Текст: Вӑрҫӑ секречӗ
Темӗнле инкеке пула пуйӑс пӗр полустанкӑра икӗ сехет чарӑнса тӑчӗ те Мускава виҫӗ сехет ҫурӑра тин ҫитрӗ.Из-за какой-то беды поезд два часа простоял на полустанке и пришёл в Москву только в три с половиной.
Севастопале каякан пуйӑс Мускавран шӑп пилӗк сехетре тухса каять. Севастопольский скорый уходил из Москвы ровно в пять. Натка Шегаловӑн тетӗшӗ патне кӗрсе тухма вӑхӑт юлмарӗ, ҫавӑнпа Натка кӑмӑлсӑр пулчӗ. Это огорчило Натку Шегалову, потому что у Натки не оставалось времени, чтобы зайти к дяде.
Вара вӑл корпус штабӗнчи коммутатор урлӑ автомат телефонпа начальник кабинетне ыйтрӗ те Шегалова телефон патне чӗнчӗ. Тогда по автомату, через коммутатор штаба корпуса, она попросила кабинет начальника — Шегалова.
— Тете, эпӗ Мускавра!.. — тесе кӑшкӑрчӗ Натка телефон тӑрӑх салхуллӑн. — Дядя, — крикнула опечаленная Натка, — я в Москве!… — Эпӗ, тетӗп. Я, говорю. Эпӗ, Натка. Я, Натка. Тете, пуйӑс пиллӗкре тухса каять. Дядя, поезд уходит в пять. Сана курасси пулмасть ӗнтӗ, шел, пит те шел ӗнтӗ, тете, — тет вӑл. Мне очень, очень жаль, что я так и не смогу тебя увидеть.
Наткӑна хирӗҫ ятлаҫса каларӗҫ пулмалла, мӗншӗн тесен вӑл хӑйне айӑпланине сирес тесе пит те хӑвӑрт-хӑвӑрт калаҫма тытӑнчӗ. В ответ, очевидно, Натку выругали, потому что она быстро затараторила свои оправдания. Унтан ӑна темле ырӑ та кӑмӑллӑ сӑмахсем каларӗҫ пулас: вӑл сасартӑк савӑнса йӑл кулса илчӗ. Но потом сказали ей что-то такое, отчего она сразу обрадовалась и заулыбалась.
Комсомолка Натка телефон будкинчен тухрӗ, кӑшт шӑхӑрса илчӗ, хӑйӗн кӑвак тутӑрне тӳрлетрӗ те, ытла туллиех мар чышса тултарнӑ ҫул ҫӳремелли мишукне хулпуҫҫи ҫине ывӑтса хучӗ. Выбравшись из телефонной будки, комсомолка Натка поправила синюю косынку и вскинула на плечи не очень-то тугой походный мешок.
Унӑн нумай кӗтмелле пулмарӗ. Ждать ей пришлось недолго. Часах автомобиль кӑшкӑрса ячӗ, вокзал умне автомобиль ҫитсе чарӑнчӗ те, орденлӑ ҫирӗп старик Натка умӗнче машина алӑкне уҫса ячӗ. Вскоре рявкнул гудок, у подъезда вокзала остановилась машина, и крепкий старик с орденом распахнул перед Наткой дверцу.
— Мӗн васкатӑн-ха ӗнтӗ? — тесе ятласа илчӗ вӑл Наткӑна. — И что за горячка? — выбранил он Натку. — Ну, ыран кайнӑ пулӑттӑнччӗ. — Ну, поехала бы завтра. «Тете», «шел»… пуйӑс пилӗк сехетре… А то «дядя», «жалко»… «поезд в пять часов»…
— Тете, — айӑплӑн та савӑнӑҫлӑн калаҫма тытӑнчӗ Натка. — Дядя, — виновато и весело заговорила Натка. — Сана калама лайӑх — «ыран» теме. — Хорошо тебе — «завтра». Эпӗ ахаль те виҫӗ талӑк кая юлтӑм. А я и так на трое суток опоздала. Хула комитетӗнче те «ыран» терӗҫ, анне те сасартӑк «ыран кайӑн-ҫке» тесе тархаслама тытӑнчӗ. То в горкоме сказали: «завтра», то вдруг мать попросила: «завтра». Кунта та пуйӑсӗ икӗ сехет чарӑнса тӑчӗ… А тут ещё поезд на два часа… Эсӗ, тете, Крымра та темиҫе ҫӗр хут, Кавказра темиҫе ҫӗр хут пулнӑ ӗнтӗ. Ты уже много раз был в Крыму да на Кавказе. Эсӗ бронепоезд ҫинче те ҫӳренӗ, аэропланпа та вӗҫсе курнӑ. Ты и на бронепоезде ездил, и на аэроплане летал. Эпӗ, тете, пӗрре санӑн сӑн ӳкерчӗкне куртӑм. Я однажды твой портрет видела. Эсӗ тӑратӑн, Буденнӑй тата темле начальниксем. Ты стоишь, да Будённый, да ещё какие-то начальники. Эпӗ ниҫта та пулман, нимӗнпе те ҫӳремен, ниҫта та кайса курман вӗт. А я нигде, ни на чём, никуда и ни разу. Эсӗ, тете, миҫере ӗнтӗ! Тебе, дядя, сколько лет? Аллӑран та иртнӗ ӗнтӗ, эпӗ вунсаккӑрта ҫех. Уже больше пятидесяти, а мне восемнадцать. Эсӗ «ыран» та «ыран» тетӗн. А ты — «завтра» да «завтра». Эх эсӗ… Эх, ты…
— Ой, Натка, — тесе хӑранӑ пекех пулса каларӗ Шегалов. — Ой, Натка! — почти испуганно ответил Шегалов. Вӑл Натка ҫапла тулӑксӑр та шавлӑн калаҫнипе нимӗн калама аптӑраса тӑнӑ. Он был сбит бестолковым, шумным натиском Натки. — Ой, Натка, эсӗ каснӑ та лартнӑ манӑн Маруськах иккен! — терӗ вӑл ӑна хирӗҫ. — Ой, Натка, и до чего же ты на мою Маруську похожа! — ответил он ей.
— Эсӗ, тете, ватӑлса кайнӑ-ҫке, — тет малалла Натка. — А ты постарел, дядя, — продолжала Натка. — Эпӗ сана ак мӗнле астӑватӑп. — Я тебя еще знаешь каким помню? Эсӗ хураҫӗ лӗкпе. В чёрной папахе. Аяккуна вӑрӑм, ҫап-ҫутӑ хӗҫ ҫакнӑ. Сбоку у тебя длинная блестящая сабля. Шпорӑсем чӑнкӑрр, чӑнкарр тӑваҫҫӗ. Шпоры: грох, грох. Эсӗ пирӗн пата ӑҫтан пынӑччӗ-ха? Ты откуда к нам приезжал? Санӑн аллу ун чухне аманнӑччӗ. У тебя рука была прострелена. Ҫапла пӗрре эсӗ ҫывӑрма выртрӑн, эпир тепӗр хӗрачапа, Веркӑпа, санӑн хӗҫе ерипен туртса кӑлартӑмӑр та кӑмака хыҫне пытанса пӑхкалатпӑр. Вот однажды ты лёг спать, а я и ещё одна девочка — Верка — потихоньку вытащили твою саблю, спрятались за печку и рассматриваем. Анне пире курчӗ те хулӑпа ҫаптарма тытӑнчӗ. А мать увидала нас да хворостиной. Эпӗр ӳлеме тытӑнтӑмӑр. Мы — реветь. Эсӗ вӑрантӑн та аннерен ыйтатӑн: «Тарук, хӗрачасем мӗншӗн йӗреҫҫӗ?» — тетӗн. Ты проснулся и спрашиваешь у матери: «Отчего это, Даша, девчонки ревут?» — Вӗсем, путсӗрсем, санӑн хӗҫне туртса кӑларнӑ. — «Да они, проклятые, твою саблю вытащили. Кӗҫ-вӗҫ хуҫса пӑрахӗҫ, — тет анне. Того гляди, сломают» — сказала мать. Эсӗ кулса ятӑн: «Эх, Тарук, манӑн хӗҫе ҫакӑн пек хӗрачасемех хуҫма пултарсан, вӑл начар хӗҫ пулнӑ пулӗччӗ. Ан тив вӗсене, пӑхчӑр ӗнтӗ», терӗн. А ты засмеялся: «Эх, Даша, плохая бы у меня была сабля, если бы её такие девчонки сломать могли. Не трогай их, пусть смотрят». Ҫавна астӑватӑн-и эсӗ тете? Ты помнишь это, дядя?
— Ҫук, астумастӑп, Натка, — тесе йӑл кулса илчӗ Шегалов. — Нет, не помню, Натка, — улыбнулся Шегалов. — Нумай вӑхӑт иртнӗ унтанпа. — Давно это было. Вунтӑххӑрмӗш ҫултах пулнӑ вӑл. Ещё в девятнадцатом. Эпӗ ун чухне Бессараби ҫывӑхӗнчен килнӗччӗ. Я тогда из-под Бессарабии приезжал.
Машина Мясницки урампа ерипен ҫех пырать. Машина медленно продвигалась по Мясницкой. Ҫынсем ӗҫрен таврӑннӑ вӑхӑт. Был час, когда люди возвращались с работы. Автобуссем, грузовиксем тата трамвайсем чарӑна пӗлми кӗмсӗртетеҫҫӗ. Неумолчно гремели автобусы, грузовики и трамваи. Анчах кусем пурте Наткӑна кӑмӑла кайнӑ — этем хӗвӗшни те, тусанлӑ сарӑ автобуссем те, чӑнкӑртатса иртекен трамвайсем те. Но всё это нравилось Натке — и людской поток, и пыльные жёлтые автобусы, и звенящие трамваи. Трамвайӗсем таҫти инҫетри паллӑ мар хула хӗррисене Дангауеровкӑна, Дорогомиловкӑна, Сокольникине, Туфелев рашчи, Марйина рашчи патнелле тата таҫталла та каякан хӑйсен ҫыхланса пӗтнӗ паллӑ мар ҫулӗсемпе киле-киле пӗрлешеҫҫӗ те, каллех уйрӑла-уйрӑла каяҫҫӗ. Трамваи то сходились, то разбегались своими путаными дорогами к каким-то далёким и неизвестным ей окраинам: к Дангауэровке, к Дорогомиловке, к Сокольникам, к Тюфелевой и Марьиной рощам и ещё и ещё куда-то.
Хӗсӗк Мясницки урамран Земльяной вал еннелле ҫаврӑнсан, шофёр машинӑна хӑвӑртрах ячӗ те, машина асфальт сарнӑ, хытӑ карса хунӑ пустав утиял евӗрлӗ сарлака та тӗксӗм кӑвак урам тӑрӑх ҫӑмӑллӑн та ҫемҫен сӑрласа кӑна пыма тытӑнсан, Натка хӑйӗн питне ҫил хытӑрах пырса ҫаптӑр та хура ҫӳҫӗсене мӗнле кирлӗ апла варкӑштартӑр тесе, хӑйӗн кӑвак тутӑрне пуҫӗнчен туртса салтса илчӗ. И когда, свернув с тесной Мясницкой к Земляному валу, шофёр увеличил скорость так, что машина с лёгким, упругим жужжанием понеслась по асфальтовой мостовой, широкой и серой, как туго растянутое суконное одеяло, Натка сдёрнула синий платок, чтобы ветер сильней бил в лицо и трепал, как хочет, чёрные волосы.
Пуйӑса кӗтсе вӗсем ваксалри буфетӑн сулхӑнлӑ террасси ҫинче чарӑнчӗҫ. В ожидании поезда они расположились на тенистой террасе вокзального буфета. Кунтан чукун ҫул йӗрӗсем, уҫӑ семафорсем, тата асфальтланӑ чӑнкӑ платформӑсем лайӑх курӑннӑ; унта ҫынсем дачӑсене каякан пуйӑссем ҫине ларма васкаса утнӑ. Отсюда были видны железнодорожные пути, яркие семафоры и крутые асфальтовые платформы, по которым спешили люди на дачные поезда.
Шегалов икӗ ҫын валли апат, пӗр бутылка сӑра тата мороженӑй илсе килме каларӗ. Здесь Шегалов заказал два обеда, бутылку пива и мороженое.
— Тете, — терӗ шухӑша кайнӑ пек пулса Натка, — виҫӗ ҫул каярах эпӗ сана хам вӗҫевҫӗ е тинӗс ҫинчи пӑрахут капитанӗ пуласшӑнни ҫинчен каланӑччӗ. — Дядя, — задумчиво сказала Натка, — три года тому назад я говорила тебе, что хочу быть лётчиком или капитаном морского парохода. Халь ӗҫ ҫапла ҫаврӑнса кайрӗ: малтан мана совпартшкула ячӗҫ: вӗрен совпартшкулта, — терӗҫ, халӗ ӗнтӗ пионерсем хушшинче ӗҫлеме ячӗҫ: кай та ӗҫле, теҫҫӗ. А вот случилось так, что послали меня сначала в совпартшколу, — учись, говорят, в совпартшколе, — а теперь послали на пионерработу: иди, говорят, и работай.
Натка турилккине аяккалла пӑрса лартрӗ те, час ирӗлекен кӗрен мороженӑй хунӑ пӗчӗк чашкӑна илсе Шегалов ҫине, хӑй ыйтнине хирӗҫ вӑл мӗн каласса кӗтсе, пӑхрӗ. Натка отодвинула тарелку, взяла блюдечко с розовым, быстро тающим мороженым и посмотрела на Шегалова так, как будто она ожидала ответа на заданный вопрос.
Анчах Шегалов пӗр стакан сӑра ӗҫсе ячӗ, алтупанӗпе хӑйӗн хытӑ мӑйӑхӗсене шӑлса илчӗ те, Натка малалла мӗн каласса кӗтсе ларчӗ. Но Шегалов выпил стакан пива, вытер ладонью жёсткие усы и ждал, что скажет она дальше.
— Ҫапла, пионер ӗҫне ячӗҫ, — терӗ тепӗр хут Натка. — И послали на пионерработу, — упрямо повторила Натка. — Вӗҫевҫӗсем вӗҫеҫҫӗ хӑйсен ҫулӗсемпе. — Лётчики летят своими путями. Пӑрахутсем ҫӳреҫҫӗ хӑйсен тинӗсӗсемпе. Пароходы плывут своими морями. Верка — лешӗ, санӑн хӗҫне манпа пӗрле туртса кӑлараканскер, тепӗр икӗ ҫултан инженер пулать. Верка — это та самая, с которой мы вытащили твою саблю, — через два года будет инженером. Эпӗ пионер ӗҫӗ ҫинче ларатӑп, мӗншӗннине пӗлместӗп. А я сижу на пионерработе и не знаю — почему.
— Эсӗ хӑвӑн ӗҫна юратмастӑн-им? — тесе ерипен ыйтрӗ Шегалов. — Ты не любишь свою работу? — осторожно спросил Шегалов. — Юратмастӑн та, ӗҫне те тӑваймастӑн пуль? — Не любишь или не справляешься?
— Юратмастӑп, — терӗ Натка чӗреренех. — Не люблю, — созналась Натка. — Эпӗ, тете, хам та пӗлетӗп: вӑл ӗҫ кирлӗ, паха ӗҫ… — Я и сама, дядя, знаю, что нужная и важная… Эпӗ ӑна хам та пӗлетӗп. Всё это я знаю сама. Анчах мана эпӗ хам вырӑнта мар пек туйӑнать. Но мне кажется, что я не на своём месте. Ӑнланмастӑн-им? Не понимаешь? Ну, акӑ, сӑмахран, граждӑн вӑрҫи пуҫлансассӑн сана: Шегалов, винтовкӑна ан тытӑр, хӗҫне хурӑр та, ҫав шкула кайса ачасене грамматикӑпа арифметика вӗрентӗр, тенӗ пулсан, эсӗ мӗн тунӑ пулӑттӑн вара? Ну вот, например: когда грянула гражданская война, взяли бы тогда тебя и сказали: не трогайте, Шегалов, винтовку, оставьте саблю и поезжайте в такую-то школу и учите там ребят грамматике и арифметике, ты бы что?
— Манран вара грамматикӑна начар вӗрентекен ҫын пулнӑ пулӗччӗ, — тесе, сыхланса, шӳт туса илчӗ Шегалов. — Из меня грамматик плохой бы тогда вышел, — насторожившись, отшутился Шегалов. Вӑл кӑшт чӗнмесӗр ларчӗ те, аса илсе, йӑл кулса ярса каларӗ: Он помолчал, вспомнил и, улыбнувшись, сказал: — Пӗрре мана отрядран чӗнсе илчӗҫ, фронтран каялла куҫарчӗҫ. — А вот однажды сняли меня с отряда, отозвали с фронта. Вара шӑп виҫӗ уйӑх хушши, чи хӗрӳ вӑхӑтра, эпӗ сӗлӗпе утӑ тиенӗ вагонсене шутларӑм, ҫӑнӑх тултарнӑ мишуксене фронта ярса тӑтӑм, купӑста тултарнӑ пичкесене вагонсем ҫине тиесе тӑтӑм. И целых три месяца в самую горячку считал я вагоны с овсом и сеном, отправлял мешки с мукой, грузил бочонки с капустой. Манӑн отряда та тахҫанах аркатса тӑкнӑ. И отряд мой давно уже разбили. Пирӗннисем тахҫанах малалла фронт урлӑ каҫса кайнӑ та пулнӑ. И вперёд наши давно уже прорвались. Тахҫанах тата пирӗннисене каялла та ывӑтса пӑрахнӑ пулнӑ. И назад наших давно уже шарахнули. Эпӗ ҫаплах ҫӳретӗп, шутлатӑп, виҫетӗп, яратӑп, тӗрӗсрех пултӑр, ытларах пултӑр, лайӑхрах пултӑр тесе тӑрӑшатӑп. А я всё хожу, считаю, вешаю, отправляю, чтобы точнее, чтобы больше, чтобы лучше. Сан шухӑшпа ҫак мӗнле туйӑнать? Это как, по-твоему?
Ҫиленнӗ пек пулса ларакан Наткӑна Шегалов пит-куҫӗнчен пӑхрӗ те кӑмӑллӑн тепӗр хут ыйтрӗ: Шегалов глянул в лицо нахмурившейся Натки и добродушно переспросил:
— Эсӗ хӑвӑн ӗҫне тума пултараймастӑн-и? — Ты не справляешься? Апла пулсан, хӗрӗм, вӗренсе пыр, тӑрӑшарах ӗҫле. Так давай, дочка, подучись, подтянись. Эпӗ хам та ӗлӗк йӳҫӗ купӑстана салтак яшкинче кӑна ҫинӗ. Я и сам раньше кислую капусту только в солдатских щах ложкой хлебал. Унтан вара купӑста та вагонсемпе кайрӗ, табак та, селедка та. А потом пошла и капуста вагонами, и табак, и селёдка. Вилме пуҫланӑ выльӑхсене икӗ эшелона ҫӑлса хӑвартӑм, ҫитерсе тӑрантартӑм, тӳрлетрӗм. Два эшелона полудохлой скотины и те сберёг, выкормил, выправил. Килчӗҫ фронтран вунулттӑмӗш арминчен приемщчиксем. Приехали с фронта из шестнадцатой армии приёмщики. Пӑхаҫҫӗ — выльӑхсем пӗр пек те яка. Глядят — скотина ровная, гладкая. «Эй турӑ, — теҫҫӗ, — пирӗншӗнех ҫакӑн пек телей пулчӗ-ши? «Господи, — говорят, — да неужели же это нам такое привалило? Пирӗн полксем, ывӑнса, начарланса ҫитнӗскерсем, пӗр ҫӗрулмипе кӑна тӑранса пурӑнаҫҫӗ», — теҫҫӗ. А у нас полки на одной картошке сидят, усталые, отощалые». Астӑватӑп паянхи пек, пӗр канӑҫсӑр комиссар мана чуптӑвасшӑнах, чуптӑвасшӑнах тӑрӑшать. Помню, один неспокойный комиссар так и норовит, так и норовит со мной поцеловаться.
Кунта Шегалов чарӑнса тӑчӗ те Натка ҫине хыттӑнрах пӑхса илчӗ. Тут Шегалов остановился и серьёзно посмотрел на Натку:
— Чуптӑвассине эпӗ паллах, чуптумарӑм. — Целоваться я, конечно, не стал. Кӑмӑлӑм манӑн ҫапла. Характер не позволяет. Ҫийӗр, юлташсем, хӑвӑрӑн сывлӑхӑрсемшӗн, — тетӗп. Ешьте, говорю, товарищи, на доброе здоровье. Ҫапла ҫав… Да, ну вот… Эпӗ мӗн ҫинчен калаттӑм-ха. О чём это я? Эсӗ ан пӑшӑрхан, Натка. Так ты не робей, Натка. Вара пурте кирлӗ пек пулӗ. Тогда всё, как надо, будет. — Ҫиленнӗ Натка аяккипе пӑхса, Шегалов хӑй ҫывӑхӗнчен иртсе пыракан командирпа васкамасӑр курнӑҫса илчӗ. — И, глядя мимо рассерженной Натки, Шегалов неторопливо поздоровался с проходившим мимо командиром.
Натка Шегалов ҫине шанчӑксӑрла пӑхса илчӗ. Натка недоверчиво глянула на Шегалова. Мӗн вӑл: ӑнланмарӗ-ши е ахаль ҫапла?.. Что он: не понял или нарочно?
— Мӗнле пултараймастӑп? — тесе ыйтрӗ Натка ҫиленсе. — Как не справляюсь? — с негодованием спросила она. — Кам каларӗ сана? — Кто тебе сказал? Эсӗ ӑна ху шухӑшласа кӑлартӑн. Это ты сам выдумал. Акӑ кам. Вот кто!
Хӑйне ҫапла пит те тӗртнипе вӑл, хӗрелсе кайса, хӑй ӗҫлеме пултарни ҫинчен темӗн чухлӗ тӗслӗхсем илсе ӑна каласа кӑтартрӗ. И, покрасневшая, уязвлённая, она бросила ему целый десяток доказательств того, что она справляется. Вӑл ӗҫне те начар тумасть, лайӑх ӗҫлет. И справляется неплохо, справляется хорошо. Ҫуллахи лагерье тухма чи лайӑх хатӗрленес тӗлӗшпе пулнӑ ӑмӑртура вӗсем пӗтӗм крайра пӗрремӗш вырӑн илнӗ. И что на конкурсе на лучшую подготовку к летним лагерям они взяли по краю первое место. Ҫавӑншӑн ӗнтӗ вӑл ҫак канма каймалли путёвкӑна, пионерсен чи лайӑх лагерьне, Крыма каймалли путёвкӑна илнӗ те. И что за это она получила вот эту самую путёвку на отдых в лучший пионерский лагерь, в Крым.
— Эх, Натка, — тесе намӑслантарчӗ ӑна Шегалов. — Эх, Натка! — пристыдил её Шегалов. — Санӑн савӑнмалла кӑна, эсӗ… — Тебе бы радоваться, а ты… Пӑхатӑп эпӗ сан ҫине… ну, мӗнле эсӗ Натка, ман Маруська евӗрлех иккен… И посмотрю я на тебя… ну до чего же ты, Натка, на мою Маруську похожа!… Вӑл та вӗҫевҫӗ пулнӑччӗ! — хурланчӑклӑн кулса илсе пӗтерчӗ вӑл хӑйӗн сӑмахне. Тоже была лётчик! — с грустной улыбкой докончил он. Вара шпорӑсемпе чӑнкӑртаттарса тенкел ҫинчен ура ҫине тӑчӗ, мӗншӗн тесен чан ҫапрӗ те, радиорупорсем Севастопале каякан 2-мӗш номерлӗ пуйӑс ҫине лартма пуҫлани ҫинчен хыттӑн кӑшкӑрса пӗлтерме тытӑнчӗҫ. И, звякнув шпорами, встал со стула, потому что ударил звонок и рупоры громко закричали о том, что на севастопольский № 2 посадка.
Туннель витӗр вӗсем платформӑ ҫине тухрӗҫ. Через туннель они вышли на платформу.
— Каялла килме тухнӑ чухне телеграмма ярса пӗлтер, — терӗ ӑна Шегалов юлашкинчен. — Поедешь назад — телеграфируй, — говорил ей на прощанье Шегалов. — Вӑхӑт пулсан, хирӗҫ тухса кӗтсе илӗп, хамӑн вӑхӑт пулмасан, кама та пулсан ярӑп. — Будет время — приеду встречать, нет — так кого-нибудь пришлю. Пӗр ик-виҫӗ кун хӑна пулса пурӑнӑн. Погостишь два-три дня. Шуркӑна курӑн. Посмотришь Шурку. Эсӗ ӑна халӗ паллаяс ҫук ӗнтӗ. Ты её теперь не узнаешь. Ну, сыв пул-ха тепре куриччен! Ну, до свиданья!
Вӑл хӑйӗн пиччӗшӗн ҫак хура куҫлӑ хӗрне юратнӑ, мӗншӗн тесен вӑл ӑна хӑйӗн малтанхи хӗрне, Маруськӑна, пит те хытӑ аса илтернӗ. Он так любил эту черноглазую дочку своего старшего брата, потому что крепко она напоминала ему старшую дочь, Маруську. Маруська вӑл ашшӗ патне фронта пынӑ та, ашшӗ хӑйӗн отрячӗпе шавлакан Украина хирӗсем тӑрӑх тата вут-кӑвар ӑшӗнче ҫунакан Бессараби чиккисем тӑрӑх хӑвӑрт ыткӑнса ҫӳренӗ вӑхӑтра фронтра, вӑрҫӑра вилсе кайнӑ. Маруську, погибшую на фронте в те дни, когда он носился со своим отрядом по полям Украины и границам пылающей Бессарабии.
Ирхине Натка вагон-ресторана кайрӗ. Утром Натка пошла в вагон-ресторан. Унта пушах, ҫынсем сахал пулнӑ. Там было пусто, людей мало. Пӗр ют патшалӑх ҫынни, хӗрлӗ ҫӳҫлӗскер, хаҫат вуласа ларнӑ. Сидел рыжий иностранец и читал газету. Ҫар ҫыннисем иккӗн шахмӑтла вылянӑ. Двое военных играли в шахматы.
Сӗтел ҫинче чечексем лартнӑ чӳлмек, тата хӗрри таранах пит те тутлӑ, хаклӑ пирожнисем тултарнӑ кӗленче ваза ларнӑ. На столе стоял горшок с цветами и стеклянная ваза, наполненная до краев очень вкусными и дорогими пирожными.
Вӑл вазӑна Натка аяккарах тӗртсе лартрӗ те хӑйне пӗҫернӗ ҫӑмартапа чей пама ыйтрӗ. Натка отодвинула вазу подальше и попросила себе варёных яиц и чаю.
Чей сивӗнессине кӗтсе ларнӑ чухне вӑл чечек хыҫӗнчен такам манса хӑварнӑ журнала туртса кӑларать. Ожидая, пока чай остынет, она вынула из-за цветка позабытый кем-то журнал. Журналӗ пӗлтӗрхискер пулнӑ. Журнал оказался прошлогодним.
«Ҫапла ӗнтӗ… пӗтӗмпех кивви: «Австрире рабчисен демонстрацине персе вӗлерни», «Марселри докерсен забастовки». «Ну да… всё старое: «Расстрел рабочей демонстрации в Австрии», «Забастовка марсельских докеров». Вӑл тепӗр страницине уҫрӗ те куҫӗсене хӗсрӗ. — Она перевернула страничку и прищурилась. — Ку та ҫава… — И вот это… Ку та каллех иртни-пулниех». Это тоже уже прошлое».
Унӑн умӗнче хура, хуйхӑллӑ хӑюпа ҫавӑрса хунӑ сӑн ӳкерчӗкӗ выртать: вӑл Румынири, тӗрӗсрех каласан Молдавири, еврей комсомолки Марица Маргулис пулнӑ. Перед ней лежала фотография, обведённая чёрной траурной каёмкой: это была румынская, вернее — молдавская, еврейка-комсомолка Марица Маргулис. Пилӗк ҫуллӑха катӑркӑна ямалла сут тунӑскер, вӑл унтан тарнӑ, анчах тепӗр ҫулталӑкран ӑна каллех тытнӑ та, Кишинёври тӗрмен нимӗн шарламасӑр ларакан башнисенче вӗлернӗ пулнӑ. Присуждённая к пяти годам каторги, она бежала, но через год была вновь схвачена и убита в суровых башнях кишинёвской тюрьмы.
Ҫемҫе, тӗрӗсех мар формӑлӑ хура пит-куҫлӑскер. Смуглое лицо с мягкими, не очень правильными чертами. Кӑштах сапаланнӑ хура ҫивӗтсем, тата шӑтарас пек пӑхакан ҫутӑ та лӑпкӑ куҫӗсем. Густые, немного растрёпанные косы и глядящие в упор яркие, спокойные глаза.
Ӑна жандармсен йӑлтӑрка ҫутӑ тумтирлӗ офицерӗсем е никама та шеллемен сигуранцӑн следовательсем патне малтанхи тӗпчеве илсе пынӑ вӑхӑтра вӑл ҫапла тӑнӑ та пулмалла, ун чухне вӑл ҫапла пӑхнӑ та пулмалла. Вот такой, вероятно, и стояла она; так, вероятно, и глядела она, когда привели её для первого допроса к блестящим жандармским офицерам и следователям беспощадной сигуранцы.
…Марица Маргулис. …Марица Маргулис.
