Шырав

Ромашов

Николаев поручик енчен секундантсем эпӗ тата Васин поручик пулнӑ, Ромашов подпоручик енчен вара — Бек-Агамаловпа Веткин поручиксем.
Секундантами со стороны поручика Николаева были: я и поручик Васин, со стороны же подпоручика Ромашова: поручики Бек-Агамалов и Веткин.

Кӳме ҫине куҫарнӑ чухне Ромашов подпоручик питӗ йывӑрланса ҫитрӗ, тӑнне ҫухатрӗ, ӑшне юн анса тулнине пула, тепӗр ҫичӗ минутран вилсе те кайрӗ.
При перенесении подпоручика Ромашова в коляску последний впал в тяжелое обморочное состояние и через семь минут скончался от внутреннего кровоизлияния.

Ҫакна курса, Ромашов подпоручик секунданчӗсем тытӑҫу вӗҫленнӗ тесе шутлама сӗнчӗҫ.
Вследствие этого секунданты подпоручика Ромашова предложили считать поединок оконченным.

Хирӗҫ пеме валли уйӑрнӑ ҫур минут иртсен, Ромашов подпоручик тӑшманне тавӑрма пултараймасси палӑрчӗ.
По истечении установленной полуминуты для ответного выстрела обнаружилось, что подпоручик Ромашов отвечать противнику не может.

«Малалла» тесе команда панӑ хыҫҫӑн, тӑшманла икӗ енӗ те пӗр-пӗрне хирӗҫ утса кайрӗ, ҫитменнине, Николаев поручик персе ярсан, Ромашов подпоручик хырӑмӗн сылтӑмри ҫӳл пайӗнчен аманчӗ.
По команде «вперед» оба противника пошли друг другу навстречу, причем выстрелом, произведенным поручиком Николаевым, подпоручик Ромашов ранен был в правую верхнюю часть живота.

Ҫак рапортпалан Сирӗн Высокоблагородие ҫапла хыпарламалли чысӑм пур: паян, ҫӗртме уйӑхӗн 2-че, Хӑвӑра ӗнер, ҫӗртмен 1-че, каласа пӗлтернӗ йӗрке-килӗшӳсемпе тивӗҫӳллӗн, Николаев поручикпа Ромашов подпоручик хушшинче тытӑҫу пулса иртрӗ.
Настоящим имею честь донести вашему высокоблагородию, что сего 2-го июня, согласно условиям, доложенным Вам вчера, 1-го июня, состоялся поединок между поручиком Николаевым и подпоручиком Ромашовым.

Ромашов калинкке чӗриклетсе иличчен те Шурочкӑн йӑпӑшшӑн пусса утакан ури сассисем шӑпланичченех итлесе тӑчӗ.
Ромашов стоял и слушал до тех пор, пока не скрипнула калитка и не замолкли тихие шаги Шурочки.

Тӗттӗмччӗ пулин те, Ромашов хура сӗм витӗрех Шурочкӑн пичӗ, лере, ращара чухнехи пекех, мрамор статуя пичӗ, тейӗн, ӑнланмалла мар шурӑ ҫутӑпа ялтӑранине курчӗ.
Было темно, но сквозь мрак Ромашов видел, как и тогда в роще, что лицо Шурочки светится странным белым светом, точно лицо мраморной статуи.

Акӑ вара вӗсем иккӗш те, пӗтӗм пӳлӗм те, пӗтӗм тенче те ҫийӗнчех темӗнле чӑтмалла мар киленӗҫлӗ, ҫав тери вӗри аташупа тулса ларчӗҫ, Минтерӗн шурӑ лаптӑкӗнче Ромашов ҫеккунтлӑха хӑй ҫывӑхӗнче, питӗ-питӗ ҫывӑхра, Шурочкӑн ӑссӑрла телейпе ялтӑракан куҫӗсене юмахри уҫӑмлӑхпа ярт-уҫҫӑн курчӗ те ун тутисем ҫумне ҫӑткӑнлансах ҫыпӑҫрӗ…
И вот оба они, и вся комната, и весь мир сразу наполнились каким-то нестерпимо блаженным, знойным бредом, На секунду среди белого пятна подушки Ромашов со сказочной отчетливостью увидел близко-близко около себя глаза Шурочки, сиявшие безумным счастьем, и жадно прижался к ее губам…

— Эсӗ каятӑн-и? — ыйтрӗ Ромашов.
— Ты уходишь? — спросил Ромашов.

Анчах Ромашов сасартӑк туйса илчӗ — вӗсем хушшине мӗскер-тӗр вӑрттӑнла, ирсӗрле те япӑлчӑкла япала, куҫа курӑнманскер, шуса иртрӗ, ҫавӑнтан унӑн чунне сивӗлӗх килсе ҫапрӗ.
Но Ромашов почувствовал, как между ними незримо проползало что-то тайное, гадкое, склизкое, от чего пахнуло холодом на его душу.

— Эсӗ ҫакна сӗнессе эпӗ пӗлсех тӑнӑ, — терӗ юлашкинчен Шурочка, аран илтӗнесле, шухӑша кайнӑ пеклӗн, пусӑмласа, анчах Ромашов ун пӗлтерӗшне уйӑрса илеймерӗ.
Наконец она произнесла еле слышно, точно в раздумье, с выражением, которого Ромашов не мог уловить: — Я так и знала, что ты это предложишь.

Ромашов чӳречерен пӑхрӗ.
Ромашов глядел в окно.

Ромашов, питҫӑмартине перӗнсен, унӑн пиҫӗ кӗлетки хирӗҫлесех кайманнине, ҫав ӳт-пӳрен ӑшӑ, техӗмлӗ, астармӑшла хӗрӳ шӑршӑ ҫапнине уйӑрса илчӗ.
Ромашов почувствовал щекой податливую упругость ее тела и слышал его теплый, пряный, сладострастный запах.

Ромашов, самай аялах пӗкӗрӗлнӗччӗ те, пуҫне ывӑҫи ҫине хурса ларнӑччӗ.
Ромашов сидел, низко склонившись головой на ладонь.

— Каҫарӑр, — терӗ Ромашов тепӗр хут, — Унта эпӗ ним начаррине те туман.
— Простите, — повторял Ромашов, — Я там ничего дурного не делал.

Кӗвӗҫӳ суккӑрлатса лартрӗ мана, — йывӑррӑн хӗссе кӑларчӗ Ромашов.
Меня ослепила ревность, — с трудом произнес Ромашов.