Шырав

Грушницкий

Шывпа сипленекен хӗрарӑмсем кӑнтӑр кунӗнчех халӗ те черкессем тапӑнасран шикленеҫҫӗ; ҫавӑнпа пулӗ Грушницкий хӑй шинелӗ ҫинчен хӗҫ те икӗ пистолет ҫакса янӑ, ҫав паттӑрла тумпа вӑл самаях кулӑшла курӑнать.
Дамы на водах еще верят нападениям черкесов среди белого дня; вероятно, поэтому Грушницкий сверх солдатской шинели повесил шашку и пару пистолетов: он был довольно смешон в этом геройском облечении.

Кунти чӗлхепе балкӑсем текен шырлансенчен пӗрне ансан, эпӗ лашама шӑварма чарӑнтӑм; ҫак хушӑра ҫул тӑрӑх шавлӑ та чаплӑ кавалькада кунталла килнине куртӑм, хӗрарӑмсем хура та кӑвак амазонкӑсемпе, каччисем вара черкессенни пек те мар, чул хуларисенни пек те мар, темле тумтир тӑхӑннӑ; малта Грушницкий Мери княжнапа пырать.
Спустясь в один из таких оврагов, называемых на здешнем наречии балками, я остановился, чтоб напоить лошадь; в это время показалась на дороге шумная и блестящая кавалькада: дамы в черных и голубых амазонках, кавалеры в костюмах, составляющих смесь черкесского с нижегородским; впереди ехал Грушницкий с княжною Мери.

Грушницкий чӑмӑрӗпе сӗтел ҫине ҫапрӗ те пӳлӗм тӑрӑх каллӗ-маллӗ утма тытӑнчӗ.
Грушницкий ударил по столу кулаком и стал ходить взад и вперед по комнате.

Анчах асӑрхан, Грушницкий!
Только берегись, Грушницкий!

Каласа хӑварас-ха, Грушницкий кӑштах палланӑ хӗрарӑм ҫинчен калаҫнӑ чух, е тата ун кӑмӑлне кайнӑ та пулсан, манӑн Мери, манӑн София тесе ҫеҫ тӑрать.
Надобно заметить, что Грушницкий из тех людей, которые, говоря о женщине, с которой они едва знакомы, называют ее моя Мери, моя Sophie, если она имела счастие им понравиться.

Грушницкий кӑмӑллӑн кулса ячӗ.
Грушницкий самодовольно улыбнулся.

Грушницкий ӑна тискер кайӑк пек сӑнаса ҫӳрет, куҫне те илмест унран: мӗн те пулин хурсах тавлашатӑп, вӑл хӑйне княгиньӑпа паллаштарӑр тесе ыранах камран та пулин ыйтать ӗнтӗ.
Грушницкий следил за нею, как хищный зверь, и не спускал ее с глаз: бьюсь об заклад, что завтра он будет просить, чтоб его кто-нибудь представил княгине.

Грушницкий мана алӑран кӑрт туртрӗ те ун ҫине нимӗн палӑртми ачашшӑн пӑхса илчӗ.
Грушницкий, дернув меня за руку, бросил на нее мутно-нежный взгляд.

Грушницкий ӑна сӑртран анса бульварти ҫӑка хушшине кӗрсе ҫухаличченех пӑхса ӑсатрӗ…
Грушницкий долго ее провожал взглядом, пока, спустившись с горы, она не скрылась за липками бульвара…

Грушницкий ӑна тав тӑвас тесе ҫӑварне кӑна уҫнӑччӗ, леш таҫта пӑрӑнса та ӗлкӗрчӗ.
Когда Грушницкий открыл рот, чтоб поблагодарить ее, она была уже далеко.

Ҫак самантра Грушницкий хӑй стаканне хӑйӑр ҫине ӳкерчӗ те, ӑна илме хӑтланса, пӗшкӗнме тӑрӑшать: суранлӑ ури ӑна ытла чӑрмантарать.
В эту минуту Грушницкий уронил свой стакан на песок и усиливался нагнуться, чтоб его поднять: больная нога ему мешала.

Грушницкий шӑпах ҫӑл патӗнче тӑрать.
Грушницкий стоял у самого колодца.

— Эсӗ чипер хӗр ҫинчен калаҫнӑ чух акӑлчан лаши ҫинчен сӑмахланӑ пек калаҫатӑн, — терӗ Грушницкий, кӑмӑлсӑрланса.
— Ты говоришь о хорошенькой женщине, как об английской лошади, — сказал Грушницкий с негодованием.

Грушницкий, туйи ҫине таянса, хӑйне драмӑлла кӑтартма ӗлкӗрчӗ те мана хирӗҫ французла хыттӑн калама пуҫларӗ:
Грушницкий успел принять драматическую позу с помощью костыля и громко отвечал мне по-французски.

— Акӑ Лиговская княганя, — терӗ Грушницкий, — унпа пӗрле унӑн хӗрӗ Мери, — вӑл ӑна акӑлчансем майла чӗнет, — вӗсем кунта виҫӗ кун ҫеҫ пурӑнаҫҫӗ-ха.
— Вот княгиня Лиговская, — сказал Грушницкий, — и с нею дочь ее Мери, как она ее называет на английский манер, — они здесь только три дня.

Ӗнтӗ мӗн каласан та Грушницкий хӑй ҫинчи трагедиллӗ мантие хывса пӑрахнӑ самантсенче самаях кӑмӑла килекен ҫынччӗ, ун пек чухне ӑна курсан, кӑмӑл уҫӑлать вара.
Впрочем, в те минуты, когда сбрасывает трагическую мантию, Грушницкий довольно мил и забавен, если увидеть его в такой момент, становится радостно.