Натка журнала хупрӗ те ӑна малтанхи вырӑнах хучӗ. Натка закрыла журнал и положила его на прежнее место.
Ҫанталӑк улшӑнса пынӑ. Погода менялась. Ҫил вӗрнӗ, горизонтран хӑвӑрт чупакан йывӑр пӗлӗтсем ҫывхарса килнӗ. Дул ветер, и с горизонта надвигались стремительные, тяжёлые облака. Вӗсем мӗнле пӗрлешсе пынисене, вӗсем хуралса пынине, унтан пӗрле куҫса шуса пынине, тата ҫав вӑхӑтрах пӗрин витӗр тепри шуса пынӑ пек курӑнса, харсӑррӑнах пӗрлешсе ҫил-тӑвӑл пӗлӗчӗсем пулса пыни ҫине Натка нумайччен пӑхса ларчӗ. Натка долго смотрела, как они сходятся, чернеют, потом движутся вместе и в то же время как бы скользят одно сквозь другое, упрямо сбираясь в грозовые тучи.
Йӗпе-сапа ҫанталӑк ҫывхарса килет. Близилась непогода. Официантсем йывӑр та тусанлӑ чӳречесене васкаса хупаҫҫӗ. Официанты поспешно задвигали тяжёлые запылившиеся окна.
Пысӑках мар станци умӗнче пуйӑс сасартӑк чарӑнчӗ. Поезд круто затормозил перед небольшой станцией. Вагона тата икӗ ҫын кӗчӗҫ: пӗри — ҫӳлӗскер, кӑвак куҫлӑскер, сулахай куҫӗ айӗнче хӗреслӗ ҫӗвӗклӗскер, унпа пӗрле тата ҫавӑн пекех ҫутӑ сӑнлӑ пӗр ултӑ ҫулти ача кӗчӗ, анчах кунӑн куҫӗсем хура та савӑнӑҫлӑ. В вагон вошли ещё двое: высокий, сероглазый, с крестообразным шрамом ниже левого виска, а с ним шестилетний белокурый мальчуган, но с глазами тёмными и весёлыми.
— Кунта, — терӗ ача пушӑ сӗтел ҫине кӑтартса. — Сюда, — сказал мальчуган, указывая на свободный столик. Вӑл пукан ҫине вӑр-вар хӑпарса, чӗркуҫҫи ҫине тӑрса, кӗленче вазӑна хӑй патнелле сиктерчӗ. Он проворно взобрался на стул и, стоя на коленях, подвинул к себе стеклянную вазу.
— Атте… — терӗ вӑл хӑйӗн пӳрнисемпе пысӑк хӗрлӗ панулми ҫинелле кӑтартса. — Папа… — попросил он, указывая пальцем на большое красное яблоко.
— Юрӗ, анчах кайран, — терӗ ашшӗ. — Хорошо, но потом, — ответил отец.
— Юрӗ, кайран, — тесе ачи килӗшрӗ те, панулмине илсе, турилккепе юнашар хучӗ. — Ладно, потом, — согласился мальчуган и, взяв яблоко, положил его рядом с тарелкой.
Ҫын кӗсйинчен пирус кӑларчӗ. Человек достал папиросу.
— Алька, эпӗ шӑрпӑк манса хӑварнӑ. — Алька, я забыл спички. Кай-ха, илсе кил, — терӗ вӑл. Пойди принеси, — попросил он.
— Ӑҫта? — тесе ыйтрӗ те ача пукан ҫинчен хӑвӑрт сиксе анчӗ. — Где? — спросил мальчуган и быстро соскочил со стула.
— Купере сӗтел ҫинче, сӗтел ҫинче ҫук пулсан, вара пальто кӗсйинче. — В купе, на столике, а если нет на столике, то в кармане в пальто.
— Вара пальто кӗсйинче, — тесе ача тепӗр хут каларӗ те вагонӑн уҫӑ алӑкӗ патнелле утрӗ. — То в кармане в пальто, — повторил мальчуган и направился к открытой двери вагона.
Кӑвак френчлӑ ҫын хаҫата уҫса саркаласа тытрӗ. Человек в сером френче открыл газету. Натка, ҫак кӗскен пупленипе пит те интересленсе итлесе лараканскер, ун ҫине чалӑшшӑн ырламан пек пӑхса илчӗ. А Натка, которая с любопытством слушала весь этот короткий разговор, посмотрела на него искоса и неодобрительно.
Акӑ чӳрече хыҫӗнче, пуйӑса тапранса кайма сигнал парса, кондуктор шӑхӑртрӗ. Но вот за окном, подавая сигнал к отправлению, засвистел кондуктор. Френч тӑхӑннӑ ҫын хаҫата аяккалла хучӗ те хӑвӑрт тухрӗ. Человек во френче отложил газету и быстро вышел. Вӗсем иккӗн килсе кӗчӗҫ вара. Вернулись они уже вдвоём.
— Эсӗ мӗн тума пытӑн? — Ты зачем приходил? Эпӗ хам та илсе килеттӗм, — терӗ ача, каллех пукан ларкӑчӗ ҫине чӗркуҫленсе ларса. Я бы и сам принёс, — спросил мальчуган, опять забираясь коленями на сиденье стула.
— Эпӗ ӑна пӗлетӗп, — терӗ ашшӗ. — Я это знаю, — ответил отец. — Анчах эпӗ, тепӗр хаҫатне манса хӑварнине аса илтӗм. — Но я вспомнил, что позабыл другую газету.
Пуйӑс хӑвӑртрах кайма пуҫларӗ. Поезд ускорил ход. Вӑл кӗпер урлӑ шавласа каҫса кайрӗ, Натка вара ҫил-тӑвӑлла ҫӑмӑр ҫӑвакан юхан шыв ҫине, улӑхсем ҫине куҫне вӗҫерте пӗлмесӗр пӑхма пуҫларӗ. С грохотом пролетел он через мост, и Натка загляделась на реку, на луга, по которым хлестал грозовой ливень. Сасартӑк Натка ак мӗн асӑрхарӗ: ачи ашшӗнчен темӗн ҫинчен ыйтса, аллине Натка еннелле кӑтартать. И вдруг Натка заметила, что мальчуган, спрашивая о чём-то у отца, указывает рукой в её сторону. Ашшӗ нимӗн ҫаврӑнмасӑр-тумасӑр пуҫӗпе тайрӗ. Отец, не оборачиваясь, кивнул головой.
Ача пукансен хыҫӗсенчен тыткаласа Натка патне пычӗ те кӑмӑллӑн йӑл кулса илчӗ. Мальчуган, придерживаясь за спинки стульев, направился к ней и приветливо улыбнулся.
— Ку манӑн кӗнеке, — терӗ вӑл чечексем хыҫӗнчен курӑнса тӑракан журнал ҫинелле кӑтартса. — Это моя книжка, — сказал он, указывая на торчавший из-за цветка журнал.
— Мӗншӗн санӑн? — ыйтрӗ Натка. — Почему твоя? — спросила Натка.
— Мӗншӗн тесен эпӗ ӑна манса хӑварнӑ. — Потому что это я забыл. Ну, ирхине манса хӑварнӑ, — тесе ӑнлантарчӗ вӑл, Натка ӑна кӗнекине парасшӑн мар пуль тесе шухӑшланипе. Ну, утром забыл, — объяснил он, подозревая, что Натка не хочет отдать ему книжку.
— Санӑн пулсан, илех эппин, — терӗ Натка. — Что же, возьми, если твоя, — ответила Натка. Вӑл вӑхӑтра Натка унӑн куҫӗсем йӑлтӑртатса илнине тата аран-аран палӑракан куҫ харшийӗсем пӗр ҫӗрелле пӗрӗннине асӑрхарӗ. Натка заметила, как заблестели его глаза и быстро сдвинулись едва заметные брови. — Эсӗ мӗн ятлӑ? — Тебя как зовут?
— Алька, — терӗ вӑл пит те уҫҫӑн, вара журнала ярса илсе хӑйӗн вырӑнӗ патнелле чупса кайрӗ. — Алька, — отчётливо произнёс он и, схватив журнал, убежал к своему месту.
Натка вӗсене хӑй Симферопӑльре пуйӑс ҫинчен ансан тепӗр хут курчӗ. Ещё раз Натка увидала их уже тогда, когда она сошла в Симферополе. Алька уҫса пӑрахнӑ чӳречерен пӑхса, инҫе мар ларакан тусен тӑррисем ҫинелле аллипе кӑтартса, ашшӗне темӗн ҫинчен каланӑ ун чухне. Алька смотрел в распахнутое окно и что-то говорил отцу, указывая рукой на голубые вершины уже недалёких гор.
Пуйӑс малалла Севастопӑлелле карлаттарчӗ. Поезд умчался дальше, на Севастополь. Натка, мишукне ҫурӑм хыҫне уртса ярса, хуланалла утрӗ. А Натка, вскинув сумку, зашагала в город. Вӑл пирвайхи автомашина ҫинех ларса хӑйне пӗрре те паллӑ мар тинӗс хӗррине паянах кайма шут тытрӗ. Она решила сегодня же с первой автомашиной уехать на берег этого совсем не знакомого ей моря.
Кӑвак шӑлаварпа майка тӑхӑнса, аллине алшӑлли тытса, кукӑр-макӑр сукмаксемпе Натка Шегалова пляж патнелле анать. В синих шароварах и майке, с полотенцем в руках, извилистыми тропками спускалась Натка Шегалова к пляжу.
Вӑл платан йывӑҫҫи аллейӗ ҫине тухсассӑн, ту ҫинелле хӑпаракан ача ушкӑнне тӗл пулчӗ. Когда она вышла на платановую аллею, то встретила поднимающихся в гору ребят-новичков. Вӗсем, савӑнӑҫлӑскерсем, тусанланнӑскерсем, ывӑннӑскерсем, мишуксем, баулсем, карҫинкасем йӑтса пыраҫҫӗ. Они шли с узелками, баульчиками и корзинками, весёлые, запылённые и усталые. Вӗсен аллисенче тата хӑйсем васкаса пухнӑ ҫаврака чулсемпе час ҫӗмӗрӗлекен рак хуранӗсем. Они держали — наспех подобранные круглые камешки и хрупкие раковины. Вӗсенчен нумайӗшӗсем хӑйсен ҫӑварӗсене ҫул хӗрринчи кӑвасак тутӑллӑ пиҫсе ҫитмен иҫӗм ҫырлине чыхса тултарнӑ пулнӑ. Многие из них уже успели набить рты кислым придорожным виноградом.
— Сывӑ-и, ачасем? — Здорово, ребята! Ӑҫтан килтӗр? — тесе ыйтрӗ Натка, ачасен ҫак шавлӑ та тӗрле йышши ҫынлӑ ушкӑнӗ патне ҫитсен. Откуда приехали? — спросила Натка, поравнявшись с этой шумной ватагой.
— Ленинградсем!.. — Ленинградцы!… Мурмӑнсем!.. — тесе хавассӑн кӑшкӑрчӗҫ ӑна хирӗҫ. Мурманцы!…— охотно закричали ей в ответ.
— Машинӑпа е пӑрахутпа килтӗр? — терӗ Натка. — Машиной, — спросила Натка, — или с парохода?
— Пӑрахутпа, пӑрахутпа! — ырӑ сӑмахшӑн савӑннӑ пек пулса харӑссӑн шавласа илчӗҫ тинӗспе тин килнӗ ачасем. — С парохода, с парохода! — точно обрадовавшись хорошему слову, дружно загалдели только что приплывшие ребята.
— Ну, кайӑрах, анчах аллейӑпа ан кайӑр, сулахаялла пӑрӑнса ҫӳлти сукмакпа утӑр, унтан ҫывӑхарах пулать. — Ну, идите, да идите не по аллее, а сверните влево, вверх по тропке, — тут ближе.
Натка пӗҫерекен вӗри чулсем ҫине, шӑп ҫыран хӗрринех анса ҫитсен, пионерсен лагерьӗн аслӑ вожатӑйӗ Алеша Николаев Ялтӑран велосипедпа ҫил пек вӗҫтерсе килнине курах кайрӗ. Когда Натка уже спустилась на горячие камни, к самому берегу, то увидела, что по дороге из Ялты во весь дух катит на велосипеде старший вожатый пионерского лагеря Алёша Николаев.
— Натка, — терӗ вӑл велосипед ҫинчен сиксе анса, — уралсем килсе ҫитрӗҫ-и? — Натка, — соскакивая с велосипеда, закричал он сверху, — уральцы приехали?
— Курман, Алеша. — Не видала, Алёша. Ленинградсене халӗ тӗл пултӑм, тата ирхине темскерле пӗр вунӑ ҫынна тӗл пулнӑччӗ. Ленинградцев сейчас встретила да утром человек десять каких-то. Каллех украинсем пулмалла. Кажется, опять украинцы.
— Ну, апла пулсан килмен-ха. — Ну, значит, ещё не приехали…
— Натка, — тесе кӑшкӑрчӗ вӑл каллех, велосипед ларчӑкӗ ҫине сиксе ларса, — шыва кӗрсе тухсассӑн ман пата е Федор Михайлович патне кӗр-ха. Натка, — закричал он опять, вскакивая в седло велосипеда, — выкупаешься, зайди ко мне или к Фёдору Михайловичу! Пит те кирлӗ, паха ӗҫ пур. Есть важное дело.
— Мӗн ӗҫ тата? — тӗлӗнчӗ Натка. — Какое ещё дело? — удивилась Натка. Анчах Алеша аллипе сулчӗ те анаталла вӗҫтерчӗ. Но Алёша махнул рукой и умчался под гору.
Тинӗс пит те лӑпкӑ, шывӗ ҫутӑ та ӑшӑ. Море было тихое; вода светлая и тёплая.
Натка ачаранах хӑвӑрт юхакан сивӗ шывра шыва кӗме хӑнӑхнӑ, ҫавӑнпа тӑварлӑ та лӑпкӑ хумсем ҫинче ишме калама ҫук кулӑшлах ҫӑмӑллӑн туйӑннӑ ӑна. После всегда холодной и быстрой реки, в которой привыкла Натка купаться ещё с детства, плыть по солёным спокойным волнам показалось ей до смешного легко. Вӑл инҫете ишсе кайрӗ. Она заплыла далеко. Кунтан, тинӗс ҫинчен, ҫав кипарис паркӗсем, ешӗл те симӗс иҫӗм ҫырли пахчисем, кукӑр макӑр сукмаксемпе сарлака аллейӑсем, калама ҫук пысӑк ту патӗнче сарӑлса выртакан ҫак пӗтӗм лагерь пит те пысӑккӑн та илемлӗн курӑнса выртать. И теперь отсюда, с моря, эти кипарисовые парки, зелёные виноградники, кривые тропинки и широкие аллеи — весь этот лагерь, раскинувшийся у склона могучей горы, показался ей светлым и прекрасным.
Каялла таврӑннӑ чухне вӑл Алеша хӑй патне кӗме чӗннине аса илчӗ. На обратном пути она вспомнила, что её просил зайти Алёша. «Мӗн ӗҫ пур вара унӑн манпа, ҫитменнине тата паха ӗҫ?» тесе шухӑшларӗ те Натка, чӑнкӑ сукмак ҫинелле пӑрӑнса, йывӑҫ турачӗсене сиркелесе, лагерь штабӗ еннелле утрӗ. «Какие у него ко мне дела, да ещё важные?» — подумала Натка и, свернув на крутую тропку, раздвигая ветви, направилась в ту сторону, где стоял штаб лагеря.
Часах вӑл пӗр уҫланкӑна, шыв пӑрки кранлӑ лутака будка патне пырса тухрӗ. Вскоре она очутилась на полянке, возле низенькой будки с водопроводным краном. Унӑн ӗҫесси килчӗ. Ей захотелось пить. Шывӗ ӑшӑ та тутлӑ мар. Вода была тёплая и невкусная. Ту ҫинчен юхакан ҫӑл шывӗсем юхса пырса тулса тӑракан бассейн нумаях та пулмасть кӗтмен ҫӗртенех ӑшӑкланса юлнӑ. Недавно неожиданно обмелел пополнявшийся горными ключами бассейн. Лагерьте кускала пуҫланӑ, ҫӗнӗ ҫӑлкуҫсем шырама чупнӑ, вара юлашкинчен тусем ҫинче пӗр пысӑках мар таса кӳлӗ тупнӑ. В лагере встревожились, бросились разыскивать новые источники и наконец нашли небольшое чистое озеро, которое лежало в горах. Анчах ӗҫсем темӗншӗн пит те вӑраххӑн пулса пынӑ. Но работы подвигались что-то очень медленно.
Натка пынӑ чухне Алеша Николаев килте пулман. Алёшу Николаева Натка не застала. Ӑна — вӑл тин кӑна гаража тухса кайрӗ, тесе пӗлтерчӗҫ. Ей сказали, что он только что ушёл в гараж. Уралсен лагерьтен вуникӗ километрта машини ҫӗмӗрӗлсе кайнӑ та, вӗсем пулӑшу ыйтма ҫынсене янӑ пулнӑ. Оказывается, у уральцев в двенадцати километрах от лагеря сломалась машина и они прислали гонцов просить о помощи.
Вӑл янӑ ҫынсем Толька Шестаковпа Владик Дашевски, хӗрелсе кайнӑскерсем, хӑйсене мӑнна хурса, унтах тенкел ҫинче ларнӑ. Гонцы — это Толька Шестаков и Владик Дашевский — сидели тут же на скамейке, раскрасневшиеся и гордые. Анчах ҫапах та вӗсем хӑйсене мӑнна хуни Толькӑна ҫул ҫинче хӑйӗн кӗсйисене панулми татса тултарма, Владикне темӗскерле пит те мӑнтӑр ламсӑркка ачана панулми юлашкийӗпе ҫурӑмран ҫатлаттарма чарса тӑман. Однако гордость эта не помешала Тольке набить по дороге карманы яблоками, а Владику — запустить огрызком в спину какому-то толстому, неповоротливому мальчугану.
Вӑл ача нумайччен ҫиленсе енчен енне ҫаврӑнкаласа тӑнӑ, анчах кам ӑна ҫатлаттарнине ниепле те ӑнланса илмеймен, мӗншӗн тесен Толька Владик нимӗн те пулман пек лӑпкӑнах ларнӑ. Мальчуган этот долго и сердито ворочался и всё никак не мог понять, от кого ему попало, потому что Толька и Владик сидели невозмутимые и спокойные.
— Эсӗ ӑҫтисем? — Ты откуда? Эсӗр миҫен килтӗр? — тесе ыйтрӗ Натка ламсӑркка ачаран. Вас сколько приехало? — спросила Натка у неповоротливого и недогадливого паренька.
— Тамбов патӗнчен. — Из-под Тамбова. Эпӗ пӗчченех килтӗм, — терӗ именчӗк хулӑн сасӑпа вӑл ача. Один я приехал, — басистым и застенчивым голосом ответил мальчуган. — Колхозран эпӗ. — Из колхоза я. Мана премилесе ячӗҫ кунта. Меня в премию послали.
— Мӗнле премилесе? — ӑнланса илеймесӗр ыйтрӗ Натка. — Как в премию? — не совсем поняла Натка.
— Баранкин ман хушамат. — Баранкин моё фамилие. Ҫемен Михайлов Баранкин, — тесе хавассӑн ӑнлантарса пачӗ вӑл ача. Семён Михайлов Баранкин, — охотно объяснил мальчуган.
— Мана ак мӗншӗн премилесе ячӗҫ: эпӗ савӑт шухӑшласа кӑлартӑм. — А послали меня в премию за то, что я завод придумал.
— Мӗнле савӑт? — Какой завод?
— Куҫарса ҫӳремелли, фильтрлаканни, — терӗ те Баранкин, ним те туман пек ларакан ултавҫӑ ачасем еннелле шанчӑксӑр пӑхса илсе, ҫиленсе ҫапла каларӗ: — Походный, фильтровальный, — серьёзно ответил Баранкин, и, недоверчиво посмотрев в ту сторону, где сидели смирные и лукавые гонцы, он добавил сердито: — Кам ку ҫурӑмран перкелешет? — И кто это в спину кидается? Ахаль те тарланӑ, тата ҫитменнине перкелешеҫҫӗ! — терӗ. Тут и так вспотел, а ещё кидаются.
Натка Баранкинран тӗплӗреххӗн ыйтса пӗлме ӗлкӗреймерӗ, мӗншӗн тесен ӑна крыльца ҫинче тӑракан ҫӳлӗ старик чӗнсе илчӗ. Натка не успела расспросить Баранкина подробнее, потому что с крыльца её окликнул высокий старик. Вӑл лагерь пуҫлӑхӗ Федор Михайлович пулнӑ. Это и был начальник лагеря, Фёдор Михайлович.
— Кӗр-кӗр, — терӗ вӑл Наткӑна пӳлӗмелле кӗме ҫул парса. — Заходи, — сказал он, пропуская Натку в комнату.
— Лар. — Садись. Акӑ мӗн, Ната, — тесе пуҫларӗ вӑл пит те йӑваш сасӑпа. Вот что, Ната, — начал он ласковым голосом. Вӑл сасса илтсессӗн Натка сасартӑк шикленсе кайрӗ. От такого голоса Натка сразу встревожилась.
— Тури санатори отрядӗнче вожатӑй Корчаганов чирленӗ, унӑн помошникӗ Нина Карашвили урине чулпа кастарнӑ. — В верхнем санаторном отряде заболел вожатый Корчаганов, а помощница его Нина Карашвили порезала ногу о камень. Ури шыҫма пуҫланӑ. Ну конечно, нарыв. Пирӗн халӗ, хӑвах куратӑн, килекенсене йышӑнмалла, хӗрӳ ӗҫ. А у нас, сама видишь, сейчас приёмка, горячка. Эсӗ пулни питӗ лайӑх пулчӗ-ха — терӗ. Хорошо, ты так кстати подвернулась.
— Анчах эпӗ ҫӗнӗрен килекенсене йышӑнас ӗҫре те, хӗрӳ ӗҫре те нимӗн те ӑнланмастӑп, — терӗ Натка хӑраса. — Но я ничего не понимаю ни в приёмке, ни в горячке, — испугалась Натка. — Эпӗ хам та кунта, Федор Михайлович, виҫҫӗмӗш кун кӑна-ха. — Я и сама тут, Фёдор Михайлович, третий день.
— Сана нимӗн ӑнланмалли-тумалли те кирлӗ мар, — терӗ вирлӗн калаҫакан старик хӑйӗн вӑрӑм та хыткан аллисемпе сулкаласа. — Да тебе и понимать ничего не надо, — взмахнул длинными, костлявыми руками напористый старик. — Унта фельдшерица та сестрасем те пур. — Там есть и фельдшерица и сестры. Вӗсем хӑйсемех йышӑнаҫҫӗ. Они сами примут. Санӑн мӗн тумалла? А твоё дело что? Эсӗ вожатӑй пулатӑн. Ты будешь вожатым. Ну, звенон-звенон уйӑратӑн, звенисене палӑртса хуратӑн, отряд советне суйлатӑр. Ну, разобьёшь по звеньям, наметишь звеньевых, выберете совет отряда. Мӗн тата сана ӑнлантарса памалли пур вара? Да что тебе объяснять? Эсӗ вожатӑй пулнӑ вӗт. Была же ты вожатым!
— Икӗ ҫул, — терӗ Натка ҫиленсе. — Два года, — сердито ответила Натка. — Федор Михайлович, вӑл Корчаганов нумайччен чирлӗ выртӗ-ши? — А долго ли, Фёдор Михайлович, этот Корчаганов болеть будет? Тен, вӑл тата пӗр-икӗ эрне чирлесе выртӗ? Он, может быть, еще недели две пролежит?
— Мӗн эсӗ мӗн калаҫан? — аллисемпе сулкаласа, пуҫӗпе сулласа каларӗ пуҫлӑх. — Что ты, что ты! — отмахиваясь руками и качая головой, заговорил начальник. — Ну, пилӗк кун, ултӑ кун. — Ну, пять, шесть дней. Унтан каллех вара мӗн ҫӳрес килнӗ таранах ирӗкре ҫӳре. А там снова гуляй, сколько хочешь. Аван пит, те час калаҫса татӑлтӑмӑр. Вот и хорошо, что быстро договорились. Эпӗ ӗҫе хӑвӑрт тума юрататӑп. Я люблю, чтоб быстро. Ну, халӗ кай ӗнтӗ, кай. Ну, а теперь иди, иди. Нина пӗччен унта пӗтӗмпех аптӑраса ҫитнӗ. А то Нина одна совсем запуталась.
— Миҫе ҫын хуть вӑл отрядра? — тесе салхуланса ыйтрӗ Натка. — Да сколько хоть человек в этом отряде? — унылым голосом спросила Натка.
— Кайсан пӗлӗн, каях, кай, — терӗ тепӗр хут старик, чӗриклетекен хӑмӑш пукан ҫинчен тӑрса. — Там узнаешь, иди, иди, — повторил старик, поднимаясь со скрипучего камышового стула. Алӑк патнелле вӑрӑммӑн ярса пусса вӑл ҫапла хушса каларӗ: И, широко шагая к выходу, он добавил: — Вӑт лайӑх та. — Вот и хорошо. Пит те лайӑх, часах калаҫса татӑлтӑмӑр, килӗшрӗмӗр. Очень хорошо, что быстро договорились.
Лагерте мӗн пурӗ пилӗк отряд пулнӑ. Всех отрядов в лагере было пять. Натка кӗтмен ҫӗртен вожатӑя лекнӗ тури санатори отрядӗнче виҫӗ кун хушши ырми-канми ӗҫ вӗресе тӑчӗ. Три дня в верхнем санаторном, куда неожиданно попала вожатой Натка, бушевала неуёмная суета.
Вӑтам Атӑлпа Чулхула крайӗнчен килнисем, юлашки ушкӑн пулмалла, тин килсе ҫитнӗ. Только что прибыла последняя партия — средневолжцы и нижегородцы. Хӗрачасем ҫӑвӑнса палаткӑсене сапаланса пӗтнӗ, арҫын ачисем, хуралса, пылчӑкланса, тусанланса пӗтнӗскерсем, ваннӑ пӳлӗмӗн алӑкӗ патӗнче кӗпӗрленсе тӑраҫҫӗ. Девчата уже вымылись и разбежались по палатам, а мальчики, грязные и запылённые, нетерпеливо толпились у дверей ванной комнаты.
Ванна пӳлӗмне вӗсем ултшарӑн-ултшарӑн кӗрсе тухнӑ. В ванную они заходили партиями по шесть человек. Шыв патне пырса тӑрсассӑн, вӗсем ҫухӑрашаҫҫӗ, шывпа сирпӗтеҫҫӗ, тата крансене пӳрнисемпе пӑкӑлаҫҫӗ те, шыва уҫӑ чӳречерен сирпӗнтерсе пӗрӗхтерсе выляҫҫӗ. Дорвавшись до воды, они визжали, барахтались, плескались и затыкали пальцами краны так, что вода била брызгами в широко распахнутое окно. Чӳрече леш енчен чечек йӑранӗсем хушшинче мӗшӗлтетекен рабочи, Гейка, темиҫе хутчен те вӗсене чарӑнма хушса хыттӑн каланӑ сасӑ илтӗнет. Из-под окна уже несколько раз доносился строгий голос копавшегося в цветочных грядках чернорабочего Гейки.
— Ҫитӗ, ҫитӗ сире ашкӑнма! — тесе кӑшкӑрать чӳречерен сара уран, вӑрӑм сухаллӑ Гейка хӑйӗн хулӑм сассипе. — Будет, будет вам баловаться! — хриплым басом кричал в окно босой длиннобородый Гейка. — Акӑ сире вӗлтӗрен илем те пӗҫертем пӗрре. — Вот погодите, сорву крапиву да через окно крапивой. Мӗнле ашкӑнма юратакан халӑх пулать ҫав? И что за баловная нация!…
Отрядри дежурнӑй, куктӗриллӗ пионер Иоська Розенцвейг, ваннӑ пӳлӗмне темиҫе хут та чупа-чупа кӗрсе тухса каять. Несколько раз забегал в ванную дежурный по отряду, веснушчатый пионер Иоська Розенцвейг. Вӑл тытӑнкӑлӑн пӗрмаях кӑшкӑрать: Он, отчаянно картавя, кричал:
— Мӗн айкашатӑр! — Что за безобразие? Чарӑнӑр ӗнтӗ айкашма! — тет. Прекратите это безобразие!
Ҫӗнӗрен килнӗ ачасем, Иоська хӑй те лагерьте виҫҫӗмӗш кун кӑна пурӑннине, вӑл хӑй вӗсенчен те ытларах ашкӑнакан ача иккенне пӗлменскерсем, лӑпланса тӑраҫҫӗ. И новенькие ребята, которые ещё не знали, что сам-то Иоська всего только третий день в лагере, а озорник он ещё больший, чем многие из них, затихали. Иоська хытӑ кӑшкӑрнипе вӗсем вӑтаннӑ пек пулса, шывран сике-сике тухса, хӑпӑл-хапӑл шӑлӑнкаласа, труҫиксем тӑхӑнса яраҫҫӗ. Под грозные Иоськины окрики они смущённо выскакивали из воды и, кое-как вытершись, натягивали трусы.
Вӗсем ваннӑ пӳлӗмӗнчен кӗтӳпе чупа-чупа тухаҫҫӗ. Выбегали они из ванной стайками. Ҫӑвӑнса тасалнӑскерсем, симӗс, кӑвак труҫиксемпе кӑвак кӗпесем тӑхӑнса, вӗсем хӗрлӗ галстукӗсене ҫыхичченех пӗринчен пӗри ӑмӑртса ҫӳҫ касакан патне черет йышӑнма вӗҫтереҫҫӗ. Чистые, в синих трусах, в серых рубахах с резинкой, и, ещё не успев подвязать красные галстуки, наперегонки неслись занять очередь к парикмахеру.
