Шырав

Деренков

Деренков хӑй усӑ кӑтартса тӑракан ҫынсем тав тӑвасса кӗтмен, анчах та вӑл хӑй ҫине лайӑхрах, туслӑнрах пӑхасса тивӗҫлӗ пулнӑ.
Деренков не рассчитывал на благодарность людей, которым служил, но — он имел право на отношение к нему более внимательное, дружеское.

Деренков, сухалне турткаласа, кичеммӗн кулкалатчӗ:
Деренков, теребя бородку, уныло усмехался:

Анчах сирӗн пата, булочнӑя, студентсем ҫӳреҫҫӗ, Деренков патӗнче ҫӗрӗ-ҫӗрӗпе лараҫҫӗ.
А к вам, в булочную, студенты шляются, сидят у Деренковой по ночам.

Булочнӑй ӗҫӗсем ҫав тери лайӑх пыраҫҫӗ те Деренков урӑх, пысӑках пекарня шырама тытӑнать, ҫавӑнтах вӑл тата тепӗр подручнӑй тытма шут турӗ.
Дела булочной идут так хорошо, что Деренков ищет уже другую, более обширную пекарню и решил нанять еще подручного.

Кӑмакаран турттарса сутмалли ҫӑкӑра кӑларсан, эпӗ вӑрӑм хӑма ҫине вунӑ-вуникӗ кулач ҫаврашкине хуратӑп та, вӗсене васкасах Деренков лавкине илсе каятӑп, каялла тавӑрӑнсан вара икӗ пӑт кӗрекен корзинкӑна булкӑсемпе, сдобнӑйсемпе тултарса духовнӑй академине, студентсем ирхи чей ӗҫиччен ӗлкӗрме васкаса чупатӑп.
Вынув из печи весовой белый хлеб, я кладу на длинную доску десять, двенадцать короваев, и поспешно несу их в лавочку Деренкова, а возвратясь назад, набиваю двухпудовую корзину булками и сдобными, и бегу в Духовную академию, чтоб поспеть к утреннему чаю студентов.

Деренков булочнӑй уҫма шут тытрӗ.
Деренков придумал открыть булочную.

Деренков мана хӑйне ҫынсене пулӑшмалли ӗмӗрлӗх каторгӑна янӑ ҫын вырӑнне шутланӑ пек, вӑл хӑйне панӑ наказанипе килӗшнӗ пулин те — ӑна вӑл вӑхӑчӗ-вӑхӑчӗпе йывӑррӑн тертлентернине шутланӑ пек туйӑнатчӗ.
Мне казалось, что Деренков считает себя осужденным на бессрочную каторгу помощи людям и, хотя примирился с наказанием, но все-таки порою оно тяготит его.

Деренков лавки питӗ сахал тупӑш панӑ, анчах укҫа-тенкӗ енчен пулӑшмалли ҫынсемпе «ӗҫсем» — ӳссех пынӑ.
Лавка Деренкова давала ничтожный доход, а количество людей и «делишек», нуждавшихся в материальной помощи, — все возрастало.

Вӗсенчен нихӑшӗ те ман пата мастерскоя ҫӳреместчӗ, эпӗ хам, кунне вунтӑватӑ сехет ӗҫлесе, ахаль кунсенче Деренков патне ҫӳреймен, праҫник кунӗсенче е ҫывӑраттӑм, е хамӑн ӗҫри юлташсемпе юлаттӑм.
Никто из них не ходил ко мне в мастерскую, а я, работая четырнадцать часов в сутки, не мог ходить к Деренкову в будни, в праздничные же дни или спал, или же оставался с товарищами по работе.

Народниксем ҫине вӑл ман пекех пӑхатчӗ, анчах студентсем Деренков ҫине сивӗ кӑмӑлпа — улпутсем тарҫӑ ҫине, трактирти лакей ҫине пӑхнӑ пекех туйӑнатчӗ.
Его отношение к народникам было сродно моему, но отношение студенчества к Деренкову казалось мне грубоватым и небрежным отношением господ к работнику, трактирному лакею.

Народниксене хирӗҫ ветеринар Лавров — хур какаланӑ пек тӗлӗнмелле саслӑ ҫын еретикла хирӗҫ ҫаптарма тытӑнсан, Деренков, куҫӗсене хӑраса хупсах, пӑшӑлтататчӗ:
И когда против народников еретически возражал ветеринар Лавров, обладатель странного голоса, подобного гоготу гуся, Деренков, испуганно закрывая глаза, шептал:

Андрей Деренков мана ним пытармасӑрах хӑйӗн суту-илӗвӗн пысӑк мар тупӑшӗсем пӗтӗмӗшпех «халӑх телейӗ — чӑн малтан» текен сӑмахсене ӗненекен ҫынсене пулӑшма кайни ҫинчен каласа пачӗ.
Андрей Деренков доверчиво сообщил мне, что скромные доходы его торговли целиком идут на помощь людям, которые верят: «счастье народа прежде всего».

