Шырав

Комиссар сăмах пирĕн базăра пур.

Комиссар

комиссар

Комиссар пирки кунтан лайӑхрах калама та май пулман пулӗ.
Лучше, пожалуй и не назовешь Комиссара.

Комиссар вырӑн ҫинче йӑрӑст тӑсӑлса, хускалми куҫӗсемпе мачча ҫинчи темле пӑнчӑ ҫине тӗллесе выртнӑ пулнӑ, унӑн тӗршӗнсе шурӑхнӑ сӑн-питӗнче чул пек хытнӑ чаплӑлӑх тата лӑпкӑлӑхпа мӑнаҫлӑх палӑрса тӑни курӑннӑ.
Комиссар лежал на кровати, прямой, вытянутый, строгий, с глазами, неподвижно устремленными в какую-то точку на потолке, и на лице его, осунувшемся и побелевшем, окаменело торжественное, покойное и величавое выражение.

— Комиссар юлташ…
— Товарищ комиссар!

— Ак ҫакӑн пек ӗҫе ӑнлантарса парӑр-ха мана, полковой комиссар юлташ.
— Вот разъясните мне такое дело, товарищ полковой комиссар.

Комиссар хаҫатсем вулайми пулсанах ӑна радио-трансляцие наушниксемпе итлемелле туса паначчӗ.
Уже давно, с тех пор как Комиссар лишился возможности читать газеты, к его койке провели наушники радиотрансляции.

Комиссар майӑн пӗрремӗшӗнче вилчӗ.
Комиссар умер первого мая.

— Кирлӗ мар пуҫтарма, ҫаплипех юлтӑр, — чарчӗ ӑна Комиссар сасси.
— Не надо, оставьте, — остановил ее голос Комиссара.

Унтан Комиссар шӑпланчӗ те куҫӗсене уҫрӗ.
Потом Комиссар стих и открыл глаза.

Анчах та чирлӗ ҫынӗ шыв ӗҫмере, стакан ахалех унӑн шӑлӗсене тӗртӗнсе шӑкӑртатса тӑчӗ, шывӗ минтер ҫине тӑкӑнчӗ, ҫав хушӑрах Комиссар хӑй пурпӗрех пӗрре ыйтса, тепре хушса ҫав сӑмахах каларӗ.
Но больной воды не принял, стакан напрасно стучал о его зубы, вода плескалась на подушку, а Комиссар упорно, то прося, то требуя, то приказывая, произносил все то же слово.

Комиссар ҫав вӑхӑтра ҫаплах асапланчӗ.
А Комиссар все мучился.

— Епле-ха ӗнтӗ? — ыйтрӗ те Комиссар, унӑн сасси вӗҫӗмсӗр ӑшӑ кӑмӑллӑ пулни сисӗнчӗ.
— Так как же? — спросил Комиссар, и в голосе его чувствовалась бесконечная теплота.

Комиссар хӑйӗн йывӑр, шыҫса кайнӑ аллине одеял айӗнчен аран-аран кӑларчӗ те ӑна Василий Васильевич алли ҫине хучӗ.
С большим усилием Комиссар выпростал из под одеяла огромную, распухшую руку и положил ее на руку Василия Васильевича.

Ҫав самантрах вӑл аллисемпе хӑйӗн тӑнлавӗсене сӑтӑркаласа илчӗ, обходсем тунӑ чух вӑл унччен малтан та Комиссар умӗнче чарӑнса тӑркаланӑ, унпа фронтри ӗҫсем мӗнле пыни ҫинчен калаҫкаласа илнӗ.
В этот же момент он потер руками виски, он и раньше не раз во время обходов задерживался возле Комиссара потолковать о ходе военных дел.

— Ларӑр, Василий Васильевич, калаҫӑпӑр пӑртак, — сӗнчӗ Комиссар.
— Присаживайтесь, Василий Васильевич, посумерничаем, — предложил Комиссар.

Халӗ Комиссар пӗрмай тенӗ пекех йывӑррӑн тӗлӗрнӗ пек выртрӗ, анчах вӑраннӑ самантсенче малтанхи майлах пулчӗ.
Теперь Комиссар все реже и реже выходил из состояния тяжелого полузабытья, но в моменты просветления он был прежним.

Эппин, тӗнчере лайӑх хӗрарӑмсем те пулаҫҫӗ, — терӗ Комиссар ҫураҫуллӑн.
Значит, бывают на свете и хорошие, — примирительно сказал Комиссар.

— Сирӗн аннӳ те-и? — тесе ыйтрӗ Комиссар Кукушкинран.
— И ваша мать? — спросил Комиссар Кукушкина.