— Иоська! — тесе чӗнсе илчӗ Натка. — Иоська! — окликнула Натка. — Акӑ мӗн, дежурнӑй. — Вот что, дежурный. Ҫӳҫ кастарнӑ хыҫҫӑн пурне те чечче кастарма, хул кастарма, фельдшер пӳлӗмне хӑваласа яр… Всех, кто от парикмахера, направляй к фельдшеру — оспу прививать… Площадка тӑрӑх чупас чухне пурте пур, хул кастармалла пулсан — нихӑшӗ те ҫук.. А то как по площадке гоняться, то все тут, а как оспу прививать, то никого нет. Ну-ка, хӑвӑртрах, — терӗ. Ну-ка, быстренько!
— Чечче кастарма! — тесе кӑшкӑрать пысӑк пуҫлӑ пӗчӗкҫӗ Иоська, площадка ҫине чупса тухса. — Оспу прививать! — выбегая на площадку, грозно кричал маленький и большеголовый Иоська. — Кам хул кастарман, часрах тух! — Кто не прививал, вылетай живо!
— Нина! — тесе чӗнчӗ Натка терраса ҫинче хӑйӗн пулӑшаканне курса. — Нина! — окликнула Натка, увидав на террасе свою незадачливую помощницу. Нина бамбук туя ҫине тайӑнса ерипен уткаласа ҫӳрет. Нина тихонько переступала, опираясь на бамбуковую палку. — Эсӗ ма ҫӳретӗн. — Ты зачем ходишь? Лар. Садись. Нина, пирӗн миҫе октябренок-ха? Сколько у нас октябрят, Нина?
— Пирӗн вунӑ октябренок, шӑп пӗр звено. — Октябрят у нас десять человек, как раз звено. Вӗсем патне звено пуҫлӑхне Роза Ковалёвӑна лартмалла пулать. К ним звеньевым надо Розу Ковалёву. Ингулов черкеспе мӗн тумалла? А как с черкесом Ингуловым? Вӑл, Натка пӗр сӑмах та вырӑсла пӗлмест вӗт. Он, Натка, ни слова по-русски.
— Ингулова, Нина, Кубань казак ачине янӑ звенонах ярас пулать. — Ингулова, Нина, надо в то же звено, в котором казачонок-кубанец.
— Лыбатька? — Лыбатько?
— Ия, Лыбатька ҫав. — Ну да, Лыбатько. Вӑл черкесле кӑштах калаҫма пӗлет. Он немного говорит по-черкесски. Пушкӑрт хӗрне, Эминене, халӗ октябреноксем патӗнчех хӑвар-ха. А башкирку Эмине оставь пока у октябрят. Вӗсем пӗр-пӗрине калаҫмасӑрах лайӑх ӑнланаҫҫӗ. Они хорошо друг друга понимают и без языка. Пӑх-ха, вӑл мӗнле чупса ҫӳрет. Вот она как носится!
Пӗр кӗтесрен сасартӑк дежурнӑй Иоська сиксе тухрӗ. Из-за угла стремительно вылетел дежурный Иоська.
— Каҫхи апат тума вӑхӑт! — тесе кӑшкӑрчӗ вӑл сывлӑшне ҫавӑраймасӑр, ӑна такам уринчен мӑйкӑчпа ҫаклатса илнӗ пек пӗр ури ҫинчен теприн ҫине сиккелесе. — Время к ужину! — запыхавшись, крикнул он, отдуваясь и подпрыгивая, как будто кто-то поймал его арканом за ногу.
— Сигнал пар, эпӗ халех пыратӑп, — терӗ Натка. — Подавай сигнал, — ответила Натка, — сейчас я приду. «Иоськӑна звеновой тӑвас пулать, — тесе шухӑшларӗ Натка. — Пӗчӗкҫӗ те кулӑшла, анчах хӑй пит ҫивӗч». «Надо Иоську в звеньевые выделить, — подумала Натка. — Маленький, смешной, а проворный парень».
Сакӑр сехет ҫурӑра пит-куҫсене ҫуса шӑлсене тасатаҫҫӗ. В половине девятого умывались, чистили зубы. Ҫӗрле дежурнӑй пулакан cестра темӗн чухлӗ градусник йӑтса кӗрет те, Натка вара пӗтӗм лагерьӗн аслӑ вожатӑйӗ патне кун каҫиччен мӗнле ӗҫлени ҫинчен кӗскен рапорт пама каять. С целой пачкой градусников приходила заступившая на ночь дежурная сестра, и Натка отправлялась с коротким рапортом о делах минувшего дня к старшему вожатому всего лагеря. Ун хыҫҫӑн вӑл вара пушанать. После этого она была свободна.
Каҫ шӑрӑх, уйӑх ҫутиллӗ пулчӗ. Вечер был жаркий, лунный. Комсомолецсем волейболла вылякан площадкӑра нумайччен кӑшкӑрашу, мече ҫапнисем тата сутье шӑхӑртнисем илтӗнчӗҫ. И с волейбольной площадки, где играли комсомольцы, долго раздавались крики, удары мяча и короткие судейские свистки.
Анчах Натка площадкӑ патне каймарӗ. Но Натка не пошла к площадке. Вӑл ту ҫине хӑпарчӗ те пӗр пӗччен ларакан чул ҫамка патнелле сукмакпа пӑрӑнса утрӗ. Она, поднявшись в гору, свернула по тропинке, к подножию одинокого утёса.
Майпеле вӑл инҫе кайнӑ, вара ывӑннипе лапсӑркка юман вулли кутне чул ҫине канма ларчӗ. Незаметно зашла она далеко, устала и села на каменную глыбу под стволом раскидистого дуба.
Чӑнкӑ ҫыран хӗрринче лӑпкӑ тинӗс хуралса выртать. Под обрывом чернело спокойное море. Таҫта моторлӑ кимӗ тӑрлатать. Где-то тарахтела моторная лодка.
Унта тин Натка хӑйпе юнашарах тенӗ пек, кипариссен ӗмӗлки айӗнче, сӑрт хӗрринчех пӗр пӗчӗкҫӗ ҫурт, ачасем вылякан ҫурт пекскер, ларнине курах каять, чӳречисенчен ним ҫутӑ та курӑнмасть. Тут только Натка разглядела, что почти рядом с ней, под тенью кипарисов, притаившись у обрыва, под скалой, без света в окнах, стоит маленький, точно игрушечный, домик.
Таҫта кӗтесрен такам утнӑ сасӑ илтӗнчӗ. Чьи-то шаги послышались из-за поворота. Натка хӑйне ан асӑрхаччӑр тесе йывӑҫсен ӗмӗлки тӗлне шалалла сикрӗ. Натка подвинулась глубже в чёрную тень листвы, чтобы её не заметили.
Иккӗн тухрӗҫ. Вышли двое. Уйӑх вӗсен пит-куҫӗсене ҫутатса ячӗ. Луна осветила их лица. Анчах ҫӗр темӗнле тӗттӗм пулас пулсан та, Натка вӗсене сассисенченех палласа илнӗ пулӗччӗ. Но даже в самую чёрную ночь Натка узнала бы их по голосам.
Пӗри вӗсенчен лешӗ, ҫӳлӗскер, ҫырӑскер, френч тӑхӑннӑскер, унпа юнашар, унӑн аллинчен тытса, Натка паллакан Алька пырать. Это был тот высокий, белокурый, во френче, а рядом с ним, держась за руку, шагал маленький Алька.
Натка пытанса ларакан йывӑҫ патне пыриччен вӗсем темӗскер пирки тавлашса илчӗҫ пулмалла та кӑштах нимӗн чӗнмесӗр утрӗҫ. Перед тем как подойти к дереву, в тени которого пряталась Натка, они, по-видимому, о чём-то поспорили и несколько шагов прошли молча.
— Мӗнле сан шутпа, ҫавӑн пек япаласемшӗнех тавлашма кирлӗ-ши вара пире, Алька? — чарӑнса ыйтрӗ ҫӳлӗскер. — А как по-твоему, — останавливаясь, спросил высокий, — стоит ли нам, Алька, из-за таких пустяков ссориться?
— Кирлӗ мар, — килӗшрӗ ачи, вара вӑл ҫиленсе ҫапла каларӗ: — Атте, атте, тетӗп, эсӗ мана йӑтӑсӑнччӗ. Эпӗр утатпӑр та утатпӑр, ҫурт патне ҫапах ҫитейместпӗр, — терӗ. — Не стоит, — согласился мальчуган и добавил сердито: — Папка, папка, ты бы меня хоть на руки взял. А то мы всё идём да идём, а до дома всё не дойдем.
— Мӗнле ҫитейместпӗр. — Как не дойдем? Акӑ эпӗр киле ҫитрӗмӗр те. Вот мы и пришли! Ну, пӑх-ха, акӑ ҫурт, акӑ эпӗ ӗнтӗ ҫӑраҫҫине те кӗсьерен кӑлартӑм. Ну, смотри — вот дом, а вот я уже и ключ вынул.
Вӗсем крыльца патнелле пӑрӑнчӗҫ те часах хӗрринчи чӳречере, тинӗс ҫинелле пӑхаканнинче, ҫутӑ курӑнчӗ. Они свернули к крыльцу, и вскоре в крайнем окошке, выходящем на море, вспыхнул свет.
«Вӗсем Севастополь урлӑ килчӗҫ, — тавҫӑрса илчӗ Натка. — Анчах мӗн тӑваҫҫӗ-ха вӗсем кунта?» тесе шухӑшларӗ. «Они через Севастополь приехали, — догадалась Натка. — Что же они здесь делают?»
Каялла таврӑннӑ чухне вӑл ҫул тӑрӑшшӗпех темӗскер хӑй пӗлекен паха япалана аса илесшӗн тӑрӑшса пычӗ, анчах мӗн аса илмеллине вӑл хӑй те пӗлеймен. На обратном пути она старалась вспомнить что-то важное, о чем она знала, но не знала, что вспомнить.
Дежурнӑй сестра пӳлӗмӗнче ӑна ҫакӑн ҫинчен каласа пачӗҫ: Толька Шестаков, тӑватӑ уран утса хӗрачасен палатине вӑрттӑн йӑпшӑнса пырса, пушкӑрт хӗрне Эминене ура кӗлинчен ярса илнӗ; пушкӑрт хӗрӗ хӑранипе пит те хытӑ кӑшкӑрса янӑ, тата хӗрлӗ ҫӳҫлӗ мӑнтӑркка Вострецова нумайччен кулса выртса хӗрсене ҫывӑрма кансӗрленӗ. В комнате у дежурной сестры Натке сказали, что Толька Шестаков, подкравшись на четвереньках в палату к девчонкам, тихонько схватил башкирку Эмине за пятку, отчего эта башкирка ужасно заорала, да рыжеволосая толстушка Вострецова долго хохотала и мешала девчатам спать. Ҫапах та пурте лӑпланса выртнӑ. А в общем, улеглись спокойно. Натка куншӑн савӑнчӗ ӗнтӗ, вара вӑл ҫавӑнтах палаткӑсемпе юнашарах, хӑйӗн пӳлӗмне кайрӗ. Это порадовало Натку, и она пошла за угол в свою комнатку, которая была здесь же, рядом с палатами.
Ҫӗрле калама ҫук пӑчӑ та шӑрӑх пулнӑ. Ночь была душная. Ҫӗрле тинӗсре темӗскер кӗрлесе, кӗмсӗртеттерсе тӑнӑ, анчах Натка хытӑ ҫывӑрнӑ, ир еннелле вӑл аван тӗлӗк курнӑ. Ночью в море что-то гремело, но спала Натка крепко и к рассвету увидела хороший сон.
Натка ҫичӗ сехет ҫитеспе вӑранчӗ. Проснулась Натка около семи. Тӳшек ҫиттипе пӗркенсе вӑл душ айне ҫӑвӑнма кайрӗ. Завернувшись в простыню, она пошла под душ. Унтан вӑл сарлака терраса ҫине ҫара уран тухрӗ. Потом босиком вышла на широкую террасу. Тинӗсре инҫетре горизонт патнелле каякан вӑрҫӑ карапӗсем мӑкӑрланаҫҫӗ. Далеко в море дымили уходящие к горизонту военные корабли. Пур енчен те, пур ҫӗртен те типсе ҫитеймен ешӗл чӑтлӑхран вӗҫен-кайӑксен сассисем илтӗнеҫҫӗ. Отовсюду из-под густой непросохшей зелени доносилось звонкое щебетанье. Террасӑран инҫе мар рабочи Гейка вутӑ ҫурать. Неподалёку от террасы чернорабочий Гейка колол дрова.
— Аван! — тесе Натка хытах мар кӑшкӑрса илчӗ те, таҫта чул сӑрт айӗнчен хӑй сасси пекех — савӑнӑҫлӑ, таса уҫӑ сасӑ кӑшкӑрнине илтсен, кулса ячӗ. — Хорошо! — негромко крикнула Натка и рассмеялась, услыхав откуда-то из-под скалы такой же, как и её, вскрик — весёлое, чистое эхо.
— Натка… мӗн эсӗ? — тесе тӗлӗнсе ыйтнине вӑл хӑйӗн хыҫӗнчен илтрӗ. — Натка… ты что? — услышала она позади себя удивлённый голос.
— Карапсем, Нина… — терӗ Натка йӑл кулма чарӑнмасӑрах, аллипе инҫетри йӑлтӑртатакан горизонт ҫине кӑтартса. — Корабли, Нина… — не переставая улыбаться, ответила Натка, указывая рукой на далёкий сверкающий горизонт.
— Лайӑх карапсем, — килӗшрӗ Нина. — Хорошие корабли, — согласилась Нина. — Натка, эсӗ илтрӗн-и вӗсем ҫӗркаҫ тинӗсре мӗнле кӗмсӗртеттернине? — А ты слышала, Натка, как сегодня ночью они в море бахали? Эпӗ вӑрантӑм та илтетӗп: у-уху! ух! Я проснулась и слышу: у-ух! у-ух! Тӑтӑм та палаткӑсем патне кайрӑм. Встала и пошла к палатам. Нимӗн те ҫук, пурте ҫывӑраҫҫӗ. Ничего, все спят. Пӗр Владик Дашевски кӑна вӑранчӗ. Один Владик Дашевский проснулся. Эпӗ ӑна «ҫывӑр», тетӗп. Я ему говорю: «Спи». Вӑл выртрӗ. Он лёг. Эпӗ палаткӑран тухрӑм. Я — из палаты. Вӑл терраса ҫине чупса тухрӗ. А он шарах на террасу. Карлӑк ҫине хӑпарса тӑчӗ те аллисемпе юпаран ярса тытрӗ, ниепле те ӑна вӗҫереес ҫук. Забрался на перила, ухватился руками за столб, и не оторвёшь его. Тинӗсре ҫутӑсем, снарядсем ҫурӑлаҫҫӗ, прожекторсем. А в море огни, взрывы, прожекторы. Ман хамӑн та питӗ курас килет. Мне и самой-то интересно. Эпӗ ӑна калатӑп: «Владик, кайса ҫывӑр,» — тетӗп. Я ему говорю: «Иди, Владик, спать». Тархасласа та, ятлаҫса та пӑхатӑп, линейка ҫине чӗнсе кӑларап тесе те хӑрататӑп. И просила, и ругала, и обещала на линейке вызвать. Вӑл юпаран ярса тытнӑ та чул пек хытса кайнӑ, нимӗн те чӗнмест. А он стоит молчит, ухватился за столб и как каменный. Мӗнле эсӗ нимӗн те илтмен апла? Неужели ты ничего не слыхала?
— Нина, — кӑшт чӗнмесӗр тӑрсан ыйтрӗ Натка, — эсӗ кунта темле икӗ ҫынна тӗл пулман-и?… — Нина, — помолчав, спросила Натка, — ты не встречала здесь таких двоих?… Пӗри ҫӳлӗскер, атӑпа, кӑвак френч тӑхӑннӑ, унпа пӗрле пӗчӗкҫӗскер. Один высокий, в сапогах и в сером френче, а с ним маленький. Шурӑ пуҫлӑ та хура куҫлӑ арҫын ача. Белокурый, темноглазый мальчуган.
— Кӑвак френчпа?.. — терӗ Нина. — В сером френче… — повторила Нина. — Ҫук, Натка, кӑвак френч тӑхӑннӑ, арҫын ачапа ҫӳрекен ҫынна тӗл пулман. — Нет, Натка, в сером френче с мальчуганом не встречала. Кам вӑл, Натка? А кто это, Натка?
— Эпӗ хам та пӗлместӗп.— Да я и сама не знаю. Пит те кӑмӑллӑ арҫын ача. Такой забавный мальчуган.
— Френч тӑхӑннӑ ҫыннине курнӑ эпӗ Натка, — терӗ кӑшт тӑрсан аса илсе Нина. — Видела я человека во френче, — не сразу вспомнила Нина… — Анчах унпа пӗрле нимле ача та ҫукчӗ, вӑл юланутпала ту ҫинелле сукмакпа хӑпарса ҫӳретчӗ. — Только тот был без мальчугана и ехал верхом по тропке в горы. Лаши унӑн ҫӳлӗ те ырханччӗ, аттисем вараланчӑкчӗ. Конь у него был высокий, худой, а сапоги грязные.
— Пичӗ ҫинче пысӑк ҫӗвӗ пур, — терӗ Натка хушса. — И большой шрам на лице, — подсказала Натка.
— Ҫапла, пичӗ ҫинче пысӑк ҫӗвӗ пур. — Да, большой шрам на лице. Кам вӑл, Натка? — тесе ыйтрӗ те Нина, хӑйӗн юлташӗ ҫине пит те интересленсе пӑхса илчӗ. Это кто, Натка? — спросила Нина и с любопытством посмотрела на по-другу.
— Пӗлместӗп, Нина. — Не знаю, Нина.
— Эпӗ ҫывӑрса тӑтӑм, вӑратма звонок пама юрать-и? — терӗ пысӑк сасӑпа дежурнӑй, алӑкран тухса. — Я встал, можно звонить подъем? — басистым голосом сообщил, выдвигаясь из-за двери, дежурный.
— Юрать, — терӗ Натка. — Можно, — сказала Натка. — Шанкӑртаттар. — Звони. «Епле ламсӑркка», тесе шухӑшларӗ вӑл Баранкин кӗске аллисемпе сулкаласа, чан патнелле ҫирӗппӗн утса кайни ҫине пӑхса. «Экий увалень!» — подумала она, глядя, как, размахивая короткими руками, Баранкин уверенно направился к колоколу.
Ку ача Тамбов патӗнчи колхозран, ҫураки вӑхӑтӗнче куҫса ҫӳрекен ремонтлакан-фильтрлакан савӑт тунӑшӑн «премилесе» янӑ леш Баранкин пионер пулнӑ иккен. Это и был тот самый пионер тамбовского колхоза Баранкин, которого послали «в премию» за то, что он во время весеннего сева организовал походный ремонтно-фильтровальный завод.
Ҫав савӑтӑн мӗн пур машини-хатӗрӗсем алпа туртса ҫӳремелли пӗчӗк урапа ҫинӗ вырнаҫнӑ. Всё оборудование этого завода умещалось на ручной тележке. Унта мӗн пурӗ те икӗ лаххан, пӗр ала, виҫӗ кивӗ мишук, икӗ хыркӑч тата пӗр купа ҫӗтӗк-ҫурӑк пулнӑ. И состояло из двух лоханей, одного решета, трёх старых мешков, двух скребков и кучи тряпок. Трактӑрсем хыҫҫӑн хире тухса, ҫак ача савӑчӗ пекскер моторсем валли шыва тасатнӑ тата трактӑрсем ӗҫлемен чухне вӗсене пылчӑк-тусанран тасатнӑ. И, выезжая в поле за тракторами, этот ребячий завод фильтровал воду для моторов и во время стоянок очищал тракторы от грязи.
Баранкин чан патне пычӗ, сӳсленсе пӗтнӗ кантӑран вӗҫне аллипе хытӑ ярса тытрӗ те пит те хытӑ шанлаттарма тытӑнчӗ. Баранкин подошёл к колоколу, крепко зажал в кулак конец лохматой бечёвки и ударил так здорово. Наткӑпа Нина ун еннелле пӗр харӑс ҫаврӑнса тӑчӗҫ те, пӗр харӑс кӑшкӑрса ӑна ерипентерех ҫапма хушрӗҫ. Разом обернувшиеся Нина и Натка закричали ему, чтобы он звонил потише.
Хыр вӑрманӗ варринче, хӑйӑр тӗми ҫинче, ачасем ушкӑнӑн-ушкӑнӑн канса лараҫҫӗ. Среди соснового парка, на песчаном бугре, ребята, разбившись кучками, расположились на отдых.
Кашни хӑй мӗн тӑвас тенӗ, ҫавӑнпа аппаланать. Занимался каждый чем хотел. Пӗрисем, Натка тавра пухӑнса ларса, вӑл вӗсене негрсен пурнӑҫӗ ҫинчен вуланине итлесе лараҫҫӗ, теприсем темӗскер ҫыраҫҫӗ е ӳкереҫҫӗ, виҫҫӗмӗшсем ерипен шакла выляҫҫӗ, тӑваттӑмӗшсем ҫӗҫӗпе темӗн каскалаҫҫӗ, пиллӗкмӗш ушкӑнӗ ахалех, нимӗн те тумасть, вӗсем месерле выртнӑ та хырсем ҫинчи йӗкелсене шутласа выртаҫҫӗ е ерипен ашкӑнаҫҫӗ. Одни, собравшись возле Натки, слушали, что читала она им о жизни негров, другие что-то записывали или рисовали, третьи потихоньку играли в камешки, четвёртые что-то строгали, пятые просто ничего не делали, а, лёжа на спине, считали шишки на соснах или потихоньку баловались.
Владик Дашевскипе Толька Шестаков пит те меллӗ вырнаҫса выртнӑ. Владик Дашевский и Толька Шестаков разместились очень удобно. Вӗсем сылтӑм еннелле ҫаврӑнса выртсассӑн, Натка негрсем ҫинчен вулани илтӗннӗ. Если они повёртывались на правый бок, было слышно то, что читала Натка про негров. Сулахай еннелле ҫавӑрӑнсассӑн, вӗсем Иоська «Малыгин» пӑрҫӗмӗрен поляр тинӗсӗнче ҫӳрени ҫинчен вуланине итлесе выртнӑ. Если на левый, им было слышно то, что читал Иоська про полярные путешествия ледокола «Малыгин». Кӑштах каялла шуҫса кайсан, йывӑҫ тӗми хыҫӗнчен никам та сисмелле мар Кашинпа Баранкина ҫурӑмран чӑрӑш йӗкеллипе шаплаттарма пит майлӑ пулнӑ. Если отползти немного назад, то можно было из-за куста, и очень незаметно, запустить в спину Кашину и Баранкину еловую шишку. Тата, юлашкинчен, кӑштах кӑна малалла шусан, хулӑ вӗҫӗпе пушкӑрт хӗрне Эминене ура тупанӗнчен кӑтӑклама меллӗ пулнӑ. И, наконец, если подвинуться немного вперёд, можно было кончиком прута пощекотать пятки башкирки Эмине. Эминепе виҫӗ вырӑс хӗрачи тата октябренок Карасиков шакла выляса лараҫҫӗ, анчах Эмине, пит лайӑх выляканскер, вӗсене пӗрмаях лартать. Эмине бойко обставляла в камешки трёх русских девочек и затесавшегося к ним октябрёнка Карасикова.
Вӗсем ҫапла турӗҫ те. Так они и сделали. Негрсем ҫинчен те, пӑрҫӗмӗрен ҫинчен те итлерӗҫ, Баранкина чӑрӑш йӗкеллипе ҫурӑмӗнчен икӗ хут шаплаттарса илчӗҫ. Послушали и про негров и про ледокол, бросили две шишки в спину Баранкину. Пӗр ӗҫе тума кӑна — Эминене ура тупанӗнчен хулӑпа кӑтӑклама вӗҫем шикленчӗҫ: кӑтӑкласан, Эмине уринчен йытӑ ярса илнӗпе пӗрех пит хытӑ ҫухӑрса ярассине малтанах пӗлнӗ. Но не решились провести Эмине прутом по пяткам, потому что заранее знали, что подпрыгнет она с таким визгом, как будто её за ногу хватила собака.
— Толька, — терӗ Владик, — эсӗ илтрӗн-и ҫӗркаҫ мӗнле хаплаттарчӗҫ? — Толька, — спросил Владик, — а ты слышал, как ночью сегодня бабахнуло? Эпӗ ҫывӑратӑп, сасартӑк хап-хап…, шарт-шарт…, кӗмсӗр-кӗмсӗр… Я сплю, вдруг бабах… бабах… Фронтри пекех… Как на фронте. Карапсем тинӗсре тупӑсем печӗҫ. Это корабли в море стреляли. Вӗсен маневрӑсем пулнӑ темӗскер. У них манёвры, что ли. Эпӗ, Толя, фронтра ҫуралнӑ. А я, Толька, на фронте родился.
— Суеҫтерех, — терӗ ӑна хирӗҫ Толька. — Врать-то! — равнодушно ответил Толька. — Эсӗ яланах мӗн те пулин шухӑшласа кӑларатӑн. — Ты всегда что-нибудь да придумаешь.
— Нимӗн те суймастӑп. — Ничего не вру. Мана анне пӗтӗмпех каласа кӑтартрӗ. Мне мама всё рассказала. Эсӗ Польшӑра Брест-Литовск ӑҫтине пӗлетӗн-и? Ты знаешь, где в Польше Брест-Литовск? Ҫук.Нет. Ну, эпӗ кайран сана картӑ ҫинче кӑтартӑп. Ну, так я тебе потом на карте покажу. Ҫирӗммӗш ҫулта хӗрлисем хӑҫан пынине анне аса илеймерӗ. Когда пришли в двадцатом красные, этого мать не запомнила. Вӗсем пит шӑппӑн пынӑ. Они очень тихо пришли. Хӗрлисем каялла чакнине вара пит лайӑх астӑвать. А вот когда красные отступали, то очень хорошо запомнила. Пӗр кун е икӗ кун пӗрмаях кӗрӗслеттерсе тӑнӑ тет. Грохот был или день, или два. Кунӗн-ҫӗрӗн кӗрлесе тӑнӑ. И день и ночь грохот. Юлька ятлӑ аппана тата Юзефа ятлӑ асаннене анне нӳхрепе пытарнӑ. Сестрёнку Юльку да бабку Юзефу мать в погреб спрятала. Нӳхрепре ҫурта ҫунать, тет, асанне пӗрмаях мӑкӑртатса кӗлтӑвать, тет. Свечка в погребе горит, а бабка всё бормочет, молится. Кӑшт кӑна лӑплансанах Юлька ҫӳлелле тухать, тет. Как чуть стихнет, Юлька наверх вылезает. Кӗрӗслеттерме пуҫласанах вӑл каллех нӳхрепе сикет, тет. Как загрохочет, она опять нырк в погреб.
— Аннӳ ӑҫта пулнӑ? — тесе ыйтрӗ Толька. — А мать где? — спросил Толька. — Эсӗ пӗтӗмпех йӗркипе каласа пар. — Ты всё рассказывай, по порядку.
— Эпӗ халь те йӗркипе каласа паратӑп. — Я и так по порядку. Анне пӗрмаях ҫӳлте чупкаласа ҫӳренӗ: е ҫӑкӑр илсе пырса парать, е сӗт пырса парать, е тата япаласене ҫыхса хатӗрлет. А мать всё наверху бегает: то хлеб принесёт, то кринку молока достанет, то узлы завязывает. Сасартӑк тӗттӗм пулнӑ тӗлелле лӑпланчӗ, тет. Вдруг к ночи стихло. Юлька ларать. Юлька сидит. Никам та ҫук лӑпкӑ, — вӑл нӳхрепрен тухасшӑн пулнӑ. Нет никого, тихо — хотела она вылезти из погреба. Тухма тӑнӑ, нӳхреп хупӑлчине питӗрнӗ пулнӑ. Толкнулась, а крышка погреба заперта. Анне таҫта тухса кайнӑ та, ҫиелтен Юлька ниҫта та ан тухса ҫӳретӗр тесе ешчӗк лартса хӑварнӑ. Это мать куда-то ушла, а сверху ящик поставила, чтобы она никуда не вылезала. Унтан алӑк сасси илтӗнет — ку анне пулнӑ. Потом хлопнула дверь — это мать. Вӑл нӳхрепе уҫать. Открыла она погреб. Хӑй хашкаса пӳлӗннӗ, ҫипуҫсем, ҫӳҫӗсем сапаланса кайнӑ, тет. Запыхалась, сама растрёпанная. «Тухӑр» тесе каларӑм, тет. «Вылезайте», — говорит. Юлька тухнӑ. Юлька вылезла. Асанне тухасшӑн мар, тет. А бабка не хочет. Тухмасть, тет, мӗн тӑвас тетӗн эсӗ. Не вылезает, что ты с ней сделаешь. Аран-аран ӳкӗтлекелесе ӑна та кӑлартӑмӑр, тет. Насилу уговорили её. Атте винтовка йӑтнӑ кӗрет, тет. Входит отец с винтовкой. «Хатӗр-и? — тесе ыйтать, тет. — Ну, часрах, васкӑр». «Готовы? — спрашивает. — Ну, скорее». Асанне пымасть, тет, хӑй аттене ҫиленсе усаллӑн вӑрҫать, тет. А бабка не идёт и злобно на отца ругается.