Деренков хваттерне ҫавӑн йышши ҫынсем пӗр ҫирӗме таран пухӑнатчӗҫ, — вӗсем хушшинче пӗр японец та пурччӗ — духовнӑй академи студенчӗ Пантелеймон Сато.
Десятка два подобных людей собирались в квартире Деренкова; среди них был даже японец, студент Духовной академии Пантелеймон Сато.

Яланах хаҫатсенчи статьясемпе, халь ҫеҫ вуласа тухнӑ кӗнекесемпе тата хулапа университет пурӑнӑҫӗнчи ӗҫсемпе ҫуйханса кайнӑскерсем, вӗсем каҫ-каҫ Хусанӑн пур урамӗсенчен те Деренков лавкине хӗрӳллӗн тавлашма тата кӗтессенче пӑшӑлтатма пухӑнаҫҫӗ.
Всегда возбужденные статьями газет, выводами только что прочитанных книг, событиями в жизни города и университета, они по вечерам сбегались в лавочку Деренкова со всех улиц Казани для яростных споров и тихого шопота по углам.

Ҫав вӑхӑтра, хӑйӗн типнӗ аллине хӗвне чиксе, Андрей Деренков пырса кӗчӗ; вӑл йӑмӑкне ҫемҫе ҫӳҫӗнчен шӑлкаласа илчӗ, унтан вӗсене арпаштарса ячӗ те, манран эпӗ мӗнле ӗҫ шырани ҫинчен ыйтма тытӑнчӗ.
Пришел Андрей Деренков, сунув за пазуху свою сухую руку, молча погладил сестру по мягким волосам, растрепал их и стал спрашивать — какую работу я ищу?

Деренков ҫинчен мана вӑл «народник» тесе каларӗҫ; ман шутпа народник вӑл — революционер пулнӑ, революционерӑн турра ӗненмелле пулман, турра кӗлтӑвакан старик мана ку ҫуртра ытлашши пек туйӑнчӗ.
О Деренкове мне говорили, как о «народнике»; в моем представлении народник — революционер, а революционер не должен веровать в бога, богомольный старичок показался мне лишним в этом доме.

Эпӗ лавкана пирвайхи хут пырсан Деренков, тавар илме пынӑ ҫынсемпе калаҫса тӑраканскер, мана пуҫӗпе пӳлӗм алӑкӗ ҫинелле сулса кӑтартрӗ; эпӗ унта кӗтӗм те куратӑп: тӗттӗмрех ҫӗрте, кӗтесре, чӗркуҫҫи ҫинче Серафим Саровский портречӗ тӗслӗ пӗчӗк старик каҫса кайсах кӗл туса тӑрать.
Когда я впервые пришел в лавку, Деренков, занятый с покупателями, кивнул мне на дверь в комнату; я вошел туда и вижу: в сумраке, в углу, стоит на коленях, умиленно молясь, маленький старичок, похожий на портрет Серафима Саровского.

Деренков лавки скопец-улшуҫӑ ҫурчӗ ҫумне туса лартнӑ лутра ҫуртра вырнаҫса тӑратчӗ; лапкаран пӗр алӑк пысӑк пӳлӗме илсе кӗретчӗ, ӑна килхушинелле пӑхакан чӳрече вӑйсӑррӑн ҫутатса тӑратчӗ, ҫав пӳлӗм хыҫӗнче кухня пурччӗ, кухня хыҫӗнче икӗ стена хушшинче вырнаҫнӑ тӗттӗм ҫенӗкре, кӗтесре, чӑлан пурччӗ те, ҫавӑнта вара унӑн «сиенлӗ» библиотеки пытанса тӑратчӗ.
Лавка Деренкова помещалась в низенькой пристройке к дому скопца-менялы; дверь из лавки вела в большую комнату, ее слабо освещало окно во двор; за этой комнатой — продолжая ее — помещалась тесная кухня; за кухней в темных сенях, между пристройкой и домом, в углу прятался чулан, и в нем скрывалась злокозненная библиотека.

Деренков, типсе ларнӑ алӑллӑ, ырӑ сӑнлӑ, ҫутӑ сухаллӑ, ӑслӑ куҫлӑ ҫын, хулара вулама чарнӑ тата сайра тӗл пулакан кӗнекесен чи лайӑх библиотекине тытатчӗ, — вӑл кӗнекесемпе Хусанти нумай шкулсенчи студентсем тата революци шухӑшлӑ тӗрлӗ ҫынсем усӑ куратчӗҫ.
Деренков, сухорукий человечек, с добрым лицом в светлой бородке и умными глазами обладал лучшей в городе библиотекой запрещенных и редких книг, — ими пользовались студенты многочисленных учебных заведений Казани и различные революционно настроенные люди.