Шырав

Шырав ĕçĕ:

халӑха (тĕпĕ: халӑх) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

— Халӑха вӗлерсе пӗтерес ҫук!..
— Народ — не убьешь!

Январӗн 9-мӗшӗ // Хумма Ҫеменӗ, Феодосия Ишетер. Максим Горький. Сочиненисем. Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 133–155 стр.

— Эсир, халӑха вӗлеретпӗр, тесе шутларӑр пулӗ?
— Вы думали — народ убиваете?

Хӑш чухне анчах, кам та пулин, ӑшчик тӑвӑрланса ҫитнине тӳсеймесӗр, хуллен ҫаплакаланӑ: — Халӑха аяккалла тӗртсе ячӗҫ пулать ӗнтӗ? — тенӗ.
Лишь порой кто-нибудь, не сдержав горечи, восклицал негромко: — Значит, народ отбросили теперь?..

— Давай салтаксене калӑпӑр, — тен, вӗсем халӑха вӗлерме закон ҫуккине ӑнланса илӗҫ.
— Давайте говорить солдатам, — может, они поймут, что нет закона убивать народ!

— Халӑха пӑшалпа пеме юрамасть!..
— Стрелять в народ — не разрешается!..

Халӑха урамсене хӑваласа кӗртнӗ…
Народ загнали в улицы…

Ҫавӑнтах сасартӑк сывлӑшра темскер шӑтӑр-шатӑр туса тӑкӑнса кайнӑ та янӑраса илнӗ, халӑха куҫа курӑнман темиҫе теҫетке пушӑпа ҫапнӑ пек пулнӑ.
И вдруг в воздухе что-то неровно и сухо просыпалось, дрогнуло, ударило в толпу десятками невидимых бичей.

Халӑх хушшинче малтан тахӑшӗ: «ун» патне ярас ҫук, тесе калакаланӑ, анчах «ун» патне лӑпкӑн, «унӑн» вӑйӗпе ырлӑхне ӗненсе пыракан халӑха пӑшалпа пересси ҫав ҫынсем хӑйсем тунӑ сӑнара пӑсса янӑ.
О том, что не допустят до «него», — некоторые из толпы говорили и раньше, но чтобы стали стрелять в народ, который идёт к «нему» спокойно, с верою в его силу и доброту, — это нарушало цельность созданного образа.

Хулпуҫҫисенчен сарӑ башлык ҫыхнӑ офицер хӗҫне йӗннинчен туртса кӑларнӑ та, ӑна сывлӑшра сулкаласа, халӑха хирӗҫ темскер кӑшкӑрнӑ.
Офицер в жёлтом башлыке на плечах выдернул из ножен саблю и тоже что-то кричал встречу толпе, помахивая в воздухе изогнутой полоской стали.

Аслӑ та вӑйлӑскер, ырӑ та юратаканскер, вӑл хӑй салтакӗсене: ман пата халӑха, мана юратаканскере, хӑй нуши ҫинчен манпа килӗшӳллӗн калаҫасшӑнскере, ан яччӑр тесе хушма пултарайман ӗнтӗ.
Великий и сильный, добрый и любящий, он не мог, конечно, приказать своим солдатам, чтобы они не допускали к нему народ, который его любит и желает говорить с ним о своей нужде.

— Халӑха пӑтратакансем, шуйттансем!..
— Смутьяны, черти!..

— Хӑй вӑйӗсӗр пуҫне, халӑха ирӗке кӑларакан урӑх вӑй ҫук.
— Нет силы, которая освободит народ, кроме силы самого народа.

Хӑй тулашӗнчи вӑя мар, хӑй ӑшӗнчи вӑйне ӗненекенсен сассисем халӑха хӑратса, ҫиллентерсе янӑ, хӑй курасшӑн пулнӑ вӑйпала куҫкӗретӗн тытӑҫма тивӗҫлине ӗненекен ҫыншӑн ҫав хӑрани, ҫилленнисем пӗрре те килӗшмен.
Голоса тех, кто веровал в свою внутреннюю силу, а не в силу вне себя, — эти голоса вызывали у толпы испуг и раздражение, слишком резкие для существа, убеждённого в своем праве состязаться в открытом споре с тою силою, которую оно хотело видеть.

Эпӗ халӑха сирме пуҫларӑм, пӑхатӑп та, ҫавӑнтах ҫыран хӗрринче шывран кӑларнӑ ҫын вилли выртать.
Разгоняю я народ, а на берегу на песочке утоплый труп мертвого человека.