Шырав

tante

— Ах, ma bonne tante, — атте ҫине хӑвӑрттӑн пӑхса илсе, ырӑ сасӑпа ответлерӗ княгиня, — сирӗн ку тӗлӗшпе шухӑшӑр епле пулнине аванах чухлатӑп ӗнтӗ; анчах ку ыйтура пӗрин пирки сирӗнпе килӗшме пултараймастӑп: ун пирки эпӗ, мӗн чухлӗ шухӑшласан та, мӗн чухлӗ вуласан та, мӗн чухлӗ ҫынсемпе канашласа пӑхсан та, ҫавах пурнӑҫра хам сӑнаса курни мана ачасене хӑратма кирлине ӗнентерсе ҫитерчӗ.
— Ах, ma bonne tante, — кинув быстрый взгляд на папа, добреньким голоском отвечала княгиня, — я знаю, какого вы мнения на этот счет; но позвольте мне в этой одном с вами не согласиться: сколько я ни думала, сколько ни читала, ни советовалась об этом предмете, все-таки опыт привел меня к тому, что я убедилась в необходимости действовать на детей страхом.

— Мухтав турра, ma tante, ҫитӗнеҫҫӗ, вӗренеҫҫӗ, ашкӑнаҫҫӗ… уйрӑмах Этьен — асли, ҫав тери шухӑланса кайрӗ, ним йӗрки те ҫук; ун вырӑнне ӑслӑ хӑй — un garson, gui promet.
— Да, слава богу, ma tante, растут, учатся, шалят… особенно Этьен — старший, такой повеса становится, что ладу никакого нет; зато и умен — un garҫon, qui promet.

Княгиня кукамай аллине чуптуса илчӗ тата ӑна пӗрехмай ma bonne tante тесе чӗнет пулин те, эпӗ кукамай унпа кӑмӑлсӑр пулнине асӑрхарӑм: вӑл Михайло князь кукамая саламлама хӑй ҫав тери килесшӗнччӗ пулсан та килейменни ҫинчен каласа панӑ чухне кукамай куҫхаршисене темле урӑхла ҫӗклекелерӗ; тата, княгиня французла калаҫнине хирӗҫ вырӑсла ответлесе, тӑсӑмлӑ сӑмахсемпе ҫапла каларӗ:
Несмотря на то, что княгиня поцеловала руку бабушки, беспрестанно называла ее ma bonne tante, я заметил, что бабушка была ею недовольна: она как-то особенно поднимала брови, слушая ее рассказ о том, почему князь Михаило никак не мог сам приехать поздравить бабушку, несмотря на сильнейшее желание; и, отвечая по-русски на французскую речь княгини, она сказала, особенно растягивая свои слова:

Ма tante!
Ma tante!

— Маir ma tante vient dt dire, — терӗ Ольга.
— Mais ma tante vient de dire,[24] — говорила она.

— Пӑхӑр-ха, ma tante, ҫавсем пирӗнпе пӗрле килнӗскерсем пулас, иртсе кайрӗҫ.
— Посмотрите, ma tante, кажется, это наши спутники проехали.

Маman та, mon oncle те, ma tante те, няня та, горничнӑй хӗр те — пӗри те ним те пӗлмест.
Ничего, ни maman, ни mon oncle, ни ma tante, ни няня, ни горничная — никто не знает.

— Ma tante, эсир ҫак кӗнекене вуланӑ-и, мӗн ҫинчен вӑл? — ыйтать Ольга.
— Ma tante, вы читали эту книгу, — что это такое? — спрашивала она.

— Ҫук, ma tante, эпӗ пӗреххут ак ҫакна илетӗп, — тет те Ольга ҫемҫен, хӑй хӑшне илес тенине илет.
— Нет, ma tante, я лучше вот эти возьму, — говорила Ольга мягко и брала, что ей хотелось.

— Ах, ma tante!
— Ах, ma tante!

Ольга: — Ах, ma tante, нивушлӗ сире ҫав вӑрманпа хӑйӑр йӑлӑхтармарӗҫ? Тепӗр енче пӑхсан, лайӑхрах пулмӗ-ши? — тет те:
А если Ольга скажет: — Ах, ma tante, неужели вам не наскучил этот лес да песок? Не лучше ли посмотреть в другой стороне?

— Кирлӗ, ma tante, манӑн хӑмӑр кӑвак платьйӑна улӑштармалла, — тет Ольга, вара вӗсем пӗрле каяҫҫӗ, е: — Ҫук, инке, — тет Ольга: — эпӗ нумаях пулмасть пултӑм унта.
— Да, ma tante, мне нужно переменить лиловое платье, — говорила Ольга, и они ехали вместе; или: — Нет, ma tante, — скажет Ольга, — я недавно была.