— Мӗн тесе вӑрҫнӑ вара вӑл апла? — тӗлӗнет Толька. — Чего же это она ругалась? — удивился Толька.
— Мӗнле мӗн тесе? — Как чего? Акӑ мӗншӗн: атте поляк вӗт, хӑй вырӑссен хӗрлисемпе пӗрле тухса каять. Да оттого ругалась, зачем отец поляк, а с русскими красными уходит. Акӑ мӗншӗн вӑрҫнӑ ӗнтӗ асанне ӑна. Вот почему бабка ругала его.
— Асаннӳ вара ҫаплах юлнӑ-и? — А бабка так и осталась?
— Юлчӗ тет. — Так и осталась. Хӑй те пымасть, ыттисене те ямасть, тет. Сама не идёт и других не пускает. Атте ӑна кӗтессе лартрӗ тет те, ларчӗ тет вара унта. Отец как посадил её в угол, так она и села. Пирӗннисем картишне тухнӑ та тӳрех урапа ҫине. Вышли наши во двор да на телегу. Тавралла пӗтӗмпех ҫунать, тет — ял та ҫунать, костел ҫунать… А кругом всё горит: деревня горит, костёл горит… Вӗсем снарядсем пырса ӳкнипе тивсе кайнӑ. Это от снарядов случилось. Малалла мӗн пулнине вара анне манса пӗтнӗ, вӑл пӗтӗмпех пӑтраштарса пӗтернӗ: каялла мӗнле чакнине, вӗсене тӑшмансем мӗнле ҫавӑрса, хупӑрласа илнине астумасть, мӗншӗн тесен ҫавӑн чухне ҫул ҫинче эпӗ ҫуралнӑ вара. А дальше у матери всё смешалось как отступали, как их окружали, потому что тут на дороге я родился. Ман пирки вара пирӗннисем хӗрлисенчен ҫухалса юлса нимӗҫсем патне Хӗвелтухӑҫри Пруҫҫие тыткӑна лекеҫҫӗ. Из-за меня наши от красных отбились и попали в плен к немцам, в Восточную Пруссию. Эпӗр унта тӑватӑ ҫул-и е пилӗк ҫул пурӑнтӑмӑр. Там мы четыре или пять лет и прожили.
— Аҫу сирӗн мӗншӗн винтовкӑпа пулнӑ вара? — Отец-то почему с винтовкой приходил?
— Вӑл, Толька, халӑх милицийӗнче пулнӑ. — А он, Толька, в народной милиции был. Польшӑна хӗрлисем пырсассӑн, пирӗн халӑх милицийӗ пулса тӑнӑ. Когда в Польшу пришли красные, так у нас народная милиция появилась. Вӗсем помещчиксемпе ҫавӑн йышши тӗрлӗ ҫынсене тытнӑ… Помещиков ловили и ещё там разных… Тытсассӑнах — ревкома. Как поймают, так и в ревком.
— Аҫуна унта юлма юраман, — килӗшрӗ Толька. — Нельзя было отцу оставаться, — согласился Толька. — Тен, ӑна кайран ҫакса та вӗлернӗ пулӗччӗҫ. — Могли бы, пожалуй, потом и повесить.
— Пулма та пултарнӑ. — Очень просто. Пирӗн асатте ниҫта та пулман, ревкомра курьер кӑна пулнӑ, ҫапах та тӗрмере пӗр ҫулталӑк тытса усранӑ. У нас дедушка нигде не был, только в ревкоме рассыльным, и то год в тюрьме держали. Аппа манӑн — халӗ вӑл ӗнтӗ ҫирӗм саккӑрта, — халӗ те тӗрмерех ларать. А сестра у меня — ей уже сейчас двадцать восемь лет — так она и теперь в тюрьме сидит. Малтан лартнӑ ӑна — виҫӗ ҫул ларнӑ вӑл. Сначала посадили её — три года сидела. Унтан кӑларса янӑ — виҫӗ ҫул ирӗкре пулнӑ. Потом выпустили — три года на воле была. Халӗ каллех тытса хупнӑ. Теперь опять посадили. Тӑватӑ ҫул ларать ӗнтӗ. И уже четыре года сидит.
— Час кӑлармалла-и ӑна? — Скоро опять выпустят?
— Ҫук, часах мар-ха. — Нет, ещё не скоро. Тата тӑватӑ ҫул иртсен кӑлараҫҫӗ. Ещё четыре года пройдёт, тогда выпустят. Вӑл Мокотов тӗрминче ларать. Она в Мокотовской тюрьме сидит. Унтан часах кӑлармаҫҫӗ. Оттуда скоро не выпускают.
— Вӑл коммунист-и? — Она коммунистка?
Владик нимӗн чӗнмесӗр пуҫне тайрӗ те иккӗшӗ те, хӑйсем калаҫни ҫинчен шухӑшласа тата Натка негрсем ҫинчен вуланине итлесе, шӑпланса ларчӗҫ. Владик молча кивнул головой, и оба притихли, обдумывая свой разговор и прислушиваясь к тому, что читала Натка о неграх.
— Толька! — шӑппӑн та хавассӑн калаҫма пуҫларӗ сасартӑк Владик. — Толька! — тихо и оживлённо заговорил вдруг Владик. — Эпӗр иксӗмӗр те вӗреннӗ ҫынсем пулнӑ пулсан, мӗн пулнӑ пулӗччӗ-ши? — А что, если бы мы с тобой были учёные? Ну, калӑпӑр, химиксем пулнӑ пулар. Ну, химики, что ли. Эх, шухӑшласа кӑларӑттӑмӑр эпир мӗнле те пулин маҫ е порошок, унпа хӑвна ху сӗретӗн, сана никам та курма пултараймасть. И придумали бы мы с тобой такую мазь или порошок, которым если натрёшься, то никто тебя не видит. Эпӗ таҫта пӗрре ҫавӑн пек кӗнеке вуланӑччӗ. Я где-то такую книжку читал. Пирӗн иксӗмӗрӗн ҫавӑн пек порошок пулсанччӗ! Вот бы нам с тобой такой порошок!
— Эпӗ те вуланӑ… — И я читал… Владик, вӑл ӗнтӗ пӗтӗмпех суя вӗт, — тесе кулса илчӗ Толька. Так ведь всё это враки, Владик, — усмехнулся Толька.
— Суя пулсан, суя пултӑр! — Ну и пусть враки! Ну, суя мар пулсан? Ну, а если бы?
— Суя мар пулсан? — интересленчӗ Толька та. — А если бы? — заинтересовался Толька. — Ун чухне вара эпир мӗн те пулин шухӑшласа кӑларнӑ пулӑттӑмӑр. — Ну, тогда мы с тобой уж что-нибудь придумали бы.
— Мӗн унта шухӑшласа кӑлармалли! — Что там придумывать! Илнӗ пулӑттӑмӑр эпир патшалӑх чиккине ҫитиччен билетсем. Купили бы мы с тобой билеты до заграницы.
— Мӗн тума билетсем? — тӗлӗнчӗ Толька. — Зачем же билеты? — удивился Толька. — Пире ахаль те никам та курас ҫук. — Ведь нас бы и так никто не увидел.
— Тӑмпай эсӗ! — кулса илчӗ Владик. — Чудак ты! — усмехнулся Владик. — Эпӗр малтан вӑл порошокпа сӗрӗнмесӗр кайнӑ пулӑттӑмӑр. — Так мы бы сначала не натёршись поехали. Мӗн тума пирӗн совет ҫӗршывӗнче апла хӑтланмалла. Что нам на советской стороне натираться? Ҫитнӗ пулӑттӑмӑр эпир чикӗ хӗррине, вара хире кайса хамӑра хамӑр ҫав порошокпа сӗрнӗ пулӑттӑмӑр. Доехали бы мы до границы, а там пошли бы в поле и натёрлись. Унтан чикӗ урлӑ каҫнӑ пулӑттӑмӑр. Потом перешли бы границу. Тӑрать, калӑпӑр, жандарм — эпир ун ҫумӗнченех иртетпӗр, вӑл пире нимӗн те курмасть. Стоит жандарм — мы мимо, а он ничего не видит.
— Ун патне хыҫалтан пырса, ӑна пуҫӗнчен чышкӑпа шаплаттарсан та аван, — тесе сӗнчӗ Толька. — Можно было бы подойти сзади да кулаком по башке стукнуть, — предложил Толька.
— Апла та юрат, — терӗ Владик килӗшсе. — Можно, — согласился Владик. — Вӑл та вара, Баранкин пек, ҫаврӑна-ҫаврӑна пӑхнӑ пулӗччӗ. — Он, поди-ка, тоже, как Баранкин, всё оглядывался бы, оглядывался.
— Ҫук, апла мар ӗнтӗ, — хирӗҫлерӗ Толька. — Вот уж нет, — возразил Толька. — Баранкина эпир ерипен, шӳт туса кӑна вӗт. — В Баранкина это мы потихоньку, в шутку. Лере шаплаттарнӑ та шаплаттарнӑ пулӑттӑмӑр, унта ҫаврӑнкаласах тӑраймӑн вара. А тут так дёрнули бы, что, пожалуй, и не завертишься. Ну, юрӗ! Ну ладно. Унтан? Дальше?
— Унтан… унтан тӳрех тӗрме патне кайнӑ пулӑттӑмӑр. — А потом… потом поехали бы мы прямо к тюрьме. Кинжалпа пӗр часовойне вӗлерӗттӗмӗр те, тата малалла… Убили бы кинжалом одного часового, потом дальше… Тепӗр часовойне вӗлереттӗмӗр. Убили бы другого часового. Тӗрмене кӗрӗттӗмӗр. Вошли бы в тюрьму. Надзирателе вӗлерӗттӗмӗр… Убили бы надзирателя…
— Владик, мӗнле апла ытла нумай вӗлеретпӗр-ҫке? — тесе ыйтрӗ Толька, хулпуҫҫисене хускаткаласа. — Что-то уж очень много убили бы, Владик! — поёжившись, сказал Толька.
— Мӗн вӗсене, йытӑсене, шеллемелле-им? — сиввӗн каларӗ Владик. — А что их, собак, жалеть? — холодно ответил Владик. — Вӗсем пирӗннисене хӗрхенеҫҫӗ-и? — Они наших жалеют? Нумаях пулмасть атте патне юлташӗ килнӗччӗ. Недавно к отцу товарищ приехал. Вӑл аттене тӗрмере мӗн тунисем ҫинчен каласа пама тытӑнсан, анне мана пӳлӗмрен урама кӑларса ячӗ. Так когда стал рассказывать отцу про то, что в тюрьмах делается, то меня мать на улицу из комнаты отослала. Епле ӑслӑскер! Тоже умная! Эпӗ вара ерипен сата тухрӑм та, сатра чӳрече умӗнче пӗтӗмпех итлесе лартӑм. А я взял потихоньку сел в саду под окошком и всё слышал. Пӗр сӑмах та илтменни юлмарӗ. Ни одного слова не пропустил. Ну, эпир тӗрме пӑхаканнинчен ҫӑраҫҫисене туртса илӗттӗмӗр те пур камерӑсене те уҫса ярӑттӑмӑр. Ну вот, забрали бы мы у надзирателя ключи и отворили бы все камеры.
— Вара эпир мӗн калӑттӑмӑр? — кӗтсе тӑраймасӑр ыйтрӗ Толька. — И что бы мы сказали? — нетерпеливо спросил Толька.
— Нимӗн те каламӑттӑмӑр. — Ничего бы не сказали. «Кай ӑҫта тарас тет, тарӑр!» тесе кӑшкӑрӑттӑмӑр кӑна. Крикнули бы: «Бегите, кто куда хочет!»
— Вӗсем мӗн шухӑшлӗҫ? — А они бы что подумали? Эпӗр порошокпа сӗрӗннӗ, пире вӗсем кураймӗччӗҫ. Ведь мы же порошком натёртые, и нас не видно.
— Шухӑшласа тӑма вӗсене вӑхӑт пулӗччӗ-ши? — А было бы им время раздумывать? Кураҫҫӗ — камерӑсене уҫнӑ, часовойсене вӗлерсе тухнӑ. Видят — камеры отперты, часовые побиты. Часах ӑнкарса илӗччӗҫ. Небось сразу бы догадались.
— Эх, савӑнӗччӗҫ вӗсем, Владик! — То-то бы они обрадовались, Владик!
— Тӑмпай! — Чудак! Тӑватӑ ҫул ларса ирттернӗ, тата тӑватӑ ҫул лармалла пултӑр, паллах, савӑнатӑн… Просидишь четыре года да ещё четыре года сидеть, конечно, обрадуешься… Ну, унтан вара эпӗр чи пуян кондитерскине кӗреттӗмӗр те унта тӗрлӗрен печенисемпе пирожнӑйсене тӑраничченех ҫийӗттӗмӗр. Ну, а потом… потом зашли бы мы в самую богатую кондитерскую и наелись бы там разных печений и пирожных. Эпӗ пӗрре Мускавра тӑватӑ штук ҫисе ятӑм. Я один раз в Москве четыре штуки съел. Вӑл тепӗр аппа, Юлька, качча тухнӑ чухне пулнӑ. Это когда другая сестра, Юлька, замуж выходила.
— Тӑраниччен ҫиме юрамасть — татӑклӑн тӳрлетрӗ Толька. — Нельзя наедаться, — серьёзно поправил Толька. — Эпӗ ҫав кӗнекере вуланӑччӗ: нимӗн те ҫиме юрамасть тесе ҫырнӑ, мӗншӗн тесен пирожнӑйсене вӗсене порошок сӗрмен вӗт, вӗсене ҫиетӗн те, вӗсем хырӑмран курӑнса тӑраҫҫӗ вара. — Я в этой книжке читал, что есть ничего нельзя, потому что пирожные — они ведь не натёртые, их наешься, а они в животе просвечивать будут.
— Чӑнах та курӑнса тӑраҫҫӗ вӗт вара! — килӗшрӗ Владик. — А ведь и правда будут! — согласился Владик. Вара вӗсем иккӗшӗ те лахлатса кулса ячӗҫ. И оба они расхохотались.
— Ку пӗтӗмпех халлап, — терӗ Владик, чӗнмесӗр ларнӑ хыҫҫӑн. — Сказки всё это, — помолчав, сознался и сам Владик. — Пӗтӗмпех халлап та юмах ку. — Всё это сказки. Чепуха. Чепуха. Пулма пултарайман япала. Небылица!
Вӑл тепӗр еннелле ҫаврӑнса месерле выртрӗ те нумайччен пӗлӗт ҫинелле пӑхса выртрӗ. Он отвернулся, лёг на спину и долго смотрел в небо. Толькӑшӑн вӑл Натка вуланине итлесе выртнӑ пек туйӑнчӗ. Тольке показалось, что он прислушивается к тому, что читает Натка.
Анчах Владик итлесе выртман, вӑл темӗскер урӑххи ҫинчен шухӑшласа выртнӑ. Но Владик не слушал, а думал о чём-то другом.
— Халлап, — терӗ вӑл тепӗр хут Толька еннелле ҫаврӑнса. — Сказки, — повторил он, поворачиваясь к Тольке. — Акӑ Австрире пӗр коммунист пур. — А вот в Австрии есть коммунист один. Вӑл ӗлӗк салтак пулнӑ. Он раньше солдатом был. Унтан коммунист пулнӑ. Потом стал коммунистом. Вӑл нимӗнпе сӗрӗнмесӗрех ӑна никам та курмасть. Так этот и без всяких натираний невидимый.
— Мӗнле курӑнманскер апла? — сыхлансарах ыйтрӗ Толька. Как — невидимый? — насторожился Толька.
— Ҫаплах. – Так. Вӑл тӗрмерен тухса тарнӑранпа виҫӗ ҫул ӗнтӗ ӑна полици шырать, анчах ниепле те тупаймасть. С тех пор как убежал он из тюрьмы, три года его полиция ищет и всё никак найти не может. Вӑл е кунта пырса тухать, е унта, пирӗннисем патӗнче. А он то здесь появится, то там, у нас. Львов хулинче вӑл депора ӗҫлекен рабочисен пухӑвӗнче уҫҫӑнах тухса сӑмах каланӑ. Во Львове он прямо открыто на собрании деповских рабочих выступил. Пурте тӗлӗнсех кайнӑ. Все так и ахнули. Полици чупса пыриччен вӑл ҫур сехет хушши сӑмах калама ӗлкӗрнӗ. Пока полиция прибежала, а он уже полчаса проговорил.
— Ну, полици мӗн тунӑ вара? — Ну, и что же полиция? Ну, ӑҫта кӗрсе кайнӑ вара вӑл? Ну, и куда же он девался?
— Акӑ кай та ыйт, — ӑҫта, — мӑнкӑмӑллӑн каларӗ Владик. — А вот поди спроси — куда, — с гордостью ответил Владик. — Полици алӑка уҫса ярсанах, сасартӑк… ҫутӑ сӳнсе ларнӑ. — Как только полиция в двери, вдруг хлоп… свет погас. Чӳречесем нумай, вӗсене темӗншӗн пурне те уҫса пӑрахнӑ. А окон много, и все окна почему-то распахнуты. Полици механик патне чупать, механикӗ кӑшкӑра вӑрҫать… Кинулась полиция к механику, а механик кричит, ругается. «Кайӑр эсӗр, — тет, — шуйттан патне. Манӑн унсӑр та халӗ инкек: якорь чӗркӗвӗ ҫунса татӑлчӗ пулмалла», тет. «Идите, — говорит, — к чёрту. У меня и без того беда: кажется, обмотка якоря перегорела».
— Вӑл ӑна юри ӗнтӗ! — савӑнӑҫлӑн кӑшкӑрса ячӗ Толька. — Так это он нарочно! — с восхищением воскликнул Толька.
— Акӑ эсӗ кай та кӑтартса пар: юри-и, юри мар-и, — кулса илчӗ Владик. — А вот поди-ка ты докажи, нарочно или не нарочно, — усмехнулся Владик. Вара вӑл хӑйӗн юлташне шеллесе ҫапла хушрӗ: И добавил уже снисходительно: — Рабочисем пытараҫҫӗ, ҫавӑнпа та курӑнмасть. — Рабочие прячут, оттого и невидимый. Эсӗ мӗн шухӑшларӑн? А ты что думал? Порошок тетӗн-им? Порошок, что ли?
Инҫетрен чан сасси янраса илтӗнет — кӑнтӑр апачӗ тума вӑхӑт. Издалека донёсся гул колокола — к обеду. Ачасем, минтерӗсене, тӳшек ҫиттисене тата алшӑллийӗсене хӑп-хап ярса тытса, хӑйсен вырӑнӗсенчен ҫухӑраша-ҫухӑраша сиксе тӑчӗҫ. Ребятишки, хватая подушки, простыни и полотенца, с визгом повскакали со своих мест.
— Владик, хӑҫан эпир каллех унта ҫитсе курӑпӑр? — тесе васкаса ыйтрӗ Толька. — Владик, когда мы снова туда доберемся? — торопливо спросил Толька.
— Ҫитсе куратпӑр! — терӗ шӑппӑн Владик, унта персе ҫитнӗ Иоська ҫине чалӑшшӑн пӑхса илсе. — Доберемся! — тихонько сказал Владик, косо взглянув на Иоську, добравшегося туда. — Пӑяв тупрӑмӑр, ӗнтӗ ҫурта та патак кӑна кирлӗ. — Веревку нашли, теперь нужны только свечка и палочка.
— Владик, — тата шӑппӑнтарах ыйтрӗ Толька, — сасартӑк Натка пӗлсен… — Владик, — еще тише спросил Толька, — вдруг Натка узнает… Вара пире каллех линейка ҫине… И снова нас на линейку…
— Тем ҫинчен пӗлсен те кун ҫинчен вӑл ӗмӗрне те ӑнкарса илеес ҫук! — тесе хыттӑн кулса ячӗ Владик, унтан тӳшек ҫиттине тӗркелесе тытса, вӑл хӑйӗн вырӑнне йышӑнма строя чупрӗ. — О чем бы она ни узнала, об этом она не поймет за всю жизнь! — громко засмеялся Владик, а потом, скомкав простыню, побежал в строй, чтобы занять свое место.
Почтӑпа килекен пӑрахут кая юлнӑ. Пароход с почтой запоздал. Ҫавӑнпа та мӑнтӑр почтальон, йывӑррӑн сывласа, туратлӑ кивӗ туйи ҫине тайӑнса, ту ҫинелле каҫхи апат тӑвас вӑхӑталла тин хӑпарчӗ. Поэтому толстый почтальон, тяжело пыхтя и опираясь на старую суковатую палку, поднялся в гору только к ужину.
Ун тавра шавласа кускалакан ачасенчен пӑрӑнкаласа, вӑл вӗсен хушамачӗсене каласа чӗнчӗ, хӑй пӗлекеннисене ятпа чӗнчӗ. Отмахиваясь от обступивших его ребят, он называл их по фамилиям, а тех, кого знал, то и просто по именам.
— Коля, — тет вӑл хулӑн сасӑпа, унтан шӑппӑн тӑракан ачана ҫаннинчен туртать. — Коля, — говорил он басом и тащил за рукав тихо стоявшего мальчугана. — Ну-ка, алпус-ха, шӑллӑм. — Ну-ка, брат, распишись. Алӑ айне ан кӗрӗр, пуҫсӑрсем! Да не лезьте под руки, озорной народ! Алпусма парӑр ӗнтӗ ҫынна; сана, Мишаков, ҫыру ҫук. Дайте человеку расписаться; тебе, Мишаков, нет письма. Сана, Баранкин, ҫыру пур. Тебе, Баранкин, письмо. Кам вӑл сан пата ҫакӑн пек хулӑн ҫырусем ҫырать? И кто это тебе такие толстые письма пишет?
— Ман пата пичче колхозран ҫырать ӑна, — хыттӑн калать Баранкин, хулпуҫҫийӗсемпе ҫирӗппӗн сирсе, ачасем хушшинчен хӗсӗнсе тухса. — Это мне брат из колхоза пишет, — громко отвечал Баранкин, крепко напирая плечом и протискиваясь сквозь толпу ребят. — Кӑна Ваҫҫа пичче ҫырнӑ. — Это брат Василий. Манӑн икӗ пичче. У меня два брата. Пӗри Кӗркури пичче — вӑл Хӗрлӗ ҫарта, броньӑлӑ отрядра. Есть брат Григорий — тот в Красной Армии, в броневом отряде. Ку Ваҫҫа пичче — вӑл пирӗн колхозра аслӑ конюх. А это брат Василий — он у нас в колхозе старшим конюхом. Кӗркурие Хӗрлӗ ҫара илчӗҫ. Григория взяли в Красную армию. Ваҫҫа службӑран таврӑннӑ. Василий вернулся со службы. Пирӗн виҫӗ ывӑл та икӗ хӗр. У нас три брата да три сестры. Иккӗшӗ ҫырӑва пӗлеҫҫӗ, пӗри ҫырӑва пӗлмест-ха, вӑл пӗчӗккӗ. Две грамотные, а одна ещё неграмотная, мала девка.
— Аппусем санӑн миҫе? — А тёток у тебя сколько?
— Сирӗн ӗне пур-и? — А корова у вас есть?
— Чӑхсем пур-и? — А курицы есть? Качака пур-и? — тесе кӑшкӑрчӗҫ Баранкина пӗр харӑс темиҫе ҫын. А коза есть? — закричали Баранкину сразу несколько человек.
— Атте-аннепе тӑван аппасем манӑн ҫук, — терӗ Баранкин, илемсӗр пакет патнелле аллине тӑсса. — Тёток у меня нет, — охотно отвечал Баранкин, протягивая руку за шершавым пакетом.
— Ӗне пирӗн пур, сыснана пуснӑ, сысна ҫури кӑна юлнӑ. — Корова у нас есть, свинью закололи, только поросёнок остался. Качакасем пирӗн ялта усрамаҫҫӗ. А коз у нас в деревне не держат. Качакаран пире усӑ сахал, пахчана кӑна пӑсаҫҫӗ вӗсем. От козы нам пользы мало, только огороду потрава. Мӗн кулатӑр эсӗр? — ырӑ кӑмӑллӑн тӗлӗнсе ҫаврӑнчӗ вӑл, хӑй тавра харӑссӑн кулнине илтсе. И что смеётесь? — добродушно и удивлённо обернулся он, услышав вокруг себя дружный смех. — Хӑйсем ыйтаҫҫӗ, хӑйсемех кулаҫҫӗ тата. — Сами спрашивают, а сами смеются.
Ачасенчен нумайӗшӗсем саланса пӗтсен, Владик Дашевски пырса ӑна ҫыру ҫук-и тесе ыйтрӗ. Когда уже большинство ребят разошлись, то подошёл Владик Дашевский и спросил, нет ли письма ему. Ҫыру пулман. Письма не было. Вӑл почтальона сасартӑк пӳрнипе юнарӗ те, нимӗн те пулман пек шӑхӑрса ярса, ҫул ҫинчи курӑк тӑррисене хулӑпа ҫапса ӳкерсе, аяккалла утрӗ. Он неожиданно погрозил пальцем почтальону, потом равнодушно засвистел и пошёл прочь, сбивая хлыстиком верхушки придорожной травы.
Натка Шегалова Уралран, юлташӗнчен — Верӑран заказ ҫыру илчӗ. Натка Шегалова получила заказное с Урала от подруги — от Веры.
Каҫхи апат хыҫҫӑн часах пӗтӗм санатори отрячӗ Нинӑпа аялти площадка ҫине выляма кайрӗ. Сразу после ужина весь санаторный отряд ушёл с Ниной на нижнюю площадку, где затевались игры.
Аслӑ палатӑсемпе террасӑ умӗнчи сарлака ҫерем ҫинче ытти чухнехинчен те ытларах шӑп та пушӑ пулса юлчӗ. В просторных палатах и на широкой лужайке перед террасой стало по-необычному тихо и пусто.
Натка хӑй пӳлӗмне кайрӗ. Натка прошла к себе в комнату. Ҫырӑва уҫрӗ, унӑн ӑшӗнчен лӳчӗркенсе пӗтнӗ, темӗншӗн краҫҫын шӑрши кӗрекен сӑн ӳкерчӗкӗ тухса ӳкрӗ. Распечатала письмо, из которого выпал потёртый и почему-то пахнувший керосином фотоснимок.
Чукун пӑрӑссемпе явса илнӗ хулӑн юпа патӗнче, пӗр чӗркуҫҫийӗ ҫине чӗркуҫленсе ларса, юпасем ҫине хӑпармалли кукӑр тимӗр чӗрнен тӑхине туртса ҫыхса Вера тӑрать. Возле толстого, охваченного чугунными брусьями столба, опустившись на одно колено и оттягивая пряжки кривой железной «кошки», стояла Вера. Унӑн хура спецовкине пилӗкрен сарлака брезент пиҫиххипе туртса ҫыхнӑ, пиҫиххин металран тунӑ ункисем ҫумне мӑлатук, пралук хӗстермелли хыпкӑчпа пралук татмалли ҫивӗч хыпкӑча тата ытти темле инструментсем ҫакса янӑ. Её чёрная глухая спецовка была перетянута широким брезентовым поясом, а к металлическим кольцам пояса были пристёгнуты молоток, плоскогубцы, кусачки и ещё какие-то инструменты.
Паллах, Вера юпа ҫине хӑпарма хатӗрленет, вӑл васкать, мӗншӗн тесен унтан инҫех мар проводсем (пралуксем) ҫине те инженер, те электромеханик пӑхса тӑрать, унпа юнашар пӗр темле пӗчӗк, хура ҫӳҫлӗ ҫын тӑрать — бригадир е теҫетник пулмалла. Было понятно и то, что Верка собирается забраться на столб и что она торопится, потому что неподалёку от неё смотрел на провода не то инженер, не то электротехник, а рядом с ним стоял кто-то маленький, черноволосый — вероятно, бригадир или десятник. Ҫав хура ҫӳҫлин пит-куҫӗ те темӗн ҫинчен шухӑшланӑ пек, ӑна халь кӑна такам хытӑ ятласа илнӗ пек ҫиленнӗ. И лицо у этого черноволосого было озабоченное и сердитое, как будто его только что крепко выругали. Кунӗ хӗвеллӗ пулнӑ. День был солнечный. Инҫетре туса пӗтермен стройкӑсен лайӑх палӑрман кӑвак мӗлкисем тата ҫӑра та хура тӗтӗм татӑкӗсем курӑнаҫҫӗ. Вдалеке виднелись неясные громады незаконченных построек и клочья густого, чёрного дыма.
Ҫырӑвӗ кӗске пулнӑ. Письмо было короткое. Верка хӑй ырӑ сывӑ пурӑнать тесе ҫырнӑ. Верка писала, что жива, здорова. Практика часах пӗтмелле тенӗ. Что практика скоро кончается. Электрица вӑйне пӗчӗклетекен подстанцие срокченех монтажласа пӗтернӗшӗн ӑна преми пани ҫинчен ҫырса пӗлтернӗ. Что за работу по досрочному монтажу понижающей подстанции она получила премию. Электрица пралукӗсем пӗр-пӗринчен уйрӑлса кайнипе ҫутӑ сӳнсе ларнишӗн хӑйне ятланине ҫырнӑ. Что за короткое замыкание она получила выговор. Пӗтӗмпе илсен, ӗҫсем аван, — вӑл ывӑннӑ, халь сывлӑхӗ аванланнӑ, тата вӗренме пуҫличчен Уралран Мускава кӗрсе тухатӑп, унта Наткӑпа тӗл пулма май килсен аван пулӗччӗ, тесе ҫырнӑ. А в общем, всё хорошо — устала, поздоровела и перед началом занятий обязательно заедет с Урала в Москву, и там хорошо бы с Наткой встретиться.
Натка шухӑша кайрӗ. Натка задумалась. Вӑл хура, тусанлӑ спецовки ҫине, йывӑр та хулӑн ботинкӑ ҫине Верка вунӑ кӗренкелӗ тимӗр чӗрнесене мӗнле васкаса тӑхӑнса лартни ҫине тепӗр хут интересленсе пӑхса илчӗ те, ҫиленнипе сӑн ӳкерчӗкне тӗртсе ячӗ, мӗншӗн тесен вӑл Верка вырӑнӗнче хӑй пуласшӑн пулнӑ. Она с любопытством посмотрела ещё раз на чёрную пыльную спецовку, на тяжёлые, толстые ботинки, на ту торопливую хватку, с которой пристёгивала Верка железные десятифунтовые «кошки», и с досадой отодвинула фотоснимок, потому что она завидовала Верке.
Чӳрече чаршавӗн икӗ аякки те сасартӑк уҫӑлса кайрӗ те, унтан Баранкинӑн ҫаврака пуҫӗ курӑнчӗ. Неожиданно обе половины оконной занавески раздвинулись, и оттуда высунулась круглая голова Баранкина.
— Баранкин, — терӗ тӗлӗнсе ҫиленсе Натка, — эсӗ мӗншӗн площадка ҫинче мар? — Баранкин, — удивилась и рассердилась Натка, — ты почему не на площадке? Ачасем выляҫҫӗ, эсӗ мӗн тӑватӑн? Ребята играют, а ты что?
— Вӑл вӑйӑ мар, — терӗ Баранкин пӗтӗм кӑкӑрӗпе чӳрече янаххи ҫине выртса. — Это не игра, — убеждённо произнёс Баранкин, наваливаясь грудью на подоконник. — Ну, ҫыхса лартрӗҫ ман урасене мишука тӑхӑнтарса, — чуп, теҫҫӗ. — Ну, завязали мне ноги в мешок, — беги, говорят. Эпӗ ярса пусрӑм та — ҫӗр ҫине лаап! сарӑлса ӳкрӗм. Я шагнул и — бац на землю. Тепре пусатӑп — каллех сарӑлса ӳкетӗп. Шагнул — и опять бац. Вӗсем кулаҫҫӗ. А они смеются. Унтан кашӑк ҫине чӗре ҫӑмарта хучӗҫ, алла тыттарчӗҫ те каллех — чуп! теҫҫӗ. Потом положили в ложку сырое яйцо, дали в руки и опять — беги! Паллах, ҫӑмарта шап турӗ те — ҫӗмӗрӗлсе кайрӗ. Конечно, яйцо хлоп и разбилось. Вӑйӑ-и вара вӑл? Разве же это игра? Пирӗн колхозра ун пек вӑйӑшӑн хулӑпа та часах ҫунтарса илеҫҫӗ. У нас в колхозе за такую игру и хворостиной недолго. — Вӑл Натка ҫине ӳпкелешсе пӑхса илчӗ те ырӑ кӑмӑллӑн каларӗ: — Он укоризненно посмотрел на Натку и добродушно добавил: — Эпӗ кунта пулатӑп. — Я тут буду. Ниҫта та кӗрсе каяс ҫук. Никуда не денусь. Гейкӑна вутӑ татма кайса пулӑшсан авантарах пулӗ, каям-ха, терӗ. А лучше пойду помогу Гейке дрова пилить.
Баранкинӑн ҫаврака пуҫӗ пытанчӗ. Круглая голова Баранкина скрылась. Анчах пӗр самантран унӑн хӗрелсе кайнӑ пит-куҫӗ каллех пӳлӗмелле тӑсӑлса кӗчӗ. Но через минуту раскрасневшееся лицо его опять просунулось в комнату.
— Мансах кайнӑ, — терӗ вӑл лӑпкан, Наткӑн кӑмӑлсӑр пит-куҫне курса. — Забыл, — спокойно сказал он, увидав недовольное лицо Натки. — Комсомолецсем мечӗкпе вылякан площадка патӗнчен иртсе кайрӑм. — Проходил мимо площадки, где комсомольцы в мяч играют. Чарса тӑратрӗҫ те: хытӑрах чуп, Шегалова пушӑ пулсан, часрах килтӗр, терӗҫ. Остановили и наказывают: беги шибче, и если Шегалова свободна, пусть скорее идёт. Пачах манса кайнӑ, — терӗ те вӑл тепӗр хут, темле кулса илсе, темшӗн аса илчӗ: Совсем забыл, — повторил он и, неловко улыбнувшись, почему-то вспомнил: — Пирӗн колхозра пӗрре ҫӗрле ампара вут тӗртнӗ. — У нас в колхозе как-то ночью амбар подожгли. Пичче килте пулман. Брата дома не было. Чупрӑм эпӗ сарайне лаша кӳлме тесе — тӗттӗм. Кинулся я в сарай лошадь запрягать — темно. Йӗнерчӗкӗ пӑта ҫинчен персе анать те тӳрех мана пуҫран шаплаттарать. А чересседельник с гвоздя как соскочит да мне прямо по башке. Аран-аран картишне тухрӑм. Насилу я во двор вылез. Ампар ҫунат те ҫунать… А амбар горит, горит…
— Баранкин, — тесе ыйтрӗ Натка, аллине унӑн тӗреклӗ хулпуҫҫийӗ ҫине хурса, — санӑн аннӳ пур-и? — Баранкин, — спросила Натка, положив руку на его крепкое плечо, — у тебя мать есть?
— Пур.- Есть. Александра ятлӑ, — хавассӑн та савӑнаҫлӑн каларӗ Баранкин. Александрой зовут, — охотно и обрадовано ответил Баранкин. — Александра Тимофеевна. — Александра Тимофеевна. Вӑл пирӗн колхозра выльӑх пӑхнӑ ҫӗрте. Она у нас в колхозе скотницей. Ҫак ҫуркунне тӑрӑшшӗпех выртса ирттерчӗ. Всю эту весну пролежала. Халь ӗнтӗ аплах мар… самайланчӗ… Теперь ничего… поздоровела. Вӑкӑр ӑна кӑкӑртан сӗкнӗ. Бык её в грудь боднул. Пирӗн аван вӑкӑр пур, ӑратлӑскер. У нас хороший бык, породистый. Иртнӗ хӗлте колхоз Моршанскра ултҫӗр тенкӗ парса илнӗ. В Моршанске прошлую зиму колхоз за шестьсот рублей купил… Пыратӑп, пыратӑп! — тесе кӑшкӑрчӗ Баранкин, такам пӗри инҫетрен, тытӑнчӑклӑ сасӑпа кӑшкӑрнине хирӗҫ. Иду, иду! — крикнул Баранкин, оборачиваясь на чей-то далёкий хриплый окрик. — Ку Гейка мана чӗнет, — тесе ӑнлантарчӗ вӑл. — Это Гейка зовёт, — объяснил он. — Эпӗр унпа туслӑ. — Мы с ним дружки.
Натка площадка патнелле аннӑ чухне хӗвел тинӗс хыҫӗнче пытана пуҫланӑ, ҫӗрлехи кӑвак шуркутсем нимӗн сас-чӳсӗр ярӑнса вӗҫме пуҫларӗҫ. Когда Натка спускалась к площадке, солнце уже скрывалось за морем, бесшумно заскользили серые вечерние стрижи. Иҫӗм ҫырли пахчисенчи хуралҫӑсем вут чӗртсе ячӗҫ, тӗтӗм мӑкӑрлана пуҫларӗ. Задымили сторожевые костры на виноградниках. Тинӗс хӗрринчи маякӑн симӗс хунарӗсем йӑлтӑртатма пуҫларӗҫ. Зажглись зелёные огни створного маяка. Час тӗттӗм пулса килет, анчах вӑйӑ тин хӗрсе кайнӑ. Ночь надвигалась быстро, но игра была в самом разгаре.
«Картузик пит те лайӑх тытмалла парать», тесе шухӑшларӗ Натка тӑн-тӑн меч пӗлӗтелле вӗҫнине, вӑл пӗр самантлӑха ватӑ кипариссен тӑррисен тӗлӗнче чарӑнса тӑнине, тата ҫав тӳрӗ линипех ҫӗр ҫинелле персе аннине пӑхса тӑрса. «Хорошие свечки даёт Картузик», — подумала Натка, глядя на то, как тугой мяч гулко взвился к небу, повис на мгновенье над острыми вершинами старых кипарисов и по той же прямой плавно рванулся к земле. Натка, сандалисене хытӑ ҫыхнипе ҫыхманнине тӗрӗслесе, ҫӳлелле сиксе илчӗ, тутӑрне тӳрлетрӗ те, мечӗк ҫинчен куҫне илмесӗр, сетка патне чупса пырса, Картузикран сулахайра пушӑ вырӑна тӑчӗ. Натка подпрыгнула, пробуя, крепко ли затянуты сандалии, поправила косынку и, уже не спуская глаз с мяча, подбежала к сетке и стала на пустое место, слева от Картузика.
— Пасламалла, — терӗ ӑна Картузик шӑппӑнрах. — Пасовать, — вполголоса строго сказал ей Картузик.
— Пасламалла, — ҫавӑн пекех шӑппӑнраххӑн вӑл хирӗҫ каларӗ те, вӑл мече хыттӑн ҫапса сеткӑн леш еннелле сирпӗнтерсе ячӗ. — Есть пасовать, — также вполголоса ответила она и сильным ударом послала мяч далеко за сетку.
— Пасламалла, — терӗ тепӗр хут Картузик. — Пасовать, — повторил Картузик. — Лӑпкӑнрах, Натка. — Спокойней, Натка.
Анчах вӑл, пӗтӗрӗнекен, чее меч, сасартӑк виҫҫӗмӗш йӗр ҫинелле ывтӑнчӗ. Но вот он, кручёный, хитрый мяч, метнулся сразу на третью линию. Чалӑшшӑн ҫапса каялла янӑ меч сиксе илнӗ Картузик пуҫӗ тӗлӗнче тӳрех ҫӳлелле вӗҫсе кайрӗ. Отбитый косым ударом, мяч взвился прямо над головой отпрыгнувшего Картузика.
— Пар! — кӑшкӑрчӗ Натка Картузика. — Дай! — вскрикнула Натка Картузику.
— Ил! — терӗ хирӗҫ Картузик. — Возьми! — ответил Картузик.
— Кас! — кӑшкӑрчӗ Натка, ӑна ытла ҫӳлех мар тӳрӗ ҫапса парса. — Режь! — вскрикнула Натка, подавая ему невысокую свечку.
— Пур! — терӗ те вӑл, хаяррӑн меч ҫине аялалла ҫапрӗ. — Есть! — ответил он и с яростью ударил по мячу вниз.
— Пӗрре — ноль, терӗ сутье. — Один — ноль, — объявил судья. Вара вӑл шӑхӑртрӗ те, систерчӗ: И, засвистев, предупредил: — Шегаловпа Картузик, пӗр-пӗринпе ан калаҫӑр, ахалин штрафлӑ очко ҫырса хуратӑп. — Шегалова и Картузик, не переговариваться, а то запишу штрафное очко.
Натка кулса ячӗ. Натка рассмеялась. Нимӗн те пӑлханман Картузик йӑл кулса илчӗ те, вӗсем иккӗшӗ те чеен пӗр-пӗрине ӑнланмалла пӑхса илчӗҫ. Невозмутимый Картузик улыбнулся, и они хитро и понимающе переглянулись.
— Шегалова, — ачасенчен тахӑшӗ кӑшкӑрчӗ ӑна — сана Алеша Николаев темӗскер тума пит те шыратчӗ! — Шегалова, — крикнул ей кто-то из ребят, — тебя Алёша Николаев зачем-то ищет!
— Тата мӗн! — терӗ Натка. — Ещё что! — отмахнулась Натка. — Мӗн кирлӗ ӑна ҫӗрле? — Что ему ночью надо? Унта Нина юлнӑ. Там Нина осталась.
Тӗттӗмленсех пырать. Сгущалась темнота. Шут ҫинче «пӗрре — ноль» пулнӑ чух каҫхи ҫутӑ пӗтсе ларчӗ. На счёте «один — ноль» догорела заря. «Саккӑр-пиллӗк» ҫинче ҫӑлтӑрсем ҫуталчӗҫ. На «восемь — пять» зажглись звёзды. Сутье сег-бол тенӗ вӑхӑтра тусем хыҫӗнчен куҫа йӑмӑхтаракан ҫутӑ уйӑх хӑпарчӗ те, ҫап-ҫутӑ пулчӗ — вӑййа хут ҫӗнӗрен пуҫласа яр. А когда судья объявил сэт-бол, то из-за гор вылезла такая ослепительно яркая луна, что хоть опять начинай всю игру сначала.
— Сет-бол! — кӑшкӑрчӗ сутье, ҫав вӑхӑтра тенӗ пекех вара хура меч сетка варри тӗлӗнче пит те ҫӳлелле ярӑнса сикрӗ. — Сэт-бол! — крикнул судья, и почти тотчас же чёрный мяч взвился высоко над серединой сетки.
— Пар! — Натка Картузикран куҫӗсемпе ыйтрӗ. «Дай!» — глазами попросила Натка у Картузика.
— Ил! — терӗ вӑл ним чӗнмесӗр пуҫне тайнипе. «Возьми!» — ответил он молчаливым кивком головы.
— Кас! — терӗ Натка куҫӗсене хӗссе, вӑл хӑй те шартах сикрӗ те тӗттӗм ҫӗртех мече ҫапнине тата сутье уҫӑ шӑхӑртнине илтрӗ. «Режь!» — зажмуривая глаза, вздрогнула Натка и ещё втёмную услышала глухой удар и звонкий свисток судьи.
— Шегаловпа Картузик, пӗр-пӗринпе ан калаҫӑр, — терӗ сутье кӑмӑллӑн. — Шегалова и Картузик, не переговариваться! — добродушно сказал судья. Анчах ку ӗнтӗ паллӑ туса мар, асӑрхаттарнӑ пек пулчӗ. Но уже не в виде замечания, а как бы предупреждая.
Килелле таврӑннӑ чухне Натка Гейкӑна тӗл пулчӗ; вӑл ту айнелле хӑй, хыҫҫӑн пӗр ҫӗклем шавласа сиксе пыракан шалчасем туртса пырать. Возвращаясь домой, Натка встретила Гейку; он волок за собой под гору целую кучу гремящих и подпрыгивающих жердей. Наткӑна палласа, вӑл чарӑнса тӑчӗ. Узнав Натку, он остановился.
— Федор Михайлович шыратчӗ, — терӗ пысӑк сасӑпа, шӑппӑнтарах каларӗ вӑл. — Фёдор Михайлович спрашивал, — угрюмо сообщил он Натке. — Мана шырама ярсаччӗ, анчах эпӗ тупаймарӑм. — Меня посылали искать, да я не нашёл. Тем тума пит те кирлӗ пулнӑ тет, пӗлместӗп. Не знаю, зачем-то шибко ему понадобились.
«Мӗн те пулсан пулнӑ пуль?» тесе шикленсе шухӑшларӗ Натка, вара ҫул ҫинчен сасартӑк сулахай еннелле пӑрӑнчӗ. «Что-нибудь случилось?» — с тревогой подумала Натка и круто свернула с дороги влево. Унӑн ури айӗнчен пӗчӗк чулсем шакӑртаттарса кусса анса кайрӗҫ. Маленькие камешки с шорохом посыпались из-под её ног. Картлашкалӑ сукмак тӑрӑх пӗр тӗме патӗнчен теприн патне сиксе, вӑл отряд ҫурчӗ умӗнчи ҫерем ҫине анчӗ. Быстро перепрыгивая от куста к кусту, по ступенчатой тропинке она спустилась на лужайку.
Йӗри-тавра лӑп та шӑп. Всё было тихо и спокойно. Вӑл, лагерь штабне кайма кирлӗ-ши, кирлӗ мар-ши? тесе шухӑшлакаласа тӑчӗ те, ҫапах та вӑхӑт нумай пулнӑ та пурте ҫывӑраҫҫӗ тесе шутласа, ерипен коридора кӗрсе кайрӗ. Она постояла, раздумывая, стоит ли идти в штаб лагеря или нет, и, решив, что всё равно уже поздно и все спят, тихонько прошла в коридор.
Дежурнӑй патне кӗрсе мӗн пулнине пӗличчен малтан вӑл сандалие кӗрсе тулнӑ ҫивчӗ чулсене унтан силлесе кӑларма хӑй патне кӗрсе кайрӗ. Прежде чем зайти к дежурной и узнать, в чём дело, она зашла к себе, чтобы вытряхнуть из сандалий набившиеся туда острые камешки. Ҫутмасӑрах вӑл кравать ҫине ларчӗ. Не зажигая огня, она села на кровать. Тӑхисенчен пӗри темшӗн вӗҫерӗнмен те, Натка электрица ҫутмалли выключатель патнелле кармашрӗ. Одна из пряжек что-то не расстёгивалась, и Натка потянулась к выключателю. Анчах вӑл сасартӑк шартах сикрӗ те шӑпланчӗ: пӳлӗмре вӑл хӑй пӗччен мар пек туйӑнчӗ ӑна. Но вдруг она вздрогнула и притихла: ей показалось, что в комнате она не одна.
Вырӑнтан сиккелеме тата электрицӑна ҫутса яма шикленсе, вӑл итлеме пуҫларӗ те, такам сывланине уҫҫӑнах илтсе, пӳлӗмре такам пытанса тӑнине ӑнланса илчӗ. Не решаясь пошевельнуться, Натка прислушалась и теперь, уже ясно расслышав чьё-то дыхание, поняла, что в комнате кто-то спрятан. Вӑл вӑй пухса илсе элекрицӑна ҫутса ячӗ те алӑк патнелле сикрӗ. Она тихонько повернула выключатель.
Ҫемҫе ҫутӑ унӑн ҫӳлӗ пӳлӗмне ҫутатса ячӗ. Мягкий свет осветил ее высокую комнату.
Тепӗр енчи стена ҫумӗнче пысӑках мар тимӗр крават ларнине, вӑл кравать ҫинче леш хӑй палланӑ-палламан арҫын ача хытӑ та лӑпкӑ ҫывӑрнине вӑл курать. Она увидела, что у противоположной стены стоит небольшая железная кровать, а в ней крепко и спокойно спит всё тот же и знакомый и незнакомый ей мальчуган. Ҫав шурӑ пуҫлӑ, хура куҫлӑ Алька выртать унӑн пӳлӗмӗнче. Всё тот же белокурый и темноглазый Алька.
Ку ӗнтӗ пӗтӗмпех кӗтмен ҫӗртен пулнӑ япала, пуринчен ытла — нимӗн те ӑнланма ҫук. Всё это было очень неожиданно, а главное — совсем непонятно.
Ҫутӑ ҫывӑракан Алька пичӗ ҫине пырса ӳкрӗ те, вӑл йӑшӑлтатма пуҫларӗ. Свет ударил спящему Альке в лицо, и он заворочался. Натка кӑвак тутӑра туртса илчӗ те ӑна абажур ҫийӗнчен карса ячӗ. Натка сдёрнула синий платок и накинула его поверх абажура.
Алӑк уҫӑлчӗ те пӳлӗмелле дежурнӑй сестра хӑйӗн ыйхӑллӑ пит-куҫне тӑсрӗ. Зашуршала дверь, и в комнату просунулось сонное лицо дежурной сестры.
— Ольга Тимофеевна, — шӑппӑнраххӑн ыйтрӗ Натка, — кам ку? — Ольга Тимофеевна, — полушёпотом спросила Натка, — кто это? Мӗншӗн ку?.. Почему это?
— Ку Алька, — терӗ дежурнӑй: — сана каҫхине нумайччен шырарӗҫ. — Это Алька, — равнодушно ответила дежурная: — тебя весь вечер искали, искали. Сана сӗтел ҫинче ҫыру пур. Тебе на столе записка.
Ҫырӑвӗ Алеша Николаевран пулнӑ. Записка была от Алёшки Николаева.
«Натка! — Ку Алька, Ганин инженерӑн ывӑлӗ. «Натка! — писал Алёша. — Это Алька, сын инженера Ганина. Ганин халӗ ҫӳлти кӳлӗ патӗнче пӑркӑ тӑвас тӗлӗшпе ӗҫлет. Ганин работает сейчас по водопроводке у Верхнего озера. Паян инкек пулчӗ: ҫӗр айӗнче шыв ҫулне касса татнӑ та шыв мӗн пур лакӑмсене тултарать. Сегодня случилась беда: перерезали подземный ключ, и вода затопляет выемки. Инженер хӑй кӳлӗ патне кайрӗ. Сам инженер уехал к озеру. Эсӗ ан ҫилен — эпир халлӗхе кравате сан пата лартрӑмӑр, ыран мӗн те пулсан шухӑшласа тӑвӑпӑр», тесе ҫырнӑ ҫырура. Ты не сердись — мы поставили пока кровать к тебе, а завтра что-нибудь придумаем».
Кравать патӗнче шурӑ табурет ларать. Возле кроватки стояла белая табуретка. Ун ҫинче кӑвак труҫик, шупка-кӑвак майка, ҫаврака чул, картонран тунӑ коробка тата калама ҫук йӑлтӑртатса тӑракан пилӗк вӗҫлӗ ҫӑлтӑр айӗнче сиккипе пыракан пӗр юланутлӑ ҫынна ӳкернӗ сӑрӑлӑ картина выртаҫҫӗ. На ней лежали синие трусики, голубая безрукавка, круглый камешек, картонная коробочка и цветная картинка, изображавшая одинокого всадника, мчавшегося под ослепительно яркой пятиконечной звездой.
Натка коробкӑна уҫрӗ те унтан вара унӑн чӗркуҫҫийӗсем ҫине икӗ кӑвак шӑрчӑк сиксе тухрӗҫ. Натка открыла коробочку, и оттуда выпрыгнули к ней на колени два серых кузнечика.
Натка ерипен кулса ячӗ те ҫутта сӳнтерчӗ. Натка тихонько рассмеялась и потушила свет. Алеша Николаев ҫине вӑл ҫиленмерӗ. На Алёшу Николаева она не сердилась.
Ҫӗнӗ пӗве патӗнчи ҫӳлти бараксем патне ҫитиччен инженер иккӗмӗш участка патнелле пӑрӑнчӗ. Не доезжая до верхних бараков у новой плотины, инженер свернул ко второму участку. Инҫетренех вӑл ҫыран хӗррине йӗркесӗр кӑлара-кӑлара ывӑтнӑ урапасене, катмаксемпе кӗреҫесене курчӗ. Ещё издалека он увидел в беспорядке выкинутые на берег тачки, мотыги и лопаты. Паллах, ӗҫлекенсем кӗтмен ҫӗртенех шыв сасартӑк персе тухнӑ пулас. Очевидно, вода застала работавших врасплох.
Инженер лаша ҫинчен сиксе ӑнчӗ. Инженер соскочил с коня. Пӑтранчӑк сарӑ шӗвек япала лакӑма пӗр метр ҫурӑ ытла тулса ларнӑ. Мутная жижа уже больше чем на полтора метра залила выемку. Шывра туртса кӑларман паллӑ тумалли юпа кӑнтарса тӑнӑ, тата икӗ йывӑҫ кӗреҫе лӑпкӑн ишсе ҫӳренӗ. В воде торчал невыдернутый разметочный кол и спокойно плавали две деревянные лопаты.
Инженер ӑнланса илчӗ: тата ҫур метр хӑпарсан, шыв юнашар лакӑма тултарса каялла каять тата тепӗр метр ҫӳлӗш хӑпарсан, вара пӗве ҫийӗнчен юхса сасартӑк сылтӑма пӑрӑнать те, халӗ йывӑҫ шулапсем хурас тӗлӗшпе ӗҫлекен пӗрремӗш участкӑна шыв айне туса, пӗтӗм ӗҫе пӗтерсе хурать. Инженер понял, что, поднявшись ещё на полметра, вода пойдёт назад, заливая соседнюю впадину, а когда вода поднимется ещё на метр, перельётся через гребень и, круто свернув направо, затопит и сорвёт первый участок, на котором шли работы по прокладке деревянных желобов.
— Сергей Алексеич, ӗҫсем начар! — кӑшкӑрчӗ аслӑ теҫетник Дягилев, вӗтлӗхсене шатӑрттарса ҫӗмӗрсе, хӑмасемпе пӗренесем турттарса анакан икӗ лав умӗнчен ту ҫинчен анса. — Плохо, Сергей Алексеевич! — закричал старший десятник Дягилев, спускаясь с горы впереди двух подвод, которые, с треском ломая кустарник, волокли доски и брёвна.
— Хӑҫан шӑтарса кайрӗ? — ыйтрӗ инженер. — Когда прорвало? — спросил инженер.
— Шалимов ӑҫта? — Шалимов где?
— Эх, Сергей Алексеич, ун пек халӑхпа ӗҫ пулать-и вара вӑл. — Разве же с таким народом работать можно, Сергей Алексеевич? Ун пек халӑхпа пушӑ параппана ҫаптарма кӑна. С таким народом только из пустого в порожнее переливать. Тӑхӑр сехетре шӑтарса кайнӑ. Прорвало часов в девять. Шалимов бригади ӗҫленӗ… Шалимовская бригада работала… Аялтан татсассӑнах, вӗсен брезент илсе килсе ҫиелтен чулсем пӑрахмалла пулнӑ, вӗсем — унталла та кунталла, мана шырама… Как рвануло это снизу, им бы сейчас же брезент тащить да камнями заваливать, а они — туды, сюды, меня искать… Мана шыраса тупиччен вара ӑна — шӑтӑкне пӗр чалӑша яхӑнах аслатса та пӑрахнӑ. Пока то да сё, пока меня разыскали, а её — дыру-то — чуть ли не в сажень разворотило.
— Шалимов ӑҫта? — Шалимов где?
— Халех килет. — Сейчас придёт. Хӑйсен ялӗнчен рабочисене хӑваласа кӑларать. В своей деревне рабочих собирает.
Ҫӗр каҫичченех пуртӑ сасси тӑчӗ, кӑвайт куписем йӑлкӑшрӗҫ, сӑмала факелӗсем ҫатӑртатрӗҫ. Всю ночь стучали топоры, полыхали костры и трещали смоляные факелы. Тул ҫутӑлса килеспе сулӑ туса хатӗрлерӗҫ те, ҫӗмӗрсе тухнӑ шыв палкаса выртакан вырӑна виҫӗ сехет хушши вара вак чул тултарса чӑптасем пӑрахнӑ. К рассвету сколотили плот и целых три часа сбрасывали рогожные кули со щебнем в то место, откуда била прорвавшаяся вода.
Юлашкинчен тин, балластӑн юлашки купине пӑрахсан шыв айӗнчи шӑтӑка питӗрсе лартсан, лачкам шыв пулнӑ, пылчӑкланса пӗтнӗ инженер хӑйӗн хӗрелсе кайнӑ пит-куҫне шӑлса илчӗ те ҫыран хӗррине тухрӗ. И когда наконец, сбросив последнюю груду балласта, забили подводную дыру, мокрый, забрызганный грязью инженер вытер раскрасневшееся лицо и сошёл на берег.
Анчах вӑл ҫунакан кӑвайт купинчен кӑвар илме тесе чӗркуҫленсе ларсанах ҫыран хӗрринче шавлама, кӑшкӑрма, вӑрҫма пуҫларӗҫ. Но едва только он опустился на колени, доставая из костра горящий уголёк, как на берегу раздались шум, крики и ругань. Вӑл сиксе тӑчӗ те чӗртсе ҫитереймен пирусне ывӑтса ячӗ. Он вскочил и отшвырнул нераскуренную папиросу.
Малтанхи шӑтӑкран чылай сылтӑмарах тӗпӗнчен шыв тапса тухса вӗрекен хуранти пек палкаса кӑна тӑрать. Вырываясь со дна гораздо правее, чем в первый раз, вода клокотала и пенилась, как в кипящем котле. Пӑкӑласа лартнӑ шыв ҫулне тепӗр вырӑнта, малтанхинчен тата вӑйлӑрах шӑтарса тапса тухнӑ. Закупоренную родниковую жилу прорвало в другом месте и, по-видимому, прорвало ещё сильнее, чем прежде.
Ҫиленсе ҫитнӗ ҫӗр чавакансем патӗнчен иртсе инженер Дягилевпа Шалимов патне пычӗ. Мимо обозлённых землекопов инженер подошёл к Дягилеву и Шалимову. Вӑл вӗсене айлӑмӑн хӗррипе айлӑма ҫӳлӗ мар, анчах хулӑн чул пӗвепе пӳлсе хунӑ тӗле илсе кайрӗ. Он повёл их по краю лощины к тому месту, где лощина была перегорожена невысокой, но толстой каменистой грядой.
— Акӑ! — терӗ вӑл.— Вот! — сказал он. — Кунта вӑтӑр ҫын тӑратӑпӑр. — Поставим сюда тридцать человек. Алтӑр урлӑлла май, шыва айлӑмалла ту хӗррипе ярӑпӑр. Ройте поперёк, и мы спустим воду по скату.
— Тӑпри мӗнле, Сергей Алексеич! — терӗ хирӗҫ Дягилев, Шалимовпа пӑхса илсе. — Грунт-то какой, Сергей Алексеевич! — возразил Дягилев, переглядываясь с Шалимовым. — Малтанлӑха пӗтӗм вӑйпа ӗҫлесен те талӑкра вунпилӗк метр алтсассӑн аванччӗ, малалла, хӑвӑрах куратӑр, ҫара ҫул кӑна. — Хорошо, если сначала от силы метров сорок за сутки возьмём, а дальше, сами видите, голый камень.
— Алтӑр, — терӗ инженер тепӗр хут. — Ройте, — повторил инженер. — Улшӑна-улшӑна пӗр чарӑнмасӑр алтӑр. — Ройте посменно, без перерыва. Малалла вара динамитпа сирпӗтсе ярӑпӑр. А дальше взорвём динамитом.
— Пирӗн динамит ҫук, Сергей Алексеич, ҫынсене ахаль анчах лутӑркани пулать. — Нет у нас динамита, Сергей Алексеевич, напрасно только людей измотаем.
— Алтӑр, — терӗ инженер тепӗр хут, нумайччен пӗр вырӑнта тӑнӑ лашан чӗлпӗрне салтса илсе, — тупма кирлӗ, унсӑрӑн пирӗн пӗтӗм ӗҫ пӗтсе ларать, — терӗ. — Ройте, — отвязывая повод застоявшегося коня, повторил инженер, — надо достать, а то пропала вся наша работа.
Лагере анса Алька патне кӗмесӗрех, инженер телефон патне кайрӗ те нумайччен тата ҫине тӑрсах Севастопеле чӗнчӗ. Спустившись в лагерь и не заходя к Альке, инженер пошёл к телефону и долго, настойчиво вызывал Севастополь. Юлашкинчен вӑл чӗнсе илчӗ, анчах Взрывселпромран ӑна — Мускавран наряд памасӑр пӗр килограм та динамит пама пултараймастпӑр, терӗҫ. Наконец он дозвонился, но из Взрывсельпрома ему ответили, что без наряда от Москвы динамита ему не могут отпустить ни килограмма.
Шоссе ҫул ҫине тухсассӑн, инженер сылтӑмалла пӑрӑнчӗ те тинӗс ҫыранӗ хӗррипе хура, ешӗл кипарислӑ, чул сӑртлӑ парк варринче илемлӗ шурӑ ҫуртсем кӑнтарса ларакан Сӑмсах патнелле юртӑпа чуптарчӗ. Выехав на шоссейную дорогу, инженер повернул направо и по-над берегом моря рысью поскакал к мысу, где среди скалистого парка высились красивые белые здания. Ку ӗлӗкхи пуян имени Ай-Су пулнӑ, халӗ пионер лагерӗн шефӗн — Тӗпӗҫтӑвкомпа Халӑх комиссарӗсен канашӗн — каймалли ҫурчӗ пулнӑ. Это было прежде богатое поместье, а теперь шеф пионерского лагеря, дом отдыха ЦИК и Совнаркома — Ай-Су.
Ҫӳлӗ, илемлӗ, эрешлӗ карта патне ҫитсен, лаши ҫинчен сиксе анчӗ те, вӑл дежурнӑй патне кӗрсе, канакансем хушшинче Самарин е Гитаевич юлташсем пури тесе ыйтрӗ. Соскочив у высокой узорной решётки, он зашёл в дежурку и спросил, есть ли среди отдыхающих товарищи Самарин или Гитаевич. Ӑна: Самарин ирхинех Ялтӑна кайрӗ, вӑл каҫалапа тин таврӑнать, Гитаевич кунта, — терӗҫ. Ему ответили, что Самарин ещё с утра уехал в Ялту и вернётся только к вечеру, а Гитаевич здесь.
Инженер пропуск илчӗ те, пылчӑклӑ атӑ кунчине пушӑпа ҫапкаласа, аллейӑ вӗҫӗнче курӑнакан ҫутӑ хушӑ патнелле утрӗ. Инженер взял пропуск и, похлопывая плетью о голенище грязного сапога, пошёл к виднеющемуся в глубине аллеи просвету.
Гитаевича вӑл тинӗс хӗрринчен пусма тӑрӑх хӑпарнӑ чухне тӗл пулчӗ. Гитаевича он встретил у лесенки, ведущей к морю. Вӑл хура ҫӳҫлӗ, ҫӳҫӗсем шурала пуҫланӑ ҫын пулнӑ, вӑл пысӑк та ҫаврака куҫлӑхпа ҫӳренӗ, сухалӗ сарлака хура пулнӑ. Это был черноволосый с проседью человек в больших круглых очках, с широкой чёрной бородой.
— Аван-и? — терӗ инженер хыттӑн, аллине картус сӑмси патне тытса. — Здравствуйте! — громко сказал инженер, прикладывая руку к козырьку.
Гитаевич ҫак сасартӑк пырса тухнӑ пылчӑклӑ атӑллӑ, тӑмпа варланса пӗтнӗ френч тӑхӑннӑ ҫын ҫине тӗлӗнсе пӑхрӗ. Гитаевич с удивлением посмотрел на этого внезапно возникшего человека в грязных сапогах и в запачканном глиною френче.
— Ба!.. — Ба!… Ба!.. Ба!… Сергей! — кулкаласа илсе каларӗ вӑл хӑйӗн уҫӑ та хытӑ сассипе. Сергей! — улыбаясь, заговорил он резким, каркающим голосом. — Ӑҫтан? — Откуда? Мӗнле тумтирпе, — атӑ, френч… нухале! И в каком виде — сапоги, френч… нагайка! Мӗн эсӗ разведкӑран тӳрех полк штабне-им? Что ты, прямо из разведки в штаб полка?
— Ӗҫ пур, Гитаевич юлташ, — терӗ Сергей хӑйне тӑсса панӑ алла хытӑ чӑмӑртаса. — Дело, товарищ Гитаевич, — сказал Сергей, сжимая протянутую руку. — Пит те васкавлӑ ӗҫ. — Спешное дело.
— Ан хуш мана, Сергей, ан хуш, — терӗ Гитаевич тенкел ҫине ларса. — Уволь, уволь, — заговорил Гитаевич, усаживаясь на скамейку. — Хаҫатсем вуламастӑп, телеграммӑсене те вуламан. — Газет не читаю, телеграмм не распечатываю. Мӗн ҫинчен калаҫас тетӗн? О чём хочешь поговорить? Ӗлӗкхине… дивизие аса илӗпӗр, Бессарабие. Старину вспомним… дивизию, Бессарабию. Ахаль калаҫӑпӑр — ӑна хаваслансах калаҫӑп, ӗҫ ан хуш. Так поговорим — это с большим удовольствием, а от дела избавь. Эп кунта пуҫлӑх тавраш мар, ӗҫре те мар. У меня здесь ни чина, ни должности, ни обязанностей. Выртатӑп хӗвел ҫинче, куратӑн акӑ, сӑвӑсем вулатӑп. Лежу на солнышке да вот, видишь, стихи читаю.
— Ӗҫ, Гитаевич юлташ, — терӗ хыттӑнах Сергей. — Дело, товарищ Гитаевич, — упрямо повторил Сергей. Пит кирлӗ ӗҫ пулмасан, ыйтмӑттӑмччӗ те. — Если бы не важное, то и не просил бы.
— Палицын ӑҫта?.. — Палицын где?… Матусевич?… Матусевич? Тата лешӗ, мӗнлеччӗ-ха унӑн? И этот… как его? Ну питҫӑмартинче ҫӗвӗк пурри… Ну, со шрамом на щеке… Ах, эсӗ. Ах ты! Ах, мӗнлеччӗ-ха унӑн, леш ҫӗвӗклин хушамачӗ? — терӗ малалла Гитаевич, Сергей каланине илтмӗш пулса. Да как же его, этого, что со шрамом? — как бы не расслышав Сергея, продолжал Гитаевич.
— Нумай пулнӑ унта ҫӗвӗллисем, Гитаевич юлташ. — Много со шрамами было, товарищ Гитаевич. Эпӗ хам та ҫӗвӗллӗ, — тет Сергей. Я и сам со шрамом, — продолжал Сергей. — Мана динамит кирлӗ. — Мне динамит нужен. Взрывселпром памасть. Взрывсельпром не даёт. Мускавран ыйтмалла, тет. Говорит, Москву запрашивать надо. Эсир ҫырса парсан, вӗсем параҫҫӗ вара. А если вы напишете, то даст. Сирӗн канмалли ҫурт — пирӗн шеф. Ваш дом отдыха — наш шеф. Эсир канатӑр, апла пулсан эсир те шеф. Вы отдыхаете, значит, вы тоже шеф.
— Мӗнле динамит? — Какой динамит? Мӗнле шефсем? — ҫиленсе тата шикленсерех тепӗр хут ыйтрӗ Гитаевич. Какие шефы? — с раздражением и беспокойством переспросил Гитаевич. — Ӑҫтан эсӗ килсе тухрӑн, мӗн эсӗ ман пуҫ ҫине йӑтӑнса антӑн? — И откуда ты на мою голову свалился? Эпӗ шыва кӗрсе тухрӑм та килетӗп, сӑвӑсем вулатӑп, вӑл сасартӑк: ӗҫ… динамит… шефсем… Я выкупался, иду, читаю стихи, а он вдруг: дело… динамит… шефы… Ну, мӗн вара апла санӑн? Ну, что у тебя такое? Тен, пӗр-пӗр кирлӗ мар ӗҫ пулӗ-ха? Наверное, какая-нибудь ерунда?
— Ӗҫӗ нимех те мар, — терӗ те Сергей, ӑна хӑйне мӗн кирлине пӗтӗмпех каласа пачӗ. — Дело ерундовое, — согласился Сергей и рассказал всё, что ему было нужно.
Гитаевич сӑмсине нашт туртса, ҫамкисене пӗркелесе илчӗ те, ӑна тӑсса панӑ хутпа кӑранташа илсе — темӗскер ҫырчӗ те Сергее пачӗ. Окончилось тем, что Гитаевич поморщился, взял проткнутую ему бумагу, карандаш, что-то написал и передал Сергею.
— Илех, — ҫиленнӗ пекрех каларӗ вӑл. — Возьми, — грубовато сказал он. — Эпӗ пӗр ҫыпҫӑнсан хӑпас ҫук. — От тебя не отстанешь.
— Сирӗн шкулӑр, Гитаевич юлташ, — терӗ Сергей. — Ваша школа, товарищ Гитаевич, — ответил Сергей. Вара хутне пытарса чиксе, ҫапла каларӗ: И, спрятав бумагу, добавил: — Пӗлеттӗмччӗ эпӗ Украинӑра пӗр дивизи комиссарне, ӑна пӗрре командующи гауптвахтӑна лартсаччӗ. — Знавал я на Украине одного комиссара дивизии, которого однажды командующий на гауптвахту посадил. Унсӑрӑн вӑл хӑпас ҫук, тет. Иначе, говорит, этот не отстанет.
Тӗтӗм сӑнлӑ куҫлӑх кантӑкӗ айӗнче хӑйӗн хӗсӗк те хаяр куҫӗсене хӗссе, Гитаевич чалӑшшӑн та кулӑшла пек пӑхса илчӗ. Прищурив под дымчатыми стёклами узкие строгие глаза, Гитаевич взглянул искоса и насмешливо. Сергее хавхалантарнӑ пек пулчӗ вӑл: ну кала, кала малалла. Как бы подбадривая Сергея: ну, дескать, продолжай, продолжай. Анчах Сергей халӗ хӑй те Гитаиевич ҫине ахаль тен кӑна пӑхса ларман, вӑл нимӗн чӗнмесӗр портсигартан пирус кӑларчӗ. Но Сергей теперь и сам неспроста посматривал на Гитаевича и молча доставал из портсигара папиросу.
— Ҫапла, хупса лартрӗ, тетӗн? — терӗ сасартӑк савӑнӑҫлӑн Гитаевич. — Так посадил, говоришь? — неожиданно весёлым голосом спросил Гитаевич. Вара вӑл Сергее аллинчен тытрӗ те, ӑна хулпуҫҫинчен туслӑн лӑп ҫапса илчӗ. И, взяв Сергея за руку, он дружески хлопнул его по плечу.
Нумай вӑхӑт иртрӗ ӗнтӗ унтанпа, Сергей, — терӗ вӑл ерипереххӗн. — Давно это было, Сергей, — уже тише добавил он.
— Нумай пулать, Гитаевич юлташ. — Давно, товарищ Гитаевич.
— Халӗ эсӗ ҫарта мар пулӗ-ҫке? — Так ты теперь не в армии?
— Инженер.— Инженер. Запас командирӗ. Командир запаса.
— Сергей, мӗншӗн-ха эсӗ инженер? — Почему же, Серёжа, ты инженер? Санӑн мӗнле те пулин инженер ӑс-хакӑлӗ пуррине эпӗ астумастӑп-ҫке… Я что-то не припоминаю, чтобы у тебя какие-нибудь инженерские задатки были… Чим-ха, ӑҫта эсӗ? — тесе ыйтрӗ Гитаевич, Сергей тӑрса хӑй ҫумне ҫакса ҫӳрекен, сумккине тӑхаланине курса. Постой, куда же ты? — спросил Гитаевич, увидав, что Сергей поднимается и застёгивает полевую сумку. — Аха, сана динамит кирлӗ вӗт. — Да, у тебя динамит. Ну, ирӗклӗ вӑхӑту пулсан, кӗрсе тух, Анчах ӗҫпе ан кил» Кайӑпӑр тинӗс хӗррине, шыва кӗрӗпӗр, калаҫӑпӑр. Ну, когда выберешь свободное время, заходи, Только заходи без всякого дела, Пойдём к морю, выкупаемся, поговорим. Эсӗ пӗчченех-и? — тесе ыйтрӗ Гитаевич Сергее пит-куҫӗнчен пӑхса, тата темшӗн ерипен те йӑвашшӑн. Ты один? — глядя в лицо Сергея и почему-то тише и ласковей спросил Гитаевич.
— Пӗччен.– Один. Ҫук, эпӗр иккӗн — эпӗ те Алька, — терӗ Сергей. То есть нас двое — я и Алька, — ответил Сергей. — Иккӗн, эпӗ тата ывӑлӑм, — терӗ те калаҫма чарӑнчӗ. — Двое, я и сын, — повторил он и замолчал.
— Ну, тепре куриччен, — терӗ Гитаевич. — Ну, до свиданья, — сказал Гитаевич. Вӑл темӗскер ҫинчен каласшӑнччӗ, е ыйтасшӑнччӗ пулмалла, анчах каламарӗ те, ыйтмарӗ те, Сергейӗн аллине халичченхи пек мар, хытӑрах чӑмӑртарӗ кӑна. Он, по-видимому, что-то хотел сказать или о чём-то спросить, но раздумал — не сказал и не спросил, а только крепче, чем обыкновенно, пожал протянутую ему руку.
Кӳлӗ патне кайма ҫула кӗскетес тесе, Сергей тӳрех сукмак урлӑ кайрӗ, анчах сӑрт каҫҫи патне ҫитичченех вӑл лагерье кӗрсе Севастополе кайма машина хатӗрлеме калама маннине аса илчӗ. Чтобы сократить путь к озеру, Сергей взял наперерез через тропку, но, ещё не доезжая до перевала, он вспомнил, что позабыл заехать в лагерь и заказать машину на Севастополь. Хӑй маннӑшӑн тарӑхса тата машинӑна урӑх ҫӗре ярассинчен хӑраса, вӑл ывӑннӑ лашине тӑратрӗ. Досадуя на свою оплошность и опасаясь, как бы машину не угнали в другое место, он остановил усталого коня.
Сукмакӗ ҫын ҫӳременскер, курӑк шӑтса ларнӑскер пулнӑ, ун ҫинче вӗтӗ чулсем темӗн чухлӗ пулнӑ. Тропинка была глухая, заросшая травою и засыпанная мелкими камнями. Унтан инҫех те мар ӗлӗкхи пӗчӗкҫӗ крепоҫ юлашкийӗсем, вӑл крепоҫӑн саланса-ҫӗмӗрӗлсе пӗтнӗ башни кӑнтарса ларнӑ, вӑл башня ҫӗмрӗкӗсем ҫинче лутра та кӑтра вӗтлӗхсем кашласа ларнӑ. Неподалёку торчали остатки маленькой старинной крепости с развалившейся башенкой, на обломках которой густо разросся низкорослый кудрявый кустарник.
Лаша хӑлхисене чанк тӑратрӗ те, сукмак ҫине йывӑҫ тӗмӗсем хушшинчен икӗ арҫын ача чупса тухрӗҫ. Конь насторожил уши, — на тропку из-за кустов выскочили два мальчугана. Вӗсенчен пӗррин аллинче патак, вӑл патак вӗҫне шурӑ ҫурта ҫыхса лартнӑ, тепӗр ачи хулӑн ҫипӗн пысӑк ҫӑмхисене йӑтса пырать. Один из них держал палку, к концу которой была привязана обыкновенная стеариновая свеча, а другой тащил большой клубок тонкой бечёвки.
Палламан ҫынна тӗл пулсан, вӗсем иккӗшӗ те темӗскерле пулса тӑчӗҫ. Столкнувшись с незнакомым человеком, оба они смутились.
— Лагерьтен-и? — ыйтрӗ Сергей. — Из лагеря? — спросил Сергей. — Ну-ка, килӗр-ха кунта! — А ну-ка, подите сюда!
— Лагерьтен, — терӗ ҫӳлӗрех ачи ӳркеннӗ пекрех, хӑй вӑл патакпа ҫуртине ҫурӑм хыҫнелле пытарма пикенчӗ. — Из лагеря, — хмуро и неохотно ответил тот, который был повыше, стараясь спрятать за спину палку со свечой. — Эпӗр уҫӑлса ҫӳрерӗмӗр, — терӗ. — Мы гуляли.
— Акӑ мӗн, — терӗ Сергей. — Вот что, — сказал Сергей. — Эсир кайран уҫӑлса ҫӳрӗр, халӗ эпӗ сире хут ҫырса парӑп. — Вы потом погуляете, а сейчас я вам дам записку. Эсир ӑна лагерь пуҫлӑхне вӗҫтерсе кайса парӑр та тепӗр сехетрен ман валли Севастополе кайма машина хатӗрлеме калӑр. Тащите её во весь дух к начальнику лагеря и скажите: пусть через час приготовит мне машину на Севастополь.
Вӑл ҫырнӑ чухне икӗ ачи те пӗр-пӗрин ҫине пӑхса илчӗҫ те, аслӑраххи ҫамрӑкраххине лӑплантарса пуҫне тайрӗ. Пока он писал, оба мальчугана переглянулись, и старший успокоенно кивнул младшему.
Хирӗҫ пулнӑ ҫын вӗсем начар ӗҫ тӑвакансем тесе шута та илменнине ӑнкарса илсе, вӗсем ҫырса панӑ хута хавасах илчӗҫ те васкаса вӗтлӗхе кӗрсе кайрӗҫ. Догадавшись, что встретившийся человек ни в чём плохом их не подозревает, они охотно приняли записку и поспешно скрылись в кустарнике.
Тусем ҫинче инкек пулнӑ вырӑнта шыв пит саралса кайнӑ. В горах на месте катастрофы вода разлилась широко.
Шыв айне пулакан аялти вӗтлӗх ҫинче хӑлхана ҫурас пек чӗриклетсе вӗт кайӑксем вӗҫсе ҫӳреҫҫӗ. Над низовым кустарником, пронзительно чирикая носились встревоженные пичужки. Типӗ, чикекен курӑксем, турпассем, курӑк тунисем, сарӑ хӗрлӗ мамӑк пек хӑпарса кайнӑ кӑпӑк пӑтранчӑк, сарӑ шыв ҫинче ишсе ҫаврӑнкаласа ҫӳренӗ. Сухие травы, стебли, рыжая пухлая пена — всё это плавало и кружилось на поверхности мутной воды.
— Нумай алтрӑр-и? — ыйтрӗ Сергей пӗр пӗчӗк хыткан ҫӗр чаваканпа тутарла ятлаҫакан Шалимов бригадиртан. — Много вынули? — спросил Сергей у бригадира Шалимова, который ругался по-татарски с маленьким сухощавым землекопом.
— Виҫмен-ха, — терӗ Шалимов, вырӑсла сӑмахсене аран-аран ҫӑварӗнчен кӑларкаласа. — А не мерил ещё, — медленно выговаривая русские слова, ответил Шалимов. — Пӗр пилӗк кубла метр алтрӑмӑр пулӗ. — Кубометров десять, должно быть, вынули.
— Сахал, — терӗ Сергей. — Мало, — сказал Сергей. — Начар ӗҫлетӗн, Шалимов. — Плохо работаешь, Шалимов.
— Тӑпри хытӑ, — терӗ Шалимов, ним пулман пек, — ҫӗр мар, чул. — Грунт тяжёлый, — равнодушно ответил Шалимов, — не земля, а камень.
— Ну, чул тата! — Ну, камень! Чул патне ҫитме инҫе-ха. До камня ещё далеко. Асту, Шалимов, инкек пулать. Смотри, Шалимов, беда будет. Иккӗмӗш участкӑна шыв илсен, ачасене эпир шывсӑр тӑратса хӑваратпӑр. Зальёт второй участок, и оставим мы ребят без воды.
— Мӗнле апла пултӑр шывсӑр? — килӗшрӗ Шалимов. — Как можно без воды? — согласился Шалимов. — Ӗҫме ҫук, апат пӗҫерме ҫук, ваннӑ тума ҫук, чечексене шӑварма ҫук. — Пить нету, обед варить нету, ванну делать нету, цветы поливать нету. Шывсӑр мӗнле апла? — аллисене саркаласа вӑл хӑйӗн сӑмаххине каласа пӗтерчӗ те, нимӗн те пулман пек чул ҫине ларчӗ, нумайччен кӑмӑллӑн калаҫма тапратас пек пулса. Как можно без воды? — разведя руками, закончил он и невозмутимо сел на камень, собираясь вступить в длинный и благодушный разговор.
— Ӗҫсем начар, Сергей Алексеич! — кӑшкӑрчӗ сывлӑшсӑр пӳлӗннӗ теҫетник Дягилев. — Плохо, Сергей Алексеевич! — крикнул запыхавшийся десятник Дягилев. — Эсир пӑхӑр-ха лакӑмӗ ҫине — аялтан палкать те палкать кӑна! — Вы посмотрите на выемку — так и рвёт со дна, так и рвёт! Ӑҫтан ҫавӑн чухлӗ вӑй тухать-ши? И откуда такая силища? Ку ҫӑлкуҫ мар, ҫӗр айӗнчи юхан шыв пулӗ. Это не ключ, а сама подземная речка.
— Курнӑ, — терӗ Сергей. — Видел, — ответил Сергей. — Ирччен тытӑнса тӑратпӑр. — До утра продержимся.
— Тытӑнса тӑрайрӑпӑр-ши вара, Сергей Алексеич? — Ой ли продержимся, Сергей Алексеевич?
— Тытӑнса тӑма кирлех. — Надо продержаться.
Сергей ҫапла тума хушрӗ: чул йӑран ҫаралса юлсанах ҫӗр айнелле пӑрапа шӑтарма тытӑнмалла, ҫӗр чавакансене тепӗр пысӑк мар айлӑм патне канав алтма тӑратмалла, вӑл канав вара шыва туртса илсе, шыв тулса ҫитсе ҫиелтен юхассине тата виҫ-тӑватӑ сехете тытса тӑма пултарать. Сергей приказал: как только обнажится каменная гряда, поставить бурить скважины, а землекопов перебросить рыть канаву к другой небольшой впадине, которая могла оттянуть воду и задержать перелив ещё на три-четыре часа.
— Дягилев, эпӗ ҫӗрле килетӗп, тул ҫутӑлнӑ тӗлелле, — терӗ вӑл юлашкинчен: эсӗ ответ тытатӑн. — Дягилев, — сказал он напоследок, — я вернусь ночью, к рассвету: ты отвечаешь. Шалимовпа иксӗр эсир ан харкашӑр, ӗҫлӗр. Да не ругайтесь вы с Шалимовым, а работайте. Хуть те хӑҫан килсен те Шалимов сан ҫине шалӑпӑ парать, е эсӗ Шалимов ҫине. Как не приду, или Шалимов на тебя жалуется, или ты на Шалимова. Рабочисене иртнӗ пилӗккунлӑхра ӗҫленӗшӗн тӳлесе татнӑ-и? С рабочими за прошлую десятидневку рассчитались?
— Тахҫанах татнӑ, Сергей Алексеич. — Давно уже, Сергей Алексеевич. Ӑна кивӗ ведӑмӑҫпех панӑ, эсир килечченех ӑна кивӗ техниках алӑ пусса хӑварнӑччӗ. Это ещё по старой ведомости, до вашего приезда, прежним техником подписана была.
— Эсӗр кайран вара мана вӑл ведӑмӑҫсене пурне те кӑтартӑр, — терӗ Сергей. — Вы потом покажите мне все эти ведомости, — сказал Сергей. — Эпӗ кайрӑм. — Я поехал.
Ялтӑ ҫывӑхӗнче ҫил-тӑвӑллӑ ҫӑмӑр ҫунӑ. Возле Ялты хлынул грозовой ливень. Вӑл машинӑна икӗ сехете тытса тӑнӑ. Это задержало машину на два часа. Ку анчах та мар-ха. Но не только это. Шофёрӑн хӑвӑртлӑха чакармалла пулнӑ, мӗншӗн тесен ытла та тӑрук ҫаврӑнмалла ҫӗрте шӑвакан ҫул ҫинче машина пит те вӑйлӑн шуса кайнӑ. Шофёр был вынужден уменьшить скорость, потому что на крутых поворотах скользкой дороги машину сильно заносило. Севастополе вӗсем каҫхине сакӑр сехетре тин ҫитнӗ. В Севастополь они прибыли только в восемь вечера. Пропуск илсе, Взрывселпромӑн пичетлесе хупса лартнӑ склачӗсене уҫтарма нумайччен телефонпа шанкӑртаттарма тивнӗ, райком секретарӗпе хула коменданчӗн те ку ӗҫе хутшӑнмалла пулнӑ. Понадобились долгие телефонные звонки, понадобилось вмешательство секретаря райкома и даже коменданта города для того, чтобы получить пропуск и открыть уже запечатанные склады Взрывсельпрома.
Пӗчӗкҫӗ, йӑвӑр ешчӗке пит те сыхланса машина ҫине лартнӑ ҫӗре сехет стрелки вунӑ сехет ҫурӑ патнелле ҫывхарса пынӑ. И когда небольшой, но тяжёлый ящик был осторожно погружён на машину, стрелка часов уже подходила к половине одиннадцатого.
Лапкӑшпех сарӑлнӑ хура пӗлӗтсем айӗнчен уйӑх кӑшт та курӑнман. Луна сквозь сплошные чёрные тучи не обозначалась даже слабым просветом. Ту тӑррисен паллисем те ҫухалнӑ. Скрылись очертания горных вершин. Вӑрмансем, сатсем, хирсем, иҫӗм ҫырли пахчисем тӗттӗмре нимӗн те палӑрми пулнӑ. Растворились в темноте рощи, сады, поля, виноградники. Сарлака тикӗс шоссе йӗрӗ кӑна, автомобилсен хунарӗсен ҫуттипе ирӗлсе кайнӑ пек пулса, сарӑрах-шурӑрах тӗслӗн курӑнса ялтӑртатса выртнӑ. И только полоса широкого ровного шоссе, как бы расплавленного ослепительным светом автомобильных фар, сверкала влажной желтоватой белизной.
— Ну, яра пар! — хавхалантарчӗ Сергей, шофёрпа юнашар ларса. — Ну, давай! — подбадривающе сказал Сергей, усаживаясь рядом с шофёром. — Ҫӗр тӗттӗм те, ҫулӗ вӑрӑм. — Ночь тёмная, а дорога длинная.
Халӗ тин ӗнтӗ, чӗтрекен автомобилӗн сӑран минтерӗсем ҫинче ларнӑ чухне кӑна, Сергей хӑй пит те ывӑнса ҫитнине туйса илчӗ. Только теперь, сидя на кожаных подушках вздрагивающего автомобиля, Сергей почувствовал, что он сильно устал. Плащне тӳмелесе картусне хытӑрах пусса лартрӗ те вӑл куҫӗсене хупрӗ. Запахнув плащ и крепче надвинув фуражку, он закрыл глаза. Ҫапла вӑл ҫул тӑршшӗпе ҫывӑрнӑ-ҫывӑрман пынӑ, вырӑнӗ-вырӑнӗпе машина ериперех кайнипе, йытӑсем вӗрнипе тата хӑранӑ чӑхсем кӑтикленипе кӑна хӑйсем иртсе пынӑ ялсене чухласа илнӗ, нумайччен нимӗн чӗнмесӗр ларнӑ. И так в полусне, только по собачьему лаю да по кудахтанью распуганных кур угадывая проносящиеся мимо посёлки и деревушки, сидел он долго и молча.
— Ра-а! Ра-а! Ра-а-а! — янратать те машина сигналӗ машинӑна майпе те хыттӑн силлентерет калама ҫук нумай кукӑр ҫаврӑнмалли вырӑнсенче. Ра-а-а!…— звонко и тревожно гудел сигнал, и машину плавно покачивало на бесчисленных крутых поворотах.
Ҫул тусем ҫинелле хӑпарса пырать. Дорога забирала в горы.
