен ытларах Миронпа калаҫнӑ.
Яков видел в его отношении к жене нечто фальшивое, слишком любезное, подчёркнутую заботливость; Якову казалось, что и сестра чувствует эту фальшь, она жила уныло, молчаливо, слишком легко раздражалась и гораздо чаще, оживлённее беседовала о политике с Мироном, чем с весёлым мужем своим.

Житейкина, Барскине, Воропанова тата хулари темиҫе хисеплӗ ҫынна, Мирон кӑмӑлне хирӗҫ пырсах, ашшӗ хӑй чӗннӗ, ҫавӑнпа та Мирон уншӑн палӑрмаллах ҫилленнӗ; пумилкке сӗтелӗ хушшинче пӗр ҫур сехетрен ытла мар ларнӑ хыҫҫӑн вӑл тӑрса тухрӗ те тӑрна пек утса кайрӗ.
Житейкина, Барского, Воропонова и ещё несколько человек почтенных горожан отец пригласил сам, против желания Мирона, и Мирон был явно возмущён этим; посидев за поминальным столом не более получаса, он встал и ушёл, шагая, как журавль.

Ҫакӑн пек туйӑм пулнӑ сехетсенче ӑна фабрикӑра уншӑн, хӑйӗншӗн, темле хӑрушӑ япала пур пек, вӑл куҫа курӑнми йӑсӑрланса, тӗтӗмленсе тӑнӑ пек сисӗннӗ.
В часы, когда он испытывал это, у него являлось смутное предчувствие, что на фабрике скрыто и невидимо тлеет, дымится что-то крайне опасное для него, лично для него.

Ҫак туйӑм уншӑн тутлӑ апат хыҫҫӑн та, хӗрарӑмпа ҫывӑрнӑ хыҫҫӑн та пӗр пекех кӑмӑллӑ пулнӑ.
Оно являлось одинаково приятным и после вкусного обеда и после обладания женщиной.

Яков диван ҫинче чӗлӗм туртса выртнӑ, вӑл хӑй пуринпе те тӑраннипе, тек нимӗн те тӑвас килмен туйӑмпа киленнӗ; ҫак туйӑма вӑл пурнӑҫра нимрен те хакла хунӑ, уншӑн пулсан, пӗтӗм пурнӑҫ тӗллевӗ ҫакӑнта пулнӑ.
Яков лежал на диване и курил, наслаждаясь ощущением насыщенности, исключающей все желания; это ощущение он ценил выше всего в жизни, видя в нём весь её смысл.

Анчах та, хӑй пӑчӑртаса кӑларакан хурлӑхлӑ куҫҫулӗсем ҫине пӑхмасӑрах, кӳреннӗ ҫын аслӑ Артамонова кӑмӑла кайнӑ, вӑл уншӑн мунчара ҫемҫе те виҫеллӗ вӗри, тутлӑ супӑньпе кӑпӑкланӑ мунчалапа ҫыннӑн алли ҫитменнипе ҫурӑмӑн хыҫма май ҫук вырӑнӗсене сӑтӑрса яра-кан банщик пекех кирлӗ пулнӑ.
Но, несмотря на эти горестные слёзы, выжимаемые им, обиженный человек был приятен и необходим Артамонову старшему, как банщик, когда тот мягкой и в меру горячей, душисто намыленной мочалкой трёт кожу спины в том месте, где самому человеку нельзя почесать, — не достаёт рука.

III сыпӑк // Леонид Агаков. Горький М. Артамоновсем: повесть. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1955. — 300 с.

Петр ку аван маррине пӗлнӗ, анчах Тихон унӑн килӗнче пулни уншӑн тата начартарах пулнӑ.
Пётр знал, что это нехорошо, но ещё хуже для него было присутствие Тихона в доме.

Уншӑн Петр шӑллӗ кӑшт ҫеҫ пӑвӑнса вилмен.
Из-за неё едва не удивился брат Петра.

Серафим пурне те, пурин ҫинчен те пӗлнӗ; вӑл рабочисемпе служащисен ҫемйисенчи ӗҫсем ҫинчен интереслӗ каласа панӑ, пурин ҫинчен те пӗрпекех ачашшӑн, кӑмӑллӑн калаҫнӑ, хӑйӗн хӗрӗ ҫинчен те, вӑл уншӑн ют ҫын пулнӑ пек, каласа кӑтартнӑ.
Серафим всех и всё знал; занятно рассказывал о семейных делах служащих и рабочих, о всех говорил одинаково ласково и о дочери своей, как о чужой ему.

Страницăсем:

Чӑваш чӗлхи корпусӗ

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Меню

Статистика