Шырав

Гуфеланд

Тӗтӗмпе хуралнӑ хут пек авалхи тусан витсе лартнӑ хулӑм ураллӑ сӗтел икӗ чӳрече хушшине пӗтӗмпех йышӑнса тӑрать; стенисем ҫинче турка пӑшалӗсем, нухайкасем, сабля, икӗ ландкарта, темӗнле анатомилле ӳкерчӗксем, Гуфеланд портречӗ, хура рама ӑшӗнче хӗлӗхрен тунӑ вензель, кантӑк айне хунӑ диплом ҫакӑнса тӑрать; сӑранпа витнӗ, хӑш-пӗр ҫӗрте путса шӑтса пӗтнӗ диван, карел хурӑнӗнчен тунӑ икӗ пысӑк шкап хушшинче вырӑнаҫса ларать; сентресем ҫинче кӗнекесем, коробкӑсем, кайӑк кӳлеписем, банкӑсем, пӗчӗк кӗленчесем йӗркесӗр кӗпӗрленсе выртаҫҫӗ; пӗр кӗтесре ҫӗмрӗк электричество машини тӑрать.
Толстоногий стол, заваленный почерневшими от старинной пыли, словно прокопченными бумагами, занимал весь промежуток между двумя окнами; по стенам висели турецкие ружья, нагайки, сабля, две ландкарты, какие-то анатомические рисунки, портрет Гуфеланда, вензель из волос в черной рамке и диплом под стеклом; кожаный, кое-где продавленный и разорванный, диван помещался между двумя громадными шкафами из карельской березы; на полках в беспорядке теснились книги, коробочки, птичьи чучелы, банки, пузырьки; в одном углу стояла сломанная электрическая машина.

Ҫаксем вӗсем пурте ҫав тери ӗненмелле мар пулнӑ, мӗншӗн тесен эпир наука ҫӑлтӑрӗсене пӗлетпӗр: Бургав, Гуфеланд, Гарвей та аслӑ ученӑй пулнӑ, юн ҫаврӑнӑшне тупса уҫнӑ, Дженнер та чечче кастарма вӗрентнӗ; ара, пӗлетпӗр вӗт эпир вӗсене, анчах ку Фирховсемпе Клод Бернарсене пӗлместпӗр, епле аслӑ ученӑйсем-ха вӗсем?
Все это было до крайности неправдоподобно, потому что светила науки нам известны: Бургав, Гуфеланд; Гарвей тоже был великий ученый, открыл обращение крови, тоже Дженнер, выучил оспопрививанию; так ведь мы знаем их, а этих Фирховов да Клодов Бернаров мы не знаем, какие же они светила?