Шырав

Помялов

— Помялов тӗрӗс калать: вӗреннипе ҫынсем тискерленеҫҫӗ.
— Помялов верно говорит: от ученья люди дичают.

— Тур патӑрах, — ответленӗ ӑна Помялов кӗскен, йытӑ куллипе кулса илсе.
— Давай бог, — отвечал Помялов, усмехаясь коротенькой, собачьей улыбкой.

Хӑнасем кулкаласа шӑпланчӗҫ, Помялов Барская ҫине пӑхса илчӗ, ҫав хушӑрах унӑн сӑмахӗсем кӑшкӑрни илтӗнчӗ:
Гости примолкли, ухмыляясь, Помялов переглянулся с Барской, масляно шипят его слова:

Ашшӗ хӑйне ирӗксӗр тыткаланине Петр кӑштах ӑнланать; хӑнасем ӳсӗр сасӑсемпе кӑшкӑрашнӑ хушӑрах вӑл Помялов тӑрӑхласа калаҫнине, Барская хулӑн сасӑпа питленине, Житейкин йӗкӗлтесе кулнине илтет.
Пётр смутно понимает, что отец неладно держит себя; в пьяном рёве гостей он чутко схватывает ехидные возгласы Помялова, басовитые упрёки Барской, тонкий смешок Житейкина.

Артамонов хӗрсене пӗрер тенкӗлӗх икӗ кӗмӗл укҫа парсан, Помялов ӑна ҫилӗпе: — Нумай паратӑн, мухтанатӑн-и-мӗн! — терӗ.
Но когда Артамонов дал девицам два серебряных рубля, Помялов сердито сказал: — Широко даёшь, бахвалишься!

Помялов ҫавӑнтах мухтанма тытӑнать:
А Помялов хвастается:

Садра, ҫӑка айӗнче, Илья Артамонов Гаврила Барский, ҫураҫнӑ хӗрӗн хреснашшӗ Помялов, сӑран тӑвакан пушӑ куҫлӑ Житейкин тата урапасем сутакан Воропонов ҫаврака сӗтел хушшинче пыллӑ сӑра ӗҫеҫҫӗ.
А в саду под липой, за круглым столом, сидят, пьют брагу Илья Артамонов, Гаврила Барский, крёстный отец невесты, Помялов и кожевник Житейкин, человек с пустыми глазами, тележник Воропонов.

— Хӗлле сысна лӑпкӑ пулать, — асӑрхаттарчӗ Помялов.
— Зимой свинья смирна, — заметил Помялов.

Хӗвел аннӑ вӑхӑтра, Артамоновсем пӗрин хыҫҫӑн тепри — ашшӗ яланах малта — Ватаракша урлӑ каҫнӑ чухне симӗсрех шыв ҫине вӗсен мӗлкисем ӳксен, Помялов аллипе тӗллесе кӑтартать:
На закате солнца, когда Артамоновы гуськом, отец впереди, переходили вброд через реку и на зеленоватую воду её ложились их тени, Помялов указывал:

Каҫсерен Дрёмов ҫыннисем, Ватаракша ҫыранӗ хӗрринче пухӑнса, кавӑн вӑррипе хӗвелҫаврӑнӑш шӗкӗлчеҫҫӗ, леш енче пӑчӑкӑсем юрланине, савасем чашлатнине, ҫивӗч пуртӑсем янӑранине итлеҫҫӗ, Вавилон башнине кӑлӑхах туни ҫинчен кула-кула аса илеҫҫӗ, Помялов вара ҫав ют ҫынсем тӗрлӗ инкек-синкек курасси ҫинчен систерет:
Вечерами жители Дрёмова, собравшись на берегу Ватаракши, грызли семена тыквы и подсолнуха, слушали храп и визг пил, шарканье рубанков, садкое тяпанье острых топоров и насмешливо вспоминали о бесплодности построения Вавилонской башни, а Помялов утешительно предвещал чужим людям всякие несчастия:

Юман йӗкелӗ тӗслӗ ҫаврака куҫӗсене ҫавӑркаласа, Помялов ҫапла пӑшӑлтатса пычӗ:
Вращая круглыми глазами цвета дубовых жёлудей, Помялов нашептывал:

Ҫак ҫын кам иккенне тӗплӗн пӗлме просвир пӗҫерекен Ерданскаяна хушса хӑварса, хула ҫыннисем, чансем янӑратнӑ май, килӗсене кукӑль ҫиме саланчӗҫ, Помялов хӑй патне каҫхи чей ӗҫме чӗннисем — ун патне, хӑмла ҫырли пахчине кайрӗҫ.
Поручив просвирне Ерданской узнать подробно, кто этот человек, горожане разошлись, под звон колоколов, к пирогам, приглашённые Помяловым на вечерний чай в малинник к нему.

Пустав таварпа сутӑ тӑвакан Помялов, канӑҫсӑр аскӑн, йӗплӗ сӑмахсем калама юратакан, шатра питлӗ те ҫав тери илемсӗр ҫын, «Урҫа таракан» тесе ят панӑскер, кӑмӑлсӑррӑн ҫапла каласа хучӗ:
А суконщик Помялов, по прозвищу Вдовый Таракан, суетливый сластолюбец, любитель злых слов, человек рябой, и безобразный, недоброжелательно выговорил: