Шырав

Санин

Санин та сӗтел хушшине кӗрсе ларчӗ.
Спросил Санин, тоже садясь за стол.

Хӑй ҫинчен, хӑйӗн иртнӗ пурнӑҫӗ ҫинчен, хӑйӗн планӗсем ҫинчен Санин каласа кӑтартмарӗ; вӑл тӳрех чи кирлинчен тытӑнчӗ, тепӗр майлӑ каласан, хӑй именине сутма шутлани ҫинчен калаҫма пуҫларӗ.
С своей стороны, Санин также мало распространялся о своей прошедшей жизни, о своих планах; он прямо приступил к главному — то есть заговорил о своем намерении продать имение .

Санин хӑйӗн тусӗн шухӑш-кӑмӑлне ӑнланчӗ, ҫавӑнпа йӑл ӑна ыйтусем парса аптратмарӗ; чи кирлисем ҫинчен ҫеҫ ыйтса пӗлчӗ.
Санин понял настроение своего приятеля и потому не стал обременять его вопросами; ограничился лишь самым необходимым.

Вӑл куҫхаршисене епле ҫӗклентернинчен, йывӑррӑн сывланинчен, сӑмсине пӗркелентернинчен кӑна ӑна калаҫасси йывӑр ӗҫ пулассине, Санин ун чӗлхине канӑҫ парӗ-ши е калаҫас ӗҫӗн йывӑрлӑхне хӑй ҫине илӗ-ши? тесе вӑл кӑштах пӑшӑрханнине курма пулнӑ.
По одному тому, как он приподнимал брови, отдувался и морщил нос, можно было видеть, что говорить будет для него большою тягостью и что он не без некоторой тревоги ожидал, заставит ли его Санин ворочать языком или сам возьмет на себя труд вести беседу ?

Санин вара ҫапла шутларӗ: Полозов тутисем каллех ҫыпҫӑнса ларчӗҫ, вӑл мӑшлатса, чӗнмесӗр тайкаланса пычӗ, — Санин ҫапла шутларӗ: епле май килнӗ-ха ҫак пуленкене илемлӗ те пуян арӑм ҫаклатма?
И думалось Санину — губы Полозова опять склеились, он сопел и переваливался молча, — думалось Санину: каким образом удалось этому чурбану подцепить красивую и богатую жену?

Полозов утма пуҫларӗ, Санин унпа юнашар пычӗ.
Полозов двинулся вперед, Санин отправился с ним рядом.

— Халӗ ӑҫта каятӑн-ха эсӗ? — ыйтрӗ Санин.
— Куда же ты теперь идешь? — спросил Санин.

— Тата мӗн теҫҫӗ, — хушса хучӗ Санин, «теҫҫӗ» сӑмаха уйрӑмах палӑртса каласа: — санӑн арӑму питӗ пуян, теҫҫӗ.
— И говорят, — прибавил Санин с особым ударением на слово «говорят», — что твоя жена очень богата.

— Шӑпах ҫавӑ ӗнтӗ! — тесе кӑшкӑрса ячӗ те Санин Полозовӑн хӑрах аллине тытса чӑмӑртарӗ; ун аллисем паҫӑрхи пекех ҫаврака пӗҫҫисем ҫинче выртаҫҫӗ, аллисене вӑл кӑвак, пирус кӗлӗ тӗслӗрех тӑвӑр сӑран перчеткесем тӑхӑннӑ.
— Он самый и есть! — воскликнул Санин и пожал одну из рук Полозова; облеченные в тесные лайковые перчатки серо-пепельного цвета, они по-прежнему безжизненно висели вдоль его выпуклых ляжек.

— Дмитрий Санин?
— Дмитрий Санин?

«Каллех ман ҫӑлтӑр тухмасть-ши?» — вӗлтлетсе илчӗ Санин ӑшӗнче.
«Уж не опять ли моя звезда действует?» — мелькнуло в мыслях Санина.

Санин хӑй умӗнче пыракан кӗлеткене хуса ҫитсе иртсе кайрӗ те ҫаврӑнса пӑхрӗ…
Санин обогнал шедшую перед ним фигуру, обернулся…

Тепӗр кунне Санин питӗ ир вӑранчӗ.
Санин проснулся очень рано на следующий день.

Джеммӑпа киле таврӑннӑ чухне Санин куҫӗсем йӗпе пулнӑ-ха.
Глаза Санина были еще влажны, когда он вместе с Джеммой вернулся в дом.

Санин тата икӗ эрнерен каять тесе калаҫса татӑлчӗҫ.
Было решено, что Санин уедет через две недели.

Сасартӑк Санин хӑй ҫав тери телейлине туйса илчӗ, вӑл ҫак пӳлӗмсенчех нумай пулмасть ӗмӗтленнӗ ӗмӗчӗсем пурнӑҫланнине аса илчӗ те ун чӗрине ача-пӑча хаваслӑхӗ ҫавӑрса илчӗ.
А Санин вдруг почувствовал себя до того счастливым, такою детскою веселостью наполнилось его сердце при мысли, что вот сбылись же, сбылись те грезы, которым он недавно предавался в тех же самых комнатах.

— Тӗнчере Джемма урӑх ҫук! — терӗ Санин.
— Другой Джеммы на свете нет! — подхватил Санин.