Шырав

Мойсей

Мойсей Мойсеич тата икӗ хут ытларах ҫинҫе сасӑпа кулма пуҫларӗ, ӑшӗ хытса кайичченех кулчӗ вӑл, кӑшт ҫеҫ ураран ӳкмерӗ.
Мойсей Мойсеич взял двумя нотами выше и закатился таким судорожным смехом, что едва устоял на ногах.

Мойсей Мойсеич та тӑчӗ, хырӑмне аллисемпе тытса, болонка йытӑ вӗрнӗ пек ҫинҫе сасӑпа кулма тытӑнчӗ.
Мойсей Мойсеич тоже поднялся и, взявшись за живот, залился тонким смехом, похожим на лай болонки.

Йӗрки пултӑр тенӗ пек, Мойсей Мойсеич та кулса ячӗ, ӳсӗрме пуҫларӗ.
Мойсей Мойсеич из приличия тоже засмеялся и закашлялся.

— Тӗрӗс, ача-пӑчапа унпа чӑрмавсӑр пурӑнаймӑн, эпӗ те ҫавнах калам! — ассӑн сывласа илчӗ Мойсей Мойсеич.
— Да, хлопотно с детьми, я вам скажу! — вздохнул Мойсей Мойсеич.

Кӑмӑллӑ пулас тенипе Мойсей Мойсеич тӗлӗннӗ пек турӗ те пуҫне тарӑн шухӑшлӑн пӑркаласа илчӗ:
Мойсей Мойсеич из вежливости изобразил на лице своем удивление и значительно покрутил головой.

Мойсей Мойсеич тепӗр пӳлӗмрен хыҫсӑр тенкел илсе тухрӗ те сӗтелрен кӑшт айккинерех вырнаҫса ларчӗ.
Мойсей Мойсеич принес из другой комнаты табурет и сел на некотором расстоянии от стола.

Мойсей Мойсеич чӗтренсе илчӗ, хаваслӑн ахлатса ячӗ, вара, сивӗ шывран тин ҫеҫ ӑшӑ ҫӗре сиксе тухнӑ пек, кӗлеткипе пӗршӗнчӗ те алӑк патнелле чупрӗ, паҫӑр Соломона чӗннӗ евӗрлӗнех пыр тӗпӗпе кӑшкӑрса ячӗ:
Мойсей Мойсеич встрепенулся, радостно ахнул и, пожимаясь так, как будто он только что выскочил из холодной воды в тепло, побежал к двери и закричал диким придушенным голосом, каким раньше звал Соломона:

Мойсей Мойсеич пуҫне айккинелле чалӑштарчӗ, чӗркуҫҫине хуҫлатрӗ, такам ҫапасран сыхланнӑ чухнехи пек, ал тупанӗсене малалла тӑсса хучӗ, вара асаплӑн та ачашшӑн кулкаласа, ӳкӗтлеме тытӑнчӗ:
Мойсей Мойсеич склонил голову набок, согнул колени и выставил вперед ладони, точно обороняясь от ударов, и с мучительно-сладкой улыбкой стал умолять:

— Чӗрӗк сехет! — нӑйкӑшсах ячӗ Мойсей Мойсеич.
— Четверть часика! — взвизгнул Мойсей Мойсеич.

Каҫарӑр та, Мойсей Мойсеич, тепӗр чух ҫӗр выртӑпӑр, халӗ ниепле те май килмест.
Извините, Мойсей Мойсеич, в другой раз как-нибудь, а теперь не время.

Хӑнасене пӳрте илсе кӗнӗ май Мойсей Мойсеич пилӗкне авма, аллине ҫупкаласа илме, пӗршӗнме-пӗкӗрӗлме ҫаплах пӑрахмарӗ-ха, ҫаксене вӑл пӗтӗмпех питӗ тарават та хапӑл пулнине кӑтартмашкӑн тумалла тенипе турӗ.
Введя гостей в комнату, Мойсей Мойсеич продолжал изгибаться, всплескивать руками, пожиматься и радостно восклицать — всё это считал он нужным проделывать для того, чтобы казаться необыкновенно вежливым и любезным.

— Иван Иванычпа Христофор атте килчӗҫ! — лешӗ ӗненмесрен хӑранӑ пек сасӑпа пӗлтерчӗ ӑна Мойсей Мойсеич.
— Иван Иваныч и отец Христофор приехали! — сказал ему Мойсей Мойсеич таким тоном, как будто боялся, что тот ему не поверит.

Кӳмере хыпашланӑ май тата килнӗ ҫынсене анма пулӑшса, Мойсей Мойсеич сасартӑк ҫаврӑнчӗ те шыва путнӑ чух пулӑшма чӗннӗ евӗр сасӑпа пырӗ татӑласла кӑшкӑрса ячӗ:
Мойсей Мойсеич, шаря в бричке и помогая приезжим вылезать, вдруг обернулся назад и закричал таким диким, придушенным голосом, как будто тонул и звал на помощь:

Килнӗ ҫынсене палласа илсен, Мойсей Мойсеич малтан тӗлӗннипе те савӑннипе хытса тӑчӗ, унтан аллисене ҫатлаттарчӗ, ахлатса ячӗ.
Мойсей Мойсеич, узнав приехавших, сначала замер от наплыва чувств, потом всплеснул руками и простонал.

Вӑл кивӗ хура сюртук тӑхӑннӑ, сюртукӗ унӑн ансӑр хулпуҫҫийӗ ҫинче ҫекӗлрен ҫакса янӑ пек ҫакӑнса тӑрать тата Мойсей Мойсеич савӑнса е хӑраса пӗр аллине тепӗр аллипе ҫатлаттарса илмессеренех унӑн аркисем кайӑк ҫунатти пек сулкаланаҫҫӗ.
Одет он был в поношенный черный сюртук, который болтался на его узких плечах, как на вешалке, и взмахивал фалдами, точно крыльями, всякий раз, как Мойсей Мойсеич от радости или в ужасе всплескивал руками.

Ку вӑл питӗ шуранка питлӗ те хӑрӑм пек хура сухаллӑ ҫамрӑках мар илемлӗ арҫын, ҫурт хуҫи Мойсей Мойсеич пулчӗ.
Это был хозяин постоялого двора Мойсей Мойсеич, немолодой человек с очень бледным лицом и с черной, как тушь, красивой бородой.