Шырав

Поляница

— Эпӗ сана, Поляница, ӑслӑрах ҫын тесе шутланӑ, — кулянса каларӗ те Давыдов, ҫывпуллашмасӑрах тухрӗ.
— Я, признаться, думал, что ты, Поляница, умнее, — с сожалением сказал Давыдов и вышел не попрощавшись.

— Саншӑн хӑрушӑ мар пулӗ, пирӗншӗн, ҫакна пӗлсе тӑр эсӗ, унтан япӑххи пулма та пултараймасть! — чӗрре кӗрсе кайрӗ Поляница.
— Для тебя, может быть, и не страшная, а для нас, имей в виду, хуже и быть не может! — запальчиво продолжал Поляница.

— Эсӗ мӗн тӑватӑн? — палӑрмаллах хӗрӳленсе, малалла каларӗ Поляница.
— А ты что делаешь? — продолжал Поляница, уже заметно разгорячась.

Поляница хулпуҫҫийӗсене сиктеркелесе илчӗ, йӑлтӑркка ҫивӗч куҫӗсене каллех пӗркеленчӗксем хушшине пытарчӗ.
Поляница пожал плечами, снова утопил в складках кожи остро поблескивающие глазки.

— Пӑхатӑп та эпӗ сан ҫине, Поляница юлташ, тӗлӗнетӗп: мӗнле-ха эсӗ — рабочи, большевик, — ҫапла час мӑй таранах вак хуҫа кӑмӑл-туйӑмӗпе тулса ларма пултарнӑ?
— Смотрю я на тебя, товарищ Поляница, и удивляюсь: как это ты — рабочий, большевик, — и так скоро по самые уши завяз в мелкособственничестве?

Хӑть прокурора, хӑть райкома, анчах уттуна каялла памастӑп эпӗ, ҫӗре те памастӑп, ҫакна пӗлсех тӑр, — пуҫласа хирӗҫ тавӑрчӗ Поляница, каллех вырӑсла калаҫма пуҫларӗ.
Хочешь — прокурору, хочешь — в райком, а сено я не верну и землю не отдам, так и имей в виду, — снова переходя на русский язык, ответил Поляница.

Ун ҫине куҫла тӗллесе кӑтартса, Поляница хӑюллӑн тата темшӗн хӑйӗн тӑван чӗлхипе ҫапла каласа хучӗ:
Указывая на него глазами, Поляница бодро проговорил почему-то на своем родном языке:

Поляница хӑйне усӑсӑр пек туйӑнакан калаҫӑва татма шутларӗ пулмалла.
Очевидно, Поляница решил положить конец никчемному, с его точки зрения, разговору.

Хӗрарӑмӑн хул таранах ҫара та шыҫмак, сӗт пек шурӑ аллине, пӗчӗк тутӑр айӗнчен усӑнса аннӑ мамӑк пек ҫемҫе сарӑ ҫӳҫ пайӑрки ҫилпе вӗлтӗртетнине курсан, Поляница тутисене темшӗн чаплаттарса илчӗ, ассӑн сывласа ячӗ.
Поляница тоже посмотрел в окно на оголенную по самое плечо, полную молочно-белую руку женщины, на выбившиеся из-под косынки пушистые русые волосы, шевелившиеся под ветром, и почему-то пожевал губами, вздохнул.

Хирӗҫ каласса кӗтсе, Давыдов пӗр чӗнмесӗр табак туртрӗ, паҫӑрхи евӗрлех ним пулман пек кулакан Поляница та чӗнмерӗ.
Давыдов молча курил, ожидая ответа, молчал и Поляница, все так же безмятежно улыбаясь.

Ҫук, Поляница юлташ, эсӗ манран вӗҫерӗнеймӗн текех!
Нет, товарищ Поляница, ты от меня не отвертишься!

Поляница, кӑшт кулса, пуҫне ӳпкевлӗн сулкаласа илчӗ.
Поляница чуть приметно улыбнулся, а сам укоризненно качал головой:

— Тубянск ҫыннисен хӑтланӑвне ӑна вӑйпа туртса илни пулать, теҫҫӗ, уншӑн, Поляница, санӑн ответ тытма тивет!
— То, что сделали тубянцы, называется самозахватом, и за это отвечать будешь ты, Поляница!

Хирӗҫӳ лайӑхпах иртсе кайнишӗн савӑннӑ пек пулса, Поляница хӑйӗн ҫинҫешке чӗркуҫҫине ал тупанӗпе ҫатлаттарса илчӗ те ахӑлтатса кулса ячӗ.
Поляница, будто обрадовавшись, что недоразумение так счастливо разрешилось, звучно хлопнул себя ладонями по сухим голеням и раскатисто засмеялся:

Вӗсем райкомра темиҫе хут ҫеҫ тӗл пулнӑ, пӗр-пӗрне ытларах сӑмах-юмах тӑрӑх анчах пӗлнӗ пулсан та, Тубянскри «Красный луч» колхоз председателӗ Никифор Поляница — хальччен Днепропетровскри металлурги завочӗсенчен пӗринче токарьте ӗҫленӗ ҫӗртен ҫирӗм пилӗк пин шучӗпе килнӗскер — колхоз правлени ҫуртӗнче Давыдова тахҫанхи пӗлӗш-юлташӗ пекех кӗтсе илчӗ:
Хотя они встречались в райкоме всего лишь несколько раз и больше знали друг друга понаслышке, председатель тубянского колхоза «Красный луч» Никифор Поляница — двадцатипятитысячник, бывший токарь на одном из металлургических заводов Днепропетровска — принял Давыдова в доме правления колхоза как старого приятеля: