Шырав

Дерпт

Вӗсем каланӑ тӑрӑх, ӗҫкӗ питӗ лайӑх иртнӗ, Дерпт студенчӗсем кунашкал ӗҫсене тума питӗ ӑста, унта ҫирӗм ҫын хӗрӗх бутылка ром ӗҫсе янӑ, имӗш, нумайӑшӗ сӗтелсем айне вилнӗ пекех выртса юлнӑ пулать.
Они говорили, что был отличнейший кутеж, что дерптские — молодцы на эти дела, и что там было выпито на двадцать человек сорок бутылок рому, и что многие замертво остались под столами.

Мӗн хыҫҫӑн мӗн пулса пынине астумастӑп, анчах ҫак каҫ хам Дерпт студентне тата Фроста ҫав тери хытӑ юратнине, вӗсене иккӗшне те пылак тутисенчен чуптунине, нимӗҫ юррине пӑхмасӑр калама вӗреннине астӑватӑп; ҫакӑнпа пӗрлех ҫак каҫ эпӗ Дерпт студентне курайми пулнине, ӑна пуканпа ҫапма шутланине, анчах ҫапмасӑр чӑтса ирттернине астӑватӑп; Яр патӗнче апатланнӑ чухнехи пекех ӳт-пӗвӗн пайӗсем хама итлеми пулнисӗр пуҫне, ҫак каҫ пуҫ хытӑ ыратнипе тата ҫаврӑннипе кӗҫ-вӗҫ вилсе каясран хӑранине астӑватӑп; эпир пурте темшӗн урайне ларнине, кӗсменсемпе ишнӗ пек туса алӑсене сулкаланине, «Вниз по матушке по Волге» юрра юрланине, ҫав вӑхӑтра хам кунашкал тума кирлӗ марри ҫинчен шухӑшланине те астӑватӑп; урайне выртса, ураран ура ҫаклатса, цыганла кӗрешнине, такамӑн мӑйне мӑкӑлтанине, эпӗ «вӑл хӑй ӳсӗр мар-тӑк, унашкал пулмастчӗ», тесе шухӑшланине астӑватӑп; каҫхи апат ҫинине, вара тем ӗҫнине, эпӗ тула уҫӑлма тухнине, унта ман пуҫ шӑннине, киле таврӑннӑ чух сӗм тӗттӗм каҫ тӑнине, ҫӑмӑл тӑрантас пускӑчӗ вашмӑк та шуҫтаракан пулса кайнине, Кузьма халсӑрланнӑран тата лӑстӑк татӑкла сулкаланнӑран унран тытса пыма май ҫуккине астӑватӑп; нимрен те ытларах асӑма ҫакӑ юлчӗ: юриех хамшӑн савӑк пулнӑ пек, питӗ нумай ӗҫме юратнӑ пек, ӳсӗрлесси пирки шутламан та пек кӑтартса, хам айванла тунине эпӗ ҫак вечер вӑхӑтӗнче пӗрмаях туйрӑм; ытти ҫынсем ман евӗрлӗ хӑтланса, айванла тунине те пӗрмаях тӗшмӗртрӗм.
Не помню, как и что следовало одно за другим, но помню, что в этот вечер я ужасно любил дерптского студента и Фроста, учил наизусть немецкую песню и обоих их целовал в сладкие губы; помню тоже, что в этот вечер я ненавидел дерптского студента и хотел пустить в него стулом, но удержался; помню, что, кроме того чувства неповиновения всех членов, которое я испытал и в день обеда у Яра, у меня в этот вечер так болела и кружилась голова, что я ужасно боялся умереть сию же минуту; помню тоже, что мы зачем-то все сели на пол, махали руками, подражая движению веслами, пели «Вниз по матушке по Волге» и что я в это время думал о том, что этого вовсе не нужно было делать; помню еще, что я, лежа на полу, цепляясь нога за ногу, боролся по-цыгански, кому-то свихнул шею и подумал, что этого не случилось бы, ежели бы он не был пьян; помню еще, что ужинали и пили что-то другое, что я выходил на двор освежиться, и моей голове было холодно, и что, уезжая, я заметил, что было ужасно темно, что подножка пролетки сделалась покатая и скользкая и за Кузьму нельзя было держаться, потому что он сделался слаб и качался, как тряпка; но помню главное: что в продолжение всего этого вечера я беспрестанно чувствовал, что я очень глупо делаю, притворяясь, будто бы мне очень весело, будто бы я люблю очень много пить и будто бы я и не думал быть пьяным, и беспрестанно чувствовал, что и другие очень глупо делают, притворяясь в том же.

Дерпт студенчӗ кӑна юри тумасть пулӗ; вӑл ытларах та ытларах хӗрелет, пур ҫӗре те ҫитсе ӗлкӗрет, пуринне те пушӑ стакансене тултарать, сӗтел ҫине ытларах та ытларах тӑкать, ҫавӑнпа сӗтелӗ шар пылак та лӑймака пулса тӑчӗ ӗнтӗ.
Не притворялся, может быть, только дерптский студент; он все более и более становился румяным и вездесущим, всем подливал пустые стаканы и все больше и больше заливал стол, который весь сделался сладким и липким.

Пиртен кашниех алла ҫыпҫӑнакан пӗрер стакан тытсан, Дерпт студенчӗпе Фрост нимӗҫ юррине пуҫарҫа ячӗҫ, ку юрӑра час-часах Юхе! тесе кӑшкӑрса ямалла иккен.
Когда мы каждый взяли в руку по полному липкому стакану, дерптский студент и Фрост запели немецкую песню, в которой часто повторялось восклицание Юхе!

Дерпт студенчӗ сахӑр ҫунтарса тунӑ эрехе, сӗтел ҫине юхтара-юхтара, стакансем ҫине тултарчӗ те: «Ну, господинсем, халь ӗҫӗр», — тесе кӑшкӑрчӗ.
Дерптский студент, сильно закапав стол, разлил жженку по стаканам и закричал: «Ну, теперь, господа, давайте».

Дерпт студенчӗн янкӑҫ тенорӗ халӗ ӗнтӗ тӑлӑххӑн илтӗнмест, мӗншӗн тесен пӳлӗмӗн кашни кӗтессинчех шавларӗҫ, кулчӗҫ.
Громкий тенор дерптского студента уже не был одиноким, потому что во всех углах комнаты заговорило и засмеялось.

— Löschen Sie die Lichter aus, Frost! — каллех, ытла хӗрсе кайнипе пулас, хальхинче нимӗҫле кӑшкӑрса ячӗ Дерпт студенчӗ.
— Löschen Sie die Lichter aus, Frost! — снова прокричал дерптский студент уже по-немецки, должно быть, слишком разгорячившись.

Эпир пурте пӗр сӑмах шарламасӑр чара ҫине, Дерпт студенчӗн шурӑ кӗпи ҫине пӑхса тӑтӑмӑр, хамӑр пурте хаваслӑ самант ҫитнине туйрӑмӑр.
Мы же все безмолвно смотрели на суповую чашу и белую рубашку дерптского студента и все чувствовали, что наступила торжественная минута.

Сӳнтерӗр ҫуртасене, — сасартӑк хӑйне манер кӑшкӑрса ячӗ Дерпт студенчӗ; унашкал хытӑ кӑшкӑрни эпир пурте харӑс кӑшкӑрсан та илтӗнмелле.
Тушите свечи, — закричал вдруг дерптский студент так приемисто и громко, как только можно было крикнуть тогда, когда бы мы все кричали.

Чӑнах та, Дерпт студенчӗ сюртукне хывнӑ, шурӑ кӗлин ҫаннине шап-шар чавсинчен ҫӳлерех тавӑрнӑ, урисене сарса пуснӑ та, чарара сахӑр ҫунтарса ром тӑвать.
Действительно, дерптский студент, сняв сюртук и засучив белые рукава рубашки выше белых локтей и решительно расставив ноги, уже поджигал ром в суповой чаше.

— Апла пуҫӑн-ха эппин эсӗ ку ӗҫе, — (Дерпт университетӗнче пӗрле вӗреннӗ тесе, вӗсем пӗрне-пӗри «эсӗ» тесе чӗнеҫҫӗ); Фрост, мӑкӑрӑлса тӑракан мускуллӑ урисемпе пысӑк утӑмсем туса, хӑна пӳлӗмӗнчен буфета, буфетран хӑна пӳлӗмне каллӗ-маллӗ хутлама пикенчӗ те, часах сӗтел ҫине, яшка антармалли чара пырса ларчӗ, ун ҫине вунӑ кӗрепенке таякан сахӑр катӑкӗ, студентсен хӗреслетсе хунӑ виҫӗ шпаги пырса выртрӗҫ.
— Так ты возьмись за это дело (они были на «ты», как товарищи по Дерптскому университету), — и Фрост, делая большие шаги своими выгнутыми мускулистыми ногами, стал переходить из гостиной в буфет, из буфета в гостиную, и скоро на столе оказалась большая суповая чаша с стоящей на пей десятифунтовой головкой сахару посредством трех перекрещенных студенческих шпаг.

— O! ja! — ответлерӗ Фрост, ури хырӑмне чӗтрентеркелесе, анчах Дерпт студенчӗ ӑна каллех вырӑсла ҫапла каларӗ:
— О ja! — отвечал Фрост, потрясая икрами, но дерптский студент снова по-русски сказал ему:

Тарҫӑсем парса тухнӑ чее ӗҫнӗ хыҫҫӑн Дерпт студенчӗ Фростран: — Фрост, эрех ҫине сахӑр ҫунтарса яма пӗлетӗн-и? — тесе ыйтрӗ вырӑсла.
После чая, которым лакеи обнесли гостей, дерптский студент спросил у Фроста по-русски: — Умеешь делать жженку, Фрост?

Параднӑй пӳлӗмсене ытла та ҫап-ҫутӑ ҫутатни тата хысна ҫурчӗсенчен нимпе те уйрӑм мар капӑрлатни малтанхи вӑхӑтра ҫамрӑксене хӑюсӑрлатнӑран, Дерпт студенчӗпе темиҫе ҫӑмӑхҫахсӑр пуҫне, пурте стена ҫумне ларса тухрӗҫ, Дерпт студенчӗ вара, жилетне йӳле янӑскер, кашни пӳлӗмрех тата мӗнпур пӳлӗмсен кашни кӗтесӗнче пӗр вӑхӑтра пулма ӗлкӗрнӗн, пӳлӗмре унӑн янӑравлӑ, ырӑ, шӑплана пӗлми тенорӗ кӑна илтӗнсе тӑнӑн туйӑнчӗ.
Слишком яркое освещение и обыкновенное казенное убранство парадных комнат сначала действовали так охладительно на все это молодое общество, что все невольно держались по стенкам, исключая некоторых смельчаков и дерптского студента, который, уже расстегнув жилет, казалось, находился в одно и то же время в каждой комнате и в каждом угле каждой комнаты и наполнял, казалось, всю комнату своим звучным, приятным, неумолкающим тенором.