Ҫак йӗппе чиксе куҫ курман, ҫӑлтӑрсӑр тӗттӗм те, ҫак уҫӑ та нӳрлӗ сывлӑш та, аран илтӗнекен йытӑ вӗрнӗ сасӑ та, утӑпа пиҫсе ҫитнӗ иҫӗм-ҫырли шӑрши те Сергее темӗскерле савӑнӑҫлӑ, ҫамрӑк чухнехи пит тахҫанхи япаласене аса илтерчӗҫ. И эта непроницаемая, беззвёздная тьма, и этот свежий и влажный ветер, приглушённый собачий лай, запах сена и спелого винограда напомнили Сергею что-то радостное, но очень молодое и очень далёкое.
Акӑ темшӗн кӑвайт ҫунать. И вот почему-то пылал костёр. Хӑйсен йӗвенӗсемпе ерипен чанкӑртаттарса унтах тӗрлӗ тӗслӗ лашасем ҫаврӑнкаласа ҫӳреҫҫӗ. Тихо звеня уздечками, тут же рядом ворочались разномастные кони.
— Ра-а-а! — янратать кӑна уҫа сасӑпа машина, ту ҫинелле ҫӳлӗрен ҫӳлелле хӑпарса пырса. Ра-а-а! — звонко гудела машина, взлетая в гору всё круче и круче.
…Тӗттӗм лашасем, хурисем те туррисем те курӑнмаҫҫӗ, анчах пӗри, шур ҫилхелӗскер, пӗчӗкҫӗ те кулӑшла Пегашка, хӑйӗн кӗске тутине ҫӳлелле ывтӑнтарса, вӑрӑм хӑлхисене ҫӗкленӗ те хӑй ӑнланса илеймен сасса сыхланса итлесе тӑрать. …Тёмные кони, вороные и каурые, были невидимы, но один, белогривый, маленький и смешной Пегашка, вскинув короткую морду, поднял длинные уши, насторожённо прислушиваясь к неразгаданному шуму.
— Ку манӑн лаша! — терӗ Сергей, кӑвайт патӗнчен тӑрса шпорӑсемпе чанкӑртаттарса утса. — Это мой конь! — сказал Сергей, поднимаясь от костра и тренькая звонкими шпорами.
— Ҫапла, — терӗ застава начальникӗ, — ҫак ырхан, имшерке выльӑх — санӑн лашу. — Да, — согласился начальник заставы — это худая, недобитая скотина — твой конь. Анчах ҫул ҫинче малта мӗн вӑл шавлать? Но что это шумит впереди на дороге?
— Юрать!— Хорошо! Пӑхӑпӑр! — тесе Сергей ҫиленсе кӑшкӑрчӗ те Пегашка ҫине сиксе утланчӗ. Посмотрим! — гневно крикнул Сергей и вскочил на Пегашку. Ҫав ҫӗмӗрсе тӑкнӑ анчах хӑюллӑ ҫарта Пегашка часах чи лайӑх лаша пулса тӑчӗ. Пегашка сразу же оказался самым лучшим конём в этой разбитой, но смелой армии.
— Начар! — тесе кӑшкӑрчӗ унӑн хыҫӗнчен ӑслӑ, сыхланса калаҫакан застава начальникӗ. — Плохо! — крикнул ему вдогонку умный, осторожный начальник заставы. — Ку тревога, кусем шуррисем. — Это тревога, это белые.
Вара сасартӑк кӑвайт сӳнсе ларчӗ, ярса тытнӑ
винтовкӑсем чӑнкӑртатса илчӗҫ, сутӑннӑ Каплаухов вӑрттӑн хӑйӗн парти билетне ҫурса пӑрахрӗ. И тотчас же погас костёр, лязгнули расхваченные винтовки, а изменник Каплаухов тайно разорвал партийный билет.
— Вӗсем беженцӑсем! — тесе кӑшкӑрчӗ каялла таврӑннӑ Сергей. — Это беженцы! — крикнул возвратившийся Сергей. — Вӗсем шуррисем мар, беженцӑсем. — Это не белые, а просто беженцы. Вӗсем нумаййӑн, табӑрӗпех. Их много, целый табор.
Вара пурте пит савӑнса кайнӑ, кула пуҫланӑ, вӗсем путсӗр Каплаухова персе вӗлерсен, каллех кӑвайт чӗртсе ярса ялкӑштара пуҫларӗҫ те савӑнӑҫлӑн чей ӗҫрӗҫ. И тогда всем стало так радостно и смешно, что, наскоро расстреляв проклятого Каплаухова, вздули они яркие костры и весело пили чай. Беженцӑсене ачисене ҫӑкӑр ҫитерчӗҫ, лешсем вара вӗсем ҫине хӑйсен пысӑк куҫӗсемпе шанчӑклӑн пӑхса ларчӗҫ. Угощали хлебом беженских мальчишек и девочек, которые смотрели на них огромными доверчивыми глазами.
— Ку ман лаша! — терӗ Сергей ачасене пӗчӗк шур ҫилхелӗ Пегашка ҫине кӑтартса. — Это мой конь! — гордо сказал Сергей, показывая ребятишкам на маленького белогривого Пегашку. — Ку пит лайӑх лаша. — Это очень хороший конь.
Анчах айван ачасем нимӗн те ӑнланман, вӗсем нимӗн чӗнмесӗр хура ҫӑкӑра кӑшласа ларнӑ. Но глупые ребятишки не понимали и молча жадно грызли чёрный хлеб.
— Ку лайӑх лаша, — терӗ Сергей ҫиленсе чӑтса тӑраймасӑр, унтан вӑл айван ачасем ҫине сивӗ куҫпа пӑхса илчӗ. — Это хороший конь! — гневно и нетерпеливо повторил Сергей и посмотрел на глупых ребятишек недобрыми глазами.
— Лайӑх лаша, — терӗ уҫӑ сасӑпа кӑшт селӗппӗн пӗр ырхан яштак хӗрача, ҫӗтӗк ҫута тутӑр айӗнче чӗтресе тӑраканскер. — Хороший конь, — слегка картавя, звонко повторила по-русски худенькая, стройная девчонка, вздрагивавшая под рваной и яркой шалью. Лаши те аван, эсӗ ху та аван, — терӗ вӑл тата. — И конь хороший, и сам ты хороший.
Р-аа! — мӗкӗрсе ячӗ машина. Ра-а-а! — заревела машина, и Сергей решил: «Стоп! Вара Сергей ҫапла шутларӗ: «Тӑр! Ҫитет. Халӗ ӗнтӗ вӑранма та вӑхӑт», — терӗ. Довольно. Теперь пора просыпаться».
Анчах куҫӗсем уҫӑлмаҫҫӗ. Но глаза не открывались.
«Ҫитет!» тесе вӑл шикленсе шухӑшларӗ, мӗншӗн тесен лайӑх тӗлӗк тӗттӗм, шиклӗ, хӑрушӑ еннелле пӗр пӑркаланмасӑр хӑвӑрт ҫаврӑна пуҫланӑ. «Довольно!» — с тревогой подумал он, потому что хороший сон уже круто и упрямо сворачивал туда, где было темно, тревожно и опасно.
Ҫак тӗлте ӑна пит хытӑ силлентерчӗ, машина чарӑнса тӑчӗ те, шофёрӗ хыттӑн ҫапла каларӗ: Но тут его крепко качнуло, машина остановилась, и шофёр громко сказал:
— Пур!- Есть! Туртса ярар-ха, Байдара ҫитрӗмӗр, — терӗ. Закурим, это Байдары.
— Байдар! — терӗ те Сергей, куҫне уҫрӗ. — Байдары… — машинально повторил Сергей и открыл глаза.
Машина ту каҫҫи ҫинче чи ҫӳлӗ вырӑнта тӑрат. Машина стояла на самой высокой точке перевала. Ту ҫинче аташса, ҫухалса кайнӑ пӗлӗтсем кая тӑрса юлнӑ. Запутавшиеся в горах тучи остались позади. Инҫетре ура айӗнче кипариссен тӗттӗмӗнче пӗтӗм кӑнтӑрти ҫыран хӗрри ҫывӑрать. Далеко под ногами в кипарисовой черноте спало всё южное побережье. Йӗри-таврипех шӑп та лӑпкӑ. Кругом было тихо и спокойно. Ӑйхӑ иртсе кӑйрӗ. Сон прошёл.
Вӗсем пирус туртса ячӗҫ те малалла хӑвӑрт вӗҫтерчӗҫ, мӗншӗн тесен ҫурҫӗр иртни чылай пулнӑ. Они закурили и быстро помчались вперёд, потому что было уже далеко за полночь.
Ҫывӑрса вӑрансан Натка Алькӑна курчӗ. Проснувшись, Натка увидела Альку.
Алька коробкӑна уҫса тӑрать, вӑл пушанса юлнинчен тӗлӗнсе кайнӑ. Алька стоял, открыв коробку, и удивлялся тому, что она пуста.
— Кӑна эсӗ уҫрӑн-и е вӗсем хӑйсемех шуса тухса кайнӑ? — тесе ыйтрӗ Алька, коробка ҫине кӑтартса. — Это ты открыла или они сами повылазили? — спросил Алька, показывая на коробку.
— Ӑна эпӗ асӑрхамасӑр кӑларса янӑ, — терӗ тӗрӗссипе Натка. — Это я нечаянно выпустила, — созналась Натка. — Эпӗ уҫрӑм та хӑрасах кайрӑм вара. — Я открыла и даже испугалась.
— Вӗсем ҫыртмаҫҫӗ, — терӗ ӑна лӑплантарса Алька. — Они не кусаются, — успокоил её Алька. — Вӗсем сикеҫҫӗ кӑна. — Они только прыгают. Эсӗ пит хӑрарӑн-и? И ты очень испугалась?
— Пит хӑрарӑм, — терӗ Натка Алькӑна савӑнтарас тесе, вара ӑна пит ҫумалли пӳлӗме илсе кайрӗ. — Очень испугалась, — к великому удовольствию Альки подтвердила Натка и потащила его в умывальную комнату.
— Алька, кала-ха эсӗ мана, эсӗ мӗнле ҫын? — тесе ыйтрӗ Натка, хӑйсем пит-куҫа ҫуса терраса ҫине тухсан. — Алька, — спросила Натка, когда, умывшись, вышли они на террасу, — скажи мне, пожалуйста, что ты за человек?
— Ҫын? — тӗлӗнсе ыйтрӗ Алька. — Человек? — удивлённо переспросил Алька. — Ну, ахаль ҫынах. — Ну, просто человек. Эпӗ тата атте. Я да папа. Унтан ун ҫине пит тинкерсе пӑхрӗ те, ҫапла ыйтрӗ: — И, серьёзно поглядев на неё, он спросил: — Эсӗ мӗнле ҫын вара? — А ты что за человек? Эпӗ ӑна паллатӑп. Я тебя узнаю. Эсӗ пирӗнпе пӗр вагонра килтӗн вӗт? Это ты с нами в вагоне ехала.
— Алька, мӗншӗн эсӗ те, аҫу анчах? — тесе ыйтрӗ Натка. — Алька, — спросила Натка, — почему это ты да папа? — Мӗншӗн санӑн аннӳ килмерӗ? А почему ваша мама не приехала?
— Анне манӑн ҫук, — терӗ Алька. — Мамы нет, — ответил Алька.
Натка вара ҫакӑн пек сыхланмасӑр ыйтнишӗн пӑшӑрханчӗ. И Натка пожалела о том, что задала этот неосторожный вопрос.
— Манӑн анне ҫук, — терӗ Алька тепӗр хут. — Мамы нет, — повторил Алька. Вара Наткӑна Алька ун ҫинчен темӗскер шутласа ун ҫине шанчӑксӑр, тӑшманлӑн пӑхса илнӗ пек туйӑнчӗ. И Натке показалось, что, подозревая её в чём-то, он посмотрел на неё недоверчиво и почти враждебно.
— Алька, — терӗ хӑвӑрттӑн Натка, ӑна аллипе ҫӗклесе тинӗс ҫинелле кӑтартса, — пӑх-ха, мӗнле хытӑ каякан пысӑк карап. — Алька, — быстро сказала Натка, поднимая его на руки и показывая на море, — посмотри, какой быстрый, большой корабль.
— Ку хурал тӑракан карап, — терӗ Алька. — Это сторожевое судно, — ответил Алька. — Эпӗ ӑна ӗнерех куртӑм. — Я его видел ещё вчера.
— Мӗншӗн хурал тӑраканни? — Почему сторожевое? Тен, ахаллиех пулӗ? Может быть, обыкновенное?
— Ку хурал тӑраканни. — Это сторожевое. Эсӗ ан тавлаш. Ты не спорь. Атте мана ҫапла каларӗ, вӑл санран лайӑхрах пӗлет, — терӗ. Так мне папа сказал, а он лучше тебя знает.
Ку кун лагерьте малтанхи кӑвайте чӗртсе яма хатӗрленнӗ. В этот день готовились к первому лагерному костру. Натка Алькӑна октябреноксем патне ертсе кайрӗ. И Натка повела Альку к октябрятам.
Пионерсем ҫерем ҫинче выляҫҫӗ. На лужайке играли пионеры. Ҫара уранлӑ пионер Василюк пӗшкӗрӗнсе тӑнӑ Баранкин ҫурӑмӗ ҫине хӑпарса тӑнӑ та, ҫӑмӑл, ҫивӗч пушкӑрт хӗрне, Эминене, сарса янӑ хӗрлӗ ялавпа хулпуҫҫи ҫине мӗнле сиксе лармаллине вӗрентет. Босой пионер Василюк, забравшись на спину согнувшегося Баранкина, учил лёгонькую и ловкую башкирку Эмине вспрыгивать на плечи с развёрнутым красным флагом.
— Эсӗ, Эмка, апла сикместӗн, — тесе ӑнлантарать Василюк. — Ты не так прыгаешь, Эмка, — терпеливо повторял Василюк. — Эсӗ сиксе ларсан, лӑпкӑ тӑр, урусемпе ан ҫапкалан. — Ты когда прыгнешь, то стой спокойно, а не дрыгай ногами. Эсӗ урусене кисрентерсен, эпӗ кисренӗп те, вара иксӗмӗр те тӳрех Баранкин пуҫӗ ҫине персе анатпӑр. Ты дрыгнешь — я колыхнусь, и полетим мы с тобой прямо Баранкину на голову. Эх, эсӗ! Эх, ты! Ну, сана мӗнле каласа ӑнлантармалла вара? — терӗ вӑл, Эмине вӑл каланисене нимӗн те ӑнланманнисене кура хурланса. Ну, и как мне с тобой сговориться? — огорчился он, увидав, что Эмине не понимает его. — Ну, юрӗ, чуп. — Ну, ладно, беги. Вара Юлай килӗ те вӑл сана хӑвӑр чӗлхепе ӑнлантарса парӗ, — терӗ. Потом Юлай придёт, он уж тебе по-вашему объяснит.
Эмине сиксе анчӗ те, Алькӑна курсан, чарӑнса тӑчӗ, унтан вӑл ҫак хӑй палламан пӗчӗкҫӗ ҫын ҫине пӑха пуҫларӗ. Эмине спрыгнула и, заметив Альку, остановилась и с любопытством разглядывала этого маленького, незнакомого ей человека.
— Пионер-и? — тесе ыйтрӗ вӑл хӑюллӑн, унӑн хӗрлӗ галстукӗ ҫине кӑтартса. — Пионер? — смело спросила она, указывая на его красный галстук.
— Пионер, — терӗ те Алька, ӑна вӗҫтерсе пыракан юланутла ҫынна ӳкернӗ илемлӗ сӑрлӑ картинӑна тӑсса кӑтартрӗ. — Пионер, — ответил Алька и протянул ей цветную картинку с мчавшимся всадником.
— Ку шурри, — терӗ Алька куҫне чеен хӗссе илсе, тата юланут ҫине пӳрнипе кӑтартса, ӑна улталама пӑхрӗ. — Это белый, — хитро прищуриваясь и указывая пальцем на всадника, попробовал обмануть её Алька. — Ку шурри. — Это белый. Ку патша, — терӗ. Это царь.
— Ку хӗрли, — терӗ тата чеереххӗн кулса илсе Эмине. — Это красный, — ещё хитрее улыбнувшись, ответила Эмине. — Ку Буденный. — Это Будённый.
— Ку шурри, — терӗ Алька ҫине тӑрса тата хӗҫӗ ҫине кӑтартса. — Это белый, — настойчиво повторил Алька, указывая на саблю. — Акӑ хӗҫӗ. — Вот сабля.
— Ку хӗрли, — терӗ Эмине ҫирӗппӗн, кӑвак ҫӗлӗк ҫине кӑтартса. — Это красный, — твёрдо повторила Эмине, указывая на серую папаху. — Акӑ ҫӑлтӑрӗ! — Вот звезда!
Вара иккӗшӗ те кулса ячӗҫ те, пӗр-пӗрине ӑнланнипе кӑмӑллӑ пулса, вӗсем октябреноксем пит янратса юрлакан тӗмсем патнелле сиккелесе ҫӗмӗрттерчӗҫ. И, рассмеявшись, оба очень довольные, что хорошо поняли друг друга, они вприпрыжку понеслись к кустам, откуда доносилось нестройное пение октябрят.
Алькӑна окябреноксем патне ӑсатса ярсан, Натка хыр вӑрманӗ патнелле пӑрӑнчӗ те виҫҫӗмӗш звено звеновойне Иоськӑна тӗл пулчӗ. Проводив Альку к октябрятам, Натка повернула к сосновой роще и натолкнулась на звеньевого третьего звена Иоську. Иоська пӗр аллинче темӗскер вӑрӑм япала, патак пек чӑрканӑскер, тепӗр аллинче хытӑ ҫыхнӑ пӗчӗк: тутӑр тытса пырать. В одной руке Иоська тащил что-то длинное, свёрнутое в трубочку, а в другой — маленький, крепко завязанный узелок.
— Эсӗ ӑҫтан? — Ты откуда? Ӑҫталла? Куда?
— Клуба кайса килтӗм, — терӗ хӑвӑрт Иоська ҫыххине хӑй ҫурӑм хыҫне пытарма хӑтланчӗ. — В клуб бегал, — быстро и неохотно ответил Иоська, подпрыгивая и увёртливо пряча узелок за спину. — Клуба плакатсем илме кайрӑм. — В клуб за плакатами. Эпир халӗ танксем ҫинчен калав вулатпӑр, — терӗ. Мы сейчас рассказ будем читать о танках.
— Иоська, мӗншӗн-ха танксем ҫинчен, паян санӑн план тӑрӑх танксем ҫинчен мар вӗт, пионер-автодоровцӑн асра тытмаллисем ҫинчен вуламалла вӗт? — терӗ Натка тӗлӗнсе. — Иоська, — удивилась Натка, — почему же это о танках, когда у тебя сегодня по плану не танки, а памятка пионеру-автодоровцу?
— Асра тытмаллине, Натка, кайран вулатпӑр. — Памятку, Натка, потом прочитаем. Эпир паҫӑр шыва кӗрсе килетпӗр. Мы сегодня с купанья шли. Тӑватӑ танк шуса килнине куртӑмӑр. Глядим, четыре танка ползут. Пит интересленсе кайрӑмӑр! Интересно! Эпӗ часрах библиотекӑна чупрӑм. Я скорей в библиотеку. Паян, интерес пур чухне, танксем ҫинчен вулас тетӗп хам ӑшра. Давай, думаю, сегодня, пока интересно, будем читать о танках.
— Ну, юрӗ, Иоська. — Ну ладно, Иоська. Вӑл лайӑх. Это хорошо. Сан ҫурӑм хыҫӗнче ҫыхӑра мӗн? А что это ты в узелке за спиной прячешь?
— Вӑл-и? — Это? Вӑл мӑйӑр, — терӗ Иоська ниҫта кӗрсе кайма пӗлмесӗр, Наткӑран аяккарах тӑма тӑрӑшса тата ытларах сиккелеме пуҫларӗ. Это орехи, — с отчаянием заговорил Иоська, ещё нетерпеливей подпрыгивая и отскакивая от Натки. — Эпӗ пӗр вӑйӑ шухӑшласа кӑлараттӑм. — Это я такую игру придумал. Мана инструктор танксем ҫинчен ҫичӗ ыйту ҫырса пачӗ. Мне инструктор написал семь вопросов о танках. Ну, кам пӗлет, кам пӗлмест. Ну вот, кто угадает, а кто не угадает…
— Эсӗ кала-ха, мӑйӑрне ӑҫтан илтӗн тата? Да ты хоть скажи, откуда орехи-то взял?
Ҫӑмӑлкай Иоська хӑйӗн ҫара ура тупанӗсене чулсем пӗҫерсе илнӗ пекех пит ҫӳлелле сиксе илчӗ те, пуҫӗпе сулкаларӗ, ыйтасса-тӑвасса кӗтсе тӑмасӑрах йывӑҫ тӗмисем хушшинелле кӗрсе кайрӗ. Но тут увёртливый Иоська подпрыгнул так высоко, как будто бы камни очень сильно прижгли ему голые пятки, и, замотав головой, не дожидаясь расспросов, он юркнул в кусты.
Вӑл кун кӑвайт чӗртме хатӗрленнине пула пур звеносем те арпашса, сапаланса кайрӗҫ. Из-за подготовки к костру перепутались и разорвались все звенья. Юрлакансем хор кружокне кайнӑ, гимнастика тӑвакансем — спорт площадки ҫине, ташлакансем — клуба. Певцы ушли в хоровой кружок, гимнасты — на спортивную площадку, танцоры — в клуб. Пурте ҫапла савӑк кускаланӑ майӗпе икӗ ача лагерьтен тухса кайнӑ. И, пользуясь этой весёлой суматохой, двое ребят скрылись потихоньку из лагеря. Вӗсем тухса кайнине никам та асӑрхаман. Они ушли никем не замеченные.
Никам ҫӳремен сукмакпа кайса вӗсем пӗчӗк крепоҫ ҫӗмрӗкӗсем патне ҫитрӗҫ те ҫинҫе кантра ҫӑмхипе пысӑк ҫурта тӗпне туртса кӑларчӗҫ. Добравшись по глухой тропке до развалин маленькой крепости, они вытащили клубок тонкой бечевы и огарок стеариновой свечки. Ҫӑра, шӑршӑллӑ эрӗме сиркелесе, вӗсем тискере тӑрса юлнӑ башня айӗнчи пӗр пӗчӗк хура шӑтӑк патне пырса тухрӗҫ. Раздвигая заросли густой душистой полыни, они пробрались к небольшой чёрной дыре у подножия дряхлой башенки.
Кӑнтӑрлахи хӗвел калама ҫук пӗҫертнӗ, ҫавӑнпа та нӳрӗ шӑршӑ ҫапакан шӑтӑк тата хурарах тата тӗлӗнмеллерех туйӑннӑ. Ярко жгло полуденное солнце, и от этого пахнувшее сыростью отверстие казалось ещё более чёрным и загадочным.
— Пирӗн кантра ҫитмесен мӗн тӑвӑпӑр? — терӗ Владик, ҫуртана вӑрӑм патак вӗҫне ҫыхса лартса. — А что, если у нас бечевы не хватит, тогда как? — спросил Владик, привязывая свечку к концу длинной палки. — Сасартӑк ура анчах тӗпсӗр шӑтӑк пулсан? — А что, если вдруг под ногами обрыв? Эпӗ, Толька, таҫта вуланӑччӗ ун пеккине. Я, знаешь, Толька, где-то читал такое. Акӑ пыратӑн… пыратӑн ҫӗр айӗнчи ҫулпа, сасартӑк кӗрӗс! тутаратӑн тӗпсӗр шӑтӑка. Вот идёшь… идёшь подземным ходом, вдруг — бац, и летишь ты в пропасть. Аялта вара, ҫав тӗпсӗр шӑтӑкра, тӗрлӗрен ҫӗлен-калтасем… А внизу, в этой пропасти, разные гадюки… змеи…
— Мӗнле ҫӗленсем тата? — тесе ыйтрӗ Толька, нӳрлӗ хура шӑтӑкалла пӑхса. — Какие ещё змеи? — переспросил Толька, поглядывая на сырую чёрную дыру. — Мӗн эсӗ Владик, яланах мӗн те пулин кирлӗ мара шухӑшласа кӑларатӑн? — И что ты, Владик, всегда какую-нибудь ерунду придумываешь? Е эсӗ порошокпа сӗрӗнсе курӑнми пуласшӑн, е саншӑн тата ҫӗленсем. То тебе порошком натереться, то тебе змеи. Эсӗ ун вырӑнне ҫуртуна хытӑрах ҫыхса лартсан авантарах пулӗччӗ, ҫурта вӗҫерӗнсе кайсан, акӑ вара сана ҫӗленсем пулӗҫ. Ты лучше бы свечку покрепче привязал, а то слетит свечка, вот тебе и будут змеи.
— Толька, — тет малалла шухӑша кайнӑ пек пулса Владик, хӑй ҫав вӑхӑтрах ҫуртине йӑвалать. — Толька, — обматывая свечку, задумчиво продолжал Владик. — Толька, эпир аяла анӑпӑр ӗнтӗ, сасартӑк башня йӑтӑнса анса пире иксӗмӗре те ҫӗр айӗнчи ҫулсем ҫинче питӗрсе хӑварсан? — А что, Толька, если мы спустимся, вдруг обвалится башня и останемся мы с тобой запертыми в подземных ходах? Эп ун ҫинчен те таҫта вуланӑччӗ. Я где-то тоже такое читал. Малтан вӗсем ҫуртисене ҫисе янӑ, унтан пушмакӗсене, чӗн пиҫиххийӗсене, кайран вара пӗрне пӗри ҫисе янӑччӗ пулас. Сначала они свечи поели, потом башмаки, потом ремни, а потом, кажется, и друг друга сожрали. Пит те интереслӗ кӗнеке. Очень интересная книга.
— Мӗнле эсӗ, Владик, яланах темӗскерле путсӗр кӗнеке вулатӑн вара? — тесе пит хурланчӑк сасӑпа Толька ыйтрӗ те, каллех хура шӑтӑк ҫине чалӑшшӑн пӑхса илчӗ. — И что ты, Владик, всегда какую-то ерунду читаешь? — совсем уже унылым голосом спросил Толька и опять покосился на чёрную дыру.
— Кӗрер! — тесе татса хучӗ унӑн сӑмаххине Владик. — Лезем! — оборвал его Владик. — Эпӗ тем те калатӑп пулӗ. — Мало ли что я говорю! Эпӗ сана, ухмаха, виртлетӗп вӗт. Это я тебя, дурака, дразню.
Вӑл ҫурта ҫутса ячӗ те урисене сыхланса чалӑшла выртакан чуллӑ шӑтӑка пусрӗ, Толька, сӳтӗлсе пыракан кантра ҫӑмхине аллипе тытса, ун хыҫҫӑн кӗрсе кайрӗ. Он зажёг свечу и осторожно спустил ноги на покатый каменистый вход, Толька, держа в руках клубок с разматывающейся бечевой, полез вслед за ним.
Кашни чула хыпашласа пӑхса, вӗсем ерипен пилӗк метра яхӑн кайрӗҫ. Потихоньку ощупывая каждый камешек, они прошли метров пять. Кунта ҫул сасартӑк сылтӑмалла пӑрӑнчӗ. Здесь ход круто сворачивал направо. Ҫутӑ йӗрӗ ҫине тепӗр хут ҫаврӑнса пӑхрӗҫ те, вӗсем сылтӑмалла пӑрӑнчӗҫ. Оглянувшись ещё раз на просвет, они решительно повернули вправо. Анчах вӗсем пӗр шӑршлӑ пӗчӗк подвала пырса кӗчӗҫ. Но они очутились в небольшом затхлом подвальчике. Унта ҫӳп-ҫаппа вӗтӗ чулсем тултарса хунӑ. Заваленном мусором и щебнем. Вӗсем кӑна кӗтменччӗ. Они этого не ожидали. Нимле ҫӗр айӗнчи ҫул та пулман. Никакого подземного хода не было.
— Крепоҫ тата хӑй, — терӗ ҫиленсе Толька. — Тоже, крепость! — рассердился Толька. — Яланах эсӗ Владик, ҫавнашкал. — А всё, Владик, ты. Кӗрер те, кӗрер тетӗн. Полезем да полезем. Ну, акӑ кӗтӗмӗр ӗнтӗ. Ну, вот тебе и полезли. Атя, каялла тухсан авантарах пулӗ, эпӗ кунта темӗн путсӗр япала ҫине ярса пусрӑм. Идём лучше назад, а то я ногой в какую-то дрянь наступил.
Вӗсем нӳхрепрен тухрӗҫ те, картлашкасенчен ҫакланкаласа, йывӑҫ тӗмисем ӳссе ларнӑ башня ҫине хӑпарса кайрӗҫ. Они выбрались из погреба и, цепляясь за уступы, залезли на поросшую кустами башенку. Кунтан пит пысӑк пушӑ тинӗс курӑнать. Отсюда было видно море — огромное и пустынное.
Ачасем курӑк ҫине ларса лӑпланчӗҫ те, хӗвел йӑмӑхтарнипе куҫӗсене хупкаласа, нумайччен нимӗн шарламасӑр выртрӗҫ. Опустившись на траву, ребята притихли и, щурясь от солнца, лежали долго и молча.
— Толька! — терӗ сасартӑк Владик. — Толька! — спросил вдруг Владик. Вӑл мӗн те пулин интереслӑ япала шухӑшласа кӑларнӑ чухнехи пекех, унӑн куҫӗсем йӑлтӑртата пуҫларӗҫ. И, как всегда, когда он придумывал что-нибудь интересное, глаза его заблестели.
— Толька, ҫакӑнта аэроплансем вӗҫсе килес пулсан, танксем, тупӑсем пухӑнса килсен, шуррисем пӗтӗм тӗнчерен пухӑнса килсе Хӗрлӗ ҫара ҫӗмӗрсе тӑксан, пӗтӗмпех ӗлӗкхи пек кивӗ йӗркесем туса лартсан, мӗн пулнӑ пулӗччӗ-ши?.. — А что, Толька, если бы налетели аэропланы, надвинулись танки, орудия, собрались бы белые со всего света и разбили бы они Красную Армию и поставили бы они всё по-старому?… Эпӗр иксӗмӗр ун чухне мӗн тунӑ пулӑттӑмӑр вара? Мы бы с тобой тогда как?
— Тата мӗн? — терӗ хайӗн юлташӗ темӗн ҫинчен те шухӑшласа кӑларма пултарнине хӑнӑхса ҫитнӗ Толька. — Ещё что! — равнодушно ответил Толька, который уже привык к странным фантазиям своего товарища.
— Вӗсем Хӗрлӗ ҫара ҫӗмӗрсе тӑкас пулсан, — тет Владик ҫине тӑрсах, — коммунистсене ҫакса вӗлерес пулсан, комсомолецсене тӗрмесене лартса пӗтерес пулсан, пур пионерсене те хӑваласа салатса ярас пулсан, вара эпӗр иксӗмӗр мӗн тӑваттӑмӑр-ши? — И разбили бы они Красную Армию, — упрямо и дерзко продолжал Владик, — перевешали бы коммунистов, перекидали б в тюрьмы комсомольцев, разогнали бы всех пионеров, тогда бы мы с тобой как?
— Тата мӗн? — терӗ Толька ҫиленсе, мӗншӗн тесен вӑл та, Владикӑн тӗрлӗрен шухӑшласа кӑларнӑ юрӑхсӑр шухӑшӗсене хӑнӑхса ҫитнӗскер те, ку сӑмахсене пит кӳрентерекен, вырӑнлӑ мар: сӑмахсем тесе шутларӗ. — Ещё что! — уже с раздражением повторил Толька, потому что даже он, привыкший к выдумкам Владика, нашёл эти слова очень уж оскорбительными и невероятными.
— Пӑхсах тӑр, пирӗннисем вӗсене ҫаплах парӑннӑ пулӗччӗҫ! — Так бы наши им и поддались! Эсӗ пӗлетӗн-и, пирӗн Хӗрлӗ ҫар мӗнлине? Ты знаешь, какая у нас Красная Армия? Пирӗн ҫар вӑл советӑн… У нас армия советская… Пӗтӗм тӗнчине. На весь мир. Пирӗн хамӑрӑн та танксем пур. У нас у самих танки. Айван эсӗ, ухмах. Глупый ты, дурак. Эсӗ ху пӗтӗмпех пӗлетӗн, ҫапах та юриех ыйтасшӑн та ыйтасшӑн… И сам ты всё знаешь, а сам нарочно спрашивает, спрашивает…
Толька хӗрелсе кайрӗ те, сӑмсине йӗрӗнчӗклӗн нашт тутарса илсе, Владикран тепӗр еннелле ҫавӑрӑнса ларчӗ. Толька покраснел и, презрительно фыркнув, отвернулся от Владика.
— Ну, ан тив, айван пулам! — Ан тив, пӗлем! — лӑпкӑраххӑн калать Владик малалла. — Ну и пусть глупый! Пусть знаю, — спокойнее продолжал Владик. — Ну, аяла пулас пулсан вара? — Ну, а если бы? Вара эпир иксӗмӗр мӗн тӑвӑттӑмӑр! Тогда бы мы с тобой как?
— Ун чухне шухӑшласа кӑларӑттӑмӑр, — терӗ Толька вӑрӑммӑн сывласа илсе. — Тогда бы и придумали, — вздохнул Толька.
— Мӗн шухӑшласа кӑлармалла унта? — терӗ хӑвӑрттӑн Владик. — Что там придумывать? — быстро заговорил Владик. — Кайӑттӑмӑр эпир иксӗмӗр тусем ҫине, вӑрманалла. — Ушли бы мы с тобой в горы, в леса. Пухӑттӑмӑр отряд, вара хамӑрӑн ӗмӗр тӑрӑшшӗпех, виличченех эпир шуррисене тапӑнӑттӑмӑр, хамӑррӑннисене нихӑҫан та пӑрахмӑттӑмӑр, нихӑҫан та парӑнмӑттӑмӑр. Собрали бы отряд, и всю жизнь, до самой смерти, нападали бы мы на белых и не изменили, не сдались бы никогда. Нихӑҫан та! — терӗ вӑл тепӗр хут хӑйӗн йӑлтӑртатса тӑракан кӑвак куҫӗсене хӗссе. Никогда! — повторил он, прищуривая блестящие серые глаза.
Ку Толькӑна интереслентерме пуҫларӗ. Это становилось интересным для Тольки. Вӑл ҫӗкленсе чавсаланчӗ те Владик еннелле ҫаврӑнчӗ. Он приподнялся на локтях и повернулся к Владику.
— Ҫапла вара пӗтӗм хамӑр ӗмӗр тӑрӑшшӗпех вӑрманта пӗчченех пурӑнӑпӑр-и? — тесе ыйтрӗ вӑл ҫывӑхарах сиксе. — Так бы всю жизнь одни и прожили в лесах? — спросил он, подвигаясь поближе.
— Мӗншӗн пӗччен?— Зачем — один? Хӑш чухне эпир иксӗмӗр урӑх тумтирсем тӑхӑнса ерипен хуласене кайнӑ пулӑттӑмӑр. Иногда бы мы с тобой переодевались и пробирались потихоньку в город за приказами. Унтан рабочисем патне. Потом к рабочим. Вӗсем пур рабочисене те пурӗ пӗрех ҫакса вӗлереймеҫҫӗ. Ведь всех рабочих они всё равно не перевешают. Ун чухне вара кам ӗҫленӗ пулӗччӗ, буржуйсем хӑйсем-и? Кто же тогда работать будет — сами буржуи, что ли? Вара восстани вӑхӑтӗнче эпир пурте хулана кайӑттӑмӑр. Потом во время восстания бросились бы все мы к городу. Шартлатарӑттӑмӑр бомбӑсемпе полиципе шурӑгвардейцӑсен штабӗсене, тӗрме хапхисене, генералсен дворецӗсене, кӗпӗрнаттӑрӗсене. Грохнули бы бомбами в полицию, в белогвардейский штаб, в ворота тюрьмы, во дворцы к генералам, к губернаторам. Хӑюллӑрах, юлташсем! Смелее, товарищи! Шавлатӑр кӑна. Пусть грохает.
— Эсӗ ытла та нумай шаплатарасшӑн! — терӗ иккӗлене пуҫланӑ Толька. — Что-то уж очень много грохает! — усомнился Толька. — Апла мӗн пур ҫуртсем кисренме пуҫлӗҫ. — Так, пожалуй, и все дома закачаются.
— Ан тив, кисренччӗр. — Пусть качаются. Шеллесе тӑмалла-и вара? — терӗ Владик. Так им и надо, — ответил Владик. — Вӗсем пирӗннисене нумай шелленӗ тетӗн-им эсӗ? — Они наши сильно жалели?
— Ериперех, Владик! — терӗ вӑл шӑл витӗр. — Тише, Владик! — зашипел он вдруг. Толька сасартӑк хӑй юлташӗн чавсине пит те хыттӑн хӗстерсе тытрӗ. Толька вдруг стиснул локоть товарища. — Пӑх-ха, Владик, кам вӑл? — Смотри, Владик, кто это?
Вӗтлӗх тӗмисем хушшинчен пӗр палламан, хура сухаллӑ ҫын тухрӗ. Из-за кустов вышел незнакомый чернобородый человек. Унӑн аллинче ҫыхӑ, тата темӗскер тӑрӑхларахскер пулнӑ. В руках он держал что-то продолговатое. Ӑна хутпа чӗркенӗ. Завёрнутое в бумагу. Вӑл пит те васкать пулас. По-видимому, он очень торопился. Йӗри-тавралла ҫавӑрӑнкаласа пӑхса, вӑл нимӗн сиккеленмесӗр кӑштах тӑчӗ те, вара хӑюллӑн вӗтлӗхе сирсе, хура шӑтӑка, ачасем халь нумай та пулмасть, тин кӑна тухнӑ шӑтӑка кӗрсе ҫухалчӗ. Оглядываясь по сторонам, он постоял некоторое время не двигаясь, потом уверенно раздвинул кустарники и исчез в чёрной дыре, из которой ещё только совсем недавно выбрались ребятишки.
Пӗр пилӗк-ултӑ минутранах вӑл каялла тухрӗ те васкаса йывӑҫсем хушшине кӗрсе курӑнми пулчӗ. Не позже чем через пять-шесть минут он вылез обратно и поспешно скрылся в кустах. Тӗлӗнсе кайнӑ ачасем нимӗн чӗнмесӗр пӗр-пӗрин ҫине пӑхса илчӗҫ те, ерипен аялалла шуса анса, сыхланкаласа пӗшкӗнсе утса, сукмак ҫине сиксе тухрӗҫ. Озадаченные ребята молча переглянулись, потихоньку соскользнули вниз и, осторожно пригибаясь, выскочили на тропку.
Ҫакӑнта вӗсем Гитаевич патӗнчен таврӑнакан, вӗсене лагерь пуҫлӑхне ҫыру пама хушнӑ Сергее тӗл пулчӗҫ. Здесь-то и встретили они возвращающегося от Гитаевича Сергея, который и приказал им передать записку начальнику лагеря.
— Ман атте ӑҫта кайнине эсӗ пӗлетӗн-и? — тесе ыйтрӗ Алька ҫывӑрма выртас умӗн. — Ты знаешь, где мой папа? — спросил Алька, перед тем как лечь спать. — Унӑн темӗн инкек пулнӑ. — У него случилась какая-то беда. Вӑл лаша ҫине утланчӗ те вӗҫтерчӗ тусем ҫинелле. Он сел на коня и уехал в горы.
Алька шухӑшласа илчӗ, одеял айӗнче ҫаврӑнкаласа илчӗ те сасартӑк ыйтрӗ: Алька подумал, повертелся под одеялом и неожиданно спросил:
— Натка, санӑн хӑҫан та пулин инкек таврашӗ пулнӑ-и? — терӗ. — А у тебя, Натка, случалась когда-нибудь беда?
— Ҫук, пулман, — терӗ Натка хӑйне хӑй шанман пек пулса. — Нет, не случалась, — не совсем уверенно ответила Натка. — Санӑн, Алька, пулнӑ-и? — А у тебя, Алька?
— Манӑн-и? — терӗ те чарӑнса тӑчӗ Алька. — У меня? — Алька запнулся. — Манӑн, Натка, пит те пысӑк, калама ҫук пысӑк инкек пулнӑ. — А у меня, Натка, очень, очень большая случилась. Анчах ун ҫинчен эпӗ сана халӗ мар, урӑх чух каласа парӑп, — терӗ. Только я тебе про неё не сейчас расскажу.
«Унӑн амӑшӗ вилнӗ», тесе шухӑшласа илчӗ темме Натка. «У него умерла мать», — почему-то подумала Натка. Вара, вӑл ун ҫинчен ан аса илтӗр тесе, кравать хӗррине ларчӗ те ӑна мӑнтӑр кушак ҫинчен, ӑна чее мулкач улталани ҫинчен пӗр кулӑшла калав каласа пачӗ. И, чтобы он не вспоминал об этом, она села на край кровати и рассказала ему смешную историю о толстой кошке, которую обманул хитрый заяц.
— Ҫывӑрах, Алька, — терӗ Натка халлапа каласа пӗтерсен. — Спи, Алька, — сказала Натка, закончив рассказ.
— Вӑхӑт нумай иртрӗ ӗнтӗ. — Уже поздно.
Анчах Алькӑн темшӗн ӑйхӑ килмен. Но Альке что-то не спалось.
— Ну, эппин ху мӗн те пулин каласа пар мана, — терӗ Натка. — Ну, расскажи мне сам что-нибудь, — попросила Натка. — Мӗнле те пулин истори каласа пар-ха. — Расскажи какую-нибудь историю.
— Эпӗ ун пеккисене пӗлместӗп, — терӗ Алька шухӑшласа. — Я не знаю истории, — подумав, ответил Алька.
— Эпӗ пӗр халлап пӗлетӗп. — Я знаю одну сказку. Пит те лайӑх халлап. Очень хорошая сказка. Анчах вӑл эсӗ калани пекки мар… кушаксем ҫинчен те мар, мулкачсем ҫинчен те мар. Только это не такая… не про кошек и не про зайцев. Вӑл вӑрҫӑ халлапӗ, хӑюллӑ халлап. Это военная сказка, смелая сказка.
— Каласа пар-ха мана, Алька, хӑюллӑ вӑрҫӑ халлапне, терӗ Натка, вара вӑл ҫутӑ сӳнтерчӗ те ун патне ҫывӑхрах ларчӗ. — Расскажи мне, Алька, смелую, военную сказку, — попросила Натка, и, потушив свет, она подсела к нему поближе.
Акӑ минтер ҫине ларчӗ те ӑна мӑнкӑмӑллӑ Кибальчиш Ача ҫинчен, Сутанни ҫинчен, Ҫирӗп Сӑмах ҫинчен тата никам та пӗлеймен Вӑрҫӑ Ҫекречӗ ҫинчен пит те лайӑх халлап каласа кӑтартрӗ. Тогда, усевшись на подушку, Алька рассказал ей сказку про гордого Мальчиша-Кибальчиша, про измену, про твёрдое слово и про неразгаданную Военную Тайну.
Унтан вӑл ҫывӑрса кайрӗ. Потом он уснул. Анчах Натка, Алькӑн тӗлӗнмелле халлапӗ ҫинчен темле май та шухӑшласа, нумайччен пӗр енчен тепӗр еннелле ҫаврӑнкаласа выртрӗ. Но Натка долго ещё ворочалась, обдумывая эту странную Алькину сказку.
Вӑхӑт пит те нумай пулнӑ. Было уже очень поздно. Уҫӑ чӳречерен таҫта инҫетрен пит вӑйлӑ кӗрӗслетни, тинӗсре калама ҫук вӑйлӑ пысӑк батарейӑсем харӑссӑн тупӑсенчен пенӗ пек, янраса илтӗнчӗ. Далёкий, но сильный гул ворвался в открытое настежь окно, как будто бы ударили в море залпом могучие, тяжёлые батареи.
Натка шартах сикрӗ, анчах унтах каҫхине, пур вожатӑйсене те ҫӗрле тусем ҫинче кӗрӗслетсе шартлатас-тӑвас пулсан нимӗн те хӑрамалли ҫук, вӑл ҫапла пулма кирлӗ тесе астутарнине аса илчӗ. Натка вздрогнула, но тут же вспомнила, что ещё с вечера всех вожатых предупредили, что если ночью в горах будут взрывы, то пусть не пугаются — это так надо.
Вӑл васкаса палатӑна кайрӗ. Она быстро прошла в палату.
Кун каҫиччен чупса ывӑннӑ ачасем хытӑ ҫывӑрнӑ. Однако набегавшиеся за день ребята продолжали крепко спать. Ӑнланма ҫук кӗрӗслетнине итлесе пӗр виҫ-тӑватӑ ача кӑна пуҫӗсене ҫӗклесе пӑхрӗҫ. И только трое или четверо подняли головы, испуганно прислушиваясь к непонятному грохоту.
Вӗсене Натка лӑплантарчӗ те хӑйӗн пӳлӗмне кайрӗ. Успокоив их, Натка пошла к себе. Алӑка уҫса ярсанах вӑл ҫакна курать: Алька кровать пуҫӗнчен тытнӑ та, минтерсем ҫинче тӑрать, чарса пӑрахнӑ ыйхӑлӑ куҫӗсемпе пӑхса тӑрать. Распахнув дверь, она увидела, что, ухватившись за спинку кровати, Алька стоит на подушке и смотрит широко открытыми, но ещё сонными глазами.
— Мӗн вӑл? — терӗ вӑл хӑранипе шӑппӑнтарах. — Что это? — спросил он тревожным полушёпотом.
— Ҫывӑрах, Алька, ҫывӑр, — терӗ хӑвӑрт Натка, ӑна вырӑн ҫине вырттарса. — Спи, Алька, спи! — быстро ответила Натка, укладывая его в постель. — Нимӗн те мар… — Это ничего… Санӑн аҫу инкеке тӳрлетет… Это твой папа поправляет беду.
— А, атте… — терӗ те Алька, куҫӗсене хупса, йӑл кулса илчӗ те ҫавӑнтах ҫывӑрса кайрӗ. — А, папа… — уже закрывая глаза, с улыбкой повторил Алька и почти тотчас же заснул.
Октябреноксем отрядра пур ӗҫе те кар тума юратакан халӑх пулнӑ. Ребята-октябрята были самым дружным народом в отряде. Вӗсем яланах ушкӑнпа ҫӳренӗ: юрлас-тӑк, юрлас, выляс-тӑк, выляс. Держались они всегда стайкой: петь так петь, играть так играть. Кӑшкӑрас-ҫухӑрашас тӗлӗшрен те вӗсем пӗрерӗн мар, пурте пӗр харӑс, хорпа кӑшкӑрашнӑ. Даже рёву задавали они и то не поодиночке, а сразу целым хором. Сӑмахран, вӗсем нумай пулмасть, ҫак кунсенче, тусем ҫине экскурсие кайнӑ чухне вӗсене пӗрле илсе кайманшӑн ҫапла тунӑ та. Как это было на днях, когда их не взяли на экскурсию в горы.
Кӑнтӑрла ҫитеспе Натка вӗсене хыр вӑрманӗ патне уҫланкӑна хӑй ертсе кайрӗ, мӗншӗн тесен октябреноксен звеновойӗ Роза Ковалёва вӑл кун лагерьте дежурнӑйӑн пулӑшаканӗ пулнӑ. К полудню Натка увела их на поляну, к сосновой роще, потому что звеньевой октябрят Роза Ковалёва была в тот день помощником дежурного по лагерю.
Натка курӑк ҫине ларсанах октябреноксем кӑшкӑра-кӑшкӑра унӑн ҫывӑхнерех вырӑн йышӑнса ларма хыпаланчӗҫ те, часах унӑн тавра савӑнӑҫлӑн ҫӑлтӑр пек сарӑлса выртрӗҫ. Едва только Натка опустилась на траву, как октябрята с криком бросились занимать места поближе и быстро раскинулись вокруг неё весёлой босоногой звёздочкой.
— Натка, мӗн те пулсан каласа пар-ха! — Расскажи что-нибудь, Натка!
— Вуласа кӑтарт, Натка! — Почитай, Натка!
— Картинкӑсем кӑтарт! — Покажи картинки!
— Натка, юрласа пар! — кӑшкӑраҫҫӗ тӗрлӗрен сасӑпа октябреноксем. — Спой, Натка! — на все голоса закричали октябрята. Пӗри ун патнелле кӗнеке тӑсать, тепри — картинка. Протягивали ей книжки, картинки. Тата пӗри ҫурса пӑрахнӑ параппанпа тӗссӗрленсе кайнӑ хӳресӗр вӗҫен-кайӑк кӗлеткине темӗскер тума тӑсрӗ Натка патнелле. И даже неизвестно для чего подсовывали прорванный барабан и сломанное чучело полинялой бесхвостой птицы.
— Натка, мӗн те пулин интереслӗ япала ҫинчен каласа пар-ха, — терӗ темшӗн кӳреннӗ октябренок Карасиков. — Расскажи, Натка, интересное, — попросил обиженно октябрёнок Карасиков. — Ӗнер Роза интереслӗскер ҫинчен калама пулчӗ, хӑй ун вырӑнне алӑсене мӗнле ҫумаллипе шӑлсене мӗнле тасатмалли ҫинчен каласа пачӗ. — А то вчера Роза обещала рассказать интересное, а сама рассказала, как мыть руки да чистить зубы. Унта мӗн интереслӗ пултӑр вара? Разве же это интересное?
— Натка, халлап каласа пар-ха, — тесе йӑлӑнчӗ пӗр кӑвак куҫлӑ хӗрача, хӑй темшӗн айӑплӑ пулнӑ пек тутисемпе йӑл кулса илчӗ. — Расскажи, Натка, сказку, — попросила синеглазая девчурка и виновато улыбнулась.
— Халлап? — терӗ шухӑша кайса Натка. — Сказку? — задумалась Натка. — Эпӗ темме ҫав халлапсене пӗлместӗп. — Я что-то не знаю сказок. Е чимӗр-ха… эпӗ сире Алька халлапне каласа парам. Или нет… я расскажу вам Алькину сказку. Юрать-и? — тесе ыйтрӗ вӑл темӗн пит те сыхлӑн ларма пуҫланӑ Алькӑран. Можно? — спросила она у насторожившегося Альки.
— Юрать, — терӗ Алька, лӑпланса ларнӑ октябреноксем ҫине мӑнкӑмӑллӑн пӑхкаласа илсе. — Можно, — позволил Алька, горделиво посматривая на притихших октябрят.
— Эпӗ Алька халлапне хамӑн сӑмахсемпе каласа парӑп. — Я расскажу Алькину сказку своими словами. Мӗн те пулин манса хӑварсан е апла мар каласан, Алька мана тӳрлетсе калатӑр. А если я что-нибудь позабыла или скажу не так, то пусть он меня поправит. Ну, итлӗр! — терӗ. Ну вот, слушайте!
— Нумай ӗлӗк пӗтӗм ҫӗршывра вӑрҫӑ кӗрлесе иртнӗ хыҫҫӑнах, пирӗн ҫӗршывра пурӑннӑ тет пӗр Кибальчиш Ача. В те дальние-дальние годы, когда только что отгремела по всей стране война, жил да был Мальчиш-Кибальчиш.
Вӑл вӑхӑтра пирӗн Хӗрлӗ ҫар ылханлӑ буржуйсен шурӑ ҫарӗсене инҫете хӑваласа янӑ. В ту пору далеко прогнала Красная Армия белые войска проклятых буржуинов. Лӑп та шӑп пулса тӑчӗ аслӑ уйсенче, ешӗл улӑхсенче. Тихо стало на тех широких полях, на зелёных лугах. Уйра талккӑшпе ыраш ӳсет, хуратул чечекленет. В поле рожь росла, гречиха цвела. Ешӗл те симӗс сатсемпе чие йывӑҫсем хушшинче пӗр ҫурт ларать. Среди густых садов да вишнёвых кустов стоял домишко. Ҫав ҫуртра пирӗн Ача пурӑнать, ӑна пурте Кибальчиш теҫҫӗ. В этом доме жил Мальчиш, по прозванию Кибальчиш. Унпа пӗрле унта ачан ашшӗпе пиччӗшӗ пурӑнаҫҫӗ. Да отец Мальчиша, да старший брат Мальчиша. Вӑл Ачан амӑшӗ пулман. А матери у них не было.
Ашшӗ ӗҫлет — утӑ ҫулать.Отец работает — сено косит. Пиччӗшӗ ӗҫлет — утӑ турттарать. Брат работает — сено возит. Ачи вӑл хӑй те е ашшӗне е пиччӗшне ӗҫре пулӑшать, е тата хӑш чухне ытти ачасемпе выляса ҫӳрет, урамра чупать. Да и сам Мальчиш то отцу, то брату помогает или просто с другими мальчишами прыгает да балуется.
Хоп!..Гоп!.. Хоп!.. Гоп!… Пит лайӑх. Очень хорошо! Пулӑсем шӑхӑрмаҫҫӗ, снарядсенчен нӳхрепсене пытанма кирлӗ мар, снарядсем шартлатмаҫҫӗ, ялсем ҫунмаҫҫӗ. Не визжат пули, не грохают снаряды, не горят деревни. Пулӑсенчен пытанса урайне выртма кирлӗ мар, пушар мӗн тухсан, вӑрмана тарма кирлӗ мар. Не надо от пуль на пол ложиться, не надо от снарядов в погреба прятаться, не надо от пожаров в лес бежать. Буржуйсенчен хӑрамалли ҫук. Нечего буржуинов бояться. Пурӑн та ӗҫле — пурнӑҫ пит аван! Живи да работай — хорошая жизнь!
Акӑ пӗрре каҫалапа тухать Кибальчиш Ача крыльца ҫине. Вот однажды — дело к вечеру — вышел Мальчиш-Кибальчиш на крыльцо. Пӑхать вӑл — пӗлӗт кӑн-кӑвак, ҫилӗ пит ӑшӑ, хӗвелӗ тата каҫ пулнӑ тӗлелле Хура Тусем хыҫнелле анать. Смотрит он — небо ясное, ветер тёплый, солнце к ночи за Чёрные Горы садится. Ӗҫ пит лайӑх та, анчах тем лайӑх мар. И всё бы хорошо, да что-то нехорошо. Ачана темӗн шартлатнӑ пек, темӗн шакканӑ пек туйӑнать. Слышится Мальчишу, будто то ли что-то гремит, то ли что-то стучит. Пирӗн Ачана ҫил сатри чечек шӑрши мар, улӑх-ҫаранри пыл шӑрши мар, пушар тӗтӗмлӗ шӑрши пекскер, таҫта инҫетрен тар шӑрши пекскер килнӗ пек туйӑнать. Чудится Мальчишу, будто пахнет ветер не цветами с садов, не мёдом с лугов, а пахнет ветер то ли дымом с пожаров, то ли порохом с разрывов.
Ҫавӑн ҫинчен вӑл ашшӗне каларӗ, ашшӗ пит ӗшенсе таврӑннӑ пулнӑ. Сказал он отцу, а отец усталый пришёл.
— Мӗн эсӗ? — терӗ вӑл Ачине. — Что ты! — говорит он Мальчишу. — Вӑл инҫетри ҫил-тӑвӑл Хура Тусен хыҫӗнче кӗрлет. — Это дальние грозы гремят за Чёрными Горами. Унта кӗтӳҫӗсем Кӑвак шыв леш енче кӑвайт чӗртеҫҫӗ, тӗтӗм кӑлараҫҫӗ, кӗтӳ кӗтеҫҫӗ те апат пӗҫереҫҫӗ. Это пастухи дымят кострами за Синей Рекой, стада пасут да ужин варят. Каях, Ачам, вырт та ҫывӑрах канлӗн. Иди, Мальчиш, и спи спокойно.
Ача тухса кайрӗ. Ушёл Мальчиш. Выртрӗ ҫывӑрма. Лёг спать. Анчах унӑн ӑйхи килмест, — ниепле те ҫывӑрса каяймасть. Но не спится ему — ну, никак не засыпается.
Сасартӑк вӑл лаша ури сасси илтет, чӳречерен шаккаҫҫӗ. Вдруг слышит он на улице топот, у окон — стук. Пӑхать Кибальчиш Ача, курать вӑл ак ҫакна: чӳрече патӗнче юланутлӑ ҫын тӑрать. Глянул Мальчиш-Кибальчиш, и видит он: стоит у окна всадник. Лаши — йӗпкӗн хура, хӗҫҫи — ҫап-ҫутӑ, ҫӗлӗкӗ — кӑвак, ҫӑлтӑрӗ — хӗрлӗ. Конь — вороной, сабля — светлая, папаха — серая, а звезда — красная.
— Эй, тӑрӑр! — кӑшкӑрать юланутлӑ ҫын. — Эй, вставайте! — крикнул всадник. — Кӗтмен ҫӗртен инкек килсе тухрӗ. — Пришла беда откуда не ждали. Тапӑнчӗ пире Хура Тусем леш енчен ылханлӑ буржуй. Напал на нас из-за Чёрных Гор проклятый буржуин. Каллех пулӑсем шӑхӑраҫҫӗ, каллех ҫурӑлаҫҫӗ снарядсем шартлатса. Опять уже свистят пули, опять уже рвутся снаряды. Ҫапӑҫаҫҫӗ буржуйсемпе пирӗн отрядсем, яраҫҫӗ ҫынсене инҫетри Хӗрлӗ ҫартан пулӑшу кӗтме. Бьются с буржуинами наши отряды, и мчатся гонцы звать на помощь далёкую Красную Армию.
Хӗрлӗ ҫӑлтӑрлӑ юланутлӑ ҫын ҫакӑн пек хускатакан сӑмахсем каларӗ те вӗҫтерчӗ малалла. Так сказал эти тревожные слова краснозвёздный всадник и умчался прочь. Ачан ашшӗ стена патне пырса, винтовкине илчӗ, хутаҫне ҫакрӗ те патронташне тӑхӑнчӗ. А отец Мальчиша подошёл к стене, снял винтовку, закинул сумку и надел патронташ.
— Мӗн тӑвӑн ӗнтӗ, — тет вӑл аслӑ ывӑлне, — эпӗ ыраша йӑвӑ акнӑччӗ, — санӑн ӑна нумай вырса пуҫтармалла пулать пуль. — Что же, — говорит старшему сыну, — я рожь густо сеял — видно, убирать тебе много придётся. Мӗн тӑвӑн ӗнтӗ, — тет вӑл Ачана: — эпӗ пурнӑҫа пит хӑвӑрт пурӑнтӑм, маншӑн лайӑх пурӑнма сана тивет пулмалла ӗнтӗ, Ачам, тет. Что же, — говорит Мальчишу, — я жизнь круто прожил, и пожить за меня спокойно, видно, тебе Мальчиш, придётся.
Ҫапла каласан вӑл Ачана пит хытӑ чуптуса илчӗ те тухса кайрӗ. Так сказал он, крепко поцеловал Мальчиша и ушёл. Нумайччен чуптