Шырав

Шырав ĕçĕ:

шӑрши (тĕпĕ: шӑршӑ) сăмах форми çинчен тĕплĕнрех пăхма пултаратăр.

Ҫыран хӗрринче тӑвар шӑрши кӗрет, шыва кӗрсен — хыр шӑрши ҫапать.
На берегу солью пахнет, а в воду полезешь — сосной отдает.

Улттӑмӗш сыпӑк // Николай Евстафьев. Павленко П.А. Телей: роман. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 312 с.

Розӑн ырӑ шӑрши хӑшпӗр ҫулсенче кӑна ҫак муската пырса кӗрет.
Аромат розы посещает его как бы в особые годы.

Малтанхи мускатсенчен вӑл хӑйӗн тӗсӗпе ҫеҫ тата ҫавӑн пекех питех тӗлӗнмелле те халлехе ниепле ӑнлантарса пама ҫук япалапа уйрӑлса тӑрать: унтан роза шӑрши кӗрет, анчах, асӑрхӑр эсир, кашни ҫулленех ун пек мар.
Он отличается от первых двух только цветом да той весьма странной и тоже пока еще необъяснимой чертой, что он пахнет розой, но — заметьте — не каждый сезон.

Халӗ ак сирӗн умра роза шӑрши кӗрекен мускат.
Теперь вот перед вами — мускат розовый.

Ку вӑл ҫулҫӳренисен, тупнӑ ҫӗнӗ япаласен шӑрши.
Это запах странствий, открытий.

Вӗсем пӗр-пӗринчен пӗр ҫирӗм километра яхӑн аякра ҫыран хӗррипе ӳсеҫҫӗ, анчах шӑршласа пӑхӑр-ха: ҫак иккӗмӗшӗнчен темӗншӗн цитронӑн ҫемҫе шӑрши кӗрет.
Их разделяют какие-нибудь двадцать километров вдоль побережья, но понюхайте — этот второй почему-то нежнейше пахнет цитроном.

Унтан ассоциацисемпе пурнӑҫ шӑрши кӗрет.
Оно пахнет ассоциациями, жизнью.

Тата эрех ӗҫнӗ чухне мӗн тума кирлӗ мана улӑхсен шӑрши?
Да и зачем мне запах лугов, когда я пью вино?

— Мӗн вӑл эрех шӑрши? — ыйтупа ответлерӗ Широкогоров, Гаррисӑн тавлашӑва малалла тӑсма кӑмӑл ҫуккине кура, вӑл Светланӑна сӗтеле черккесенчен тасатма паллӑ пачӗ.
— А что такое запах вина? — ответил Широкогоров вопросом и, видя, что Гаррис не склонен продолжать спор, дал знак Светлане очистить стол от бокалов.

Мӗншӗн-ха эрехрен ҫӑкӑр шӑрши кӗмелле?
Зачем вину пахнуть хлебом?

— Эрехрен мӗнле те пулин урӑх шӑршӑ мар, эрех шӑрши кӑна кӗме тивӗҫлӗ пек туйӑнмасть-и сире, господин профессор?
— Вы не находите, господин профессор, что вино обязано пахнуть вином, а не чем-нибудь посторонним?

Ыраш ҫӑкӑр хытти шӑрши кӗрет, вӑйлӑ та нумайлӑха асра юлакан шӑршӑ.
Букет ржаной корочки, сильный и надолго запоминающийся.

— Шӑрши тата?
— Аромат?

Комитет патӗнче питӗ нумай ҫутӑ курӑнать, махорка тӗтӗмӗн йывӑр шӑрши кӗрет, унта арҫынсемпе хӗрарӑмсем пӑшӑлтатса калаҫнине инҫетренех туйса илме пулать.
Возле комитета уже светилось множество мелких огневых точек, тяжело пахло махоркой и еще издали угадывался сдержанный шепот мужских и женских голосов.

Таврара тахҫанах типсе кайнӑ, анчах ҫаплах турачӗсем ҫинчен ӳкмен мушмул чечекӗсенчен тухса тӑракан миндаль шӑрши кӗрет.
Пряно пахнущая миндалем от давно высохших, но все еще не упавших с ветвей цветов мушмулы.

Пиллӗкмӗш сыпӑк // Николай Евстафьев. Павленко П.А. Телей: роман. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 312 с.

Ту ҫинчи сулхӑна пула, унран чӗрӗ арбуз шӑрши кӗрет.
От него пахло свежим арбузом и горной прохладой.

Тӑваттӑмӗш сыпӑк // Николай Евстафьев. Павленко П.А. Телей: роман. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 312 с.

Вӑранатӑп — сӑмсана тулӑ шӑрши кӑтӑклать.
Проснусь — запах пшенички слышу.

— Сирӗн мӗнпур канашсенчен кӑштах пӗрремӗш курсра вӗренекен студентсем валли ҫырнӑ учебник шӑрши кӗнӗ пек туйӑнмасть-ши? — ыйтрӗ Воропаев савӑнӑҫлӑн.
— Не кажется ли вам, что все ваши советы немножко попахивают учебником для студентов первого курса? — спросил Воропаев почти уже весело.

Виҫҫӗмӗш сыпӑк // Николай Евстафьев. Павленко П.А. Телей: роман. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 312 с.

Сухӑртан тунӑ факел ҫутинче ик кустӑрмаллӑ урапа иртрӗ, ун ҫинче шыв тултарнӑ пичке силленет, пичкинчен виноград эрехӗн шӑрши кӗрет.
Освещенная факелом из смолянки, неслась двуколка, на которой раскачивался бочонок с водой, пахнущий виноградным вином.

Иккӗмӗш сыпӑк // Николай Евстафьев. Павленко П.А. Телей: роман. — Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1953. — 312 с.

Ырӑ та телейлӗ сӑн-питлӗ сталинградец хӑвӑрт аяккалла пӑрӑнчӗ, ҫав самантра — Воропаев этемсен чунӗсене тытса илнӗ, ҫав тыткӑн вӑйӗ ҫав тери хӑвӑрт ӳссе пынӑ тата ҫав тыткӑна илессине нимӗн те чӑрмантарма пултарайман тенӗ пек самантра, сывлӑша тар шӑрши ҫапсан, чӑн-чӑн атака умӗнхи пекех ҫӗр ҫинче мӗнпур чӗрӗ япала хӗвӗшме тытӑнсан тата чуна питӗ хумхантаракан: «Кӗреҫесем!.. хӑвӑрт!.. Вут! Ӑҫта пӗрремӗш штурмовой» — тесе пӑшӑлтатса калаҫнисем илтӗнме пуҫласан — пӗр хӗрарӑм хӑлхана ҫурас пек сасӑпа ҫухӑрса ячӗ, тем кӗрмешни илтӗнчӗ, вара, фронтовиксене сире-сире, Воропаев умне чӑп-чӑмӑр та тарланӑ хӗрарӑм сиксе тухрӗ те, чупса пынӑ ҫӗртен ӑна пырса ҫапӑннӑ пек, чарӑнса тӑчӗ.
Сталинградец с блаженно счастливым лицом метнулся в сторону, и в этот момент, когда, казалось, уже ничто не могло воспрепятствовать стремительно нарастающему господству Воропаева над душами, когда в воздухе запахло порохом и все живое засуетилось, как перед подлинной атакой, и уже раздавался донельзя волнующий шопот: «Лопаты! Живо! Огня!» — чей-то женский голос пронзительно взвизгнул, послышалась глухая возня, и прямо на Воропаева, расталкивая окружавших его фронтовиков, выскочила и, точно о него с разбегу ударившись, остановилась потная круглая бабенка.

Страницăсем:

Чӑваш чӗлхи корпусӗ

Шырав

Шырав ĕçĕ:

Меню

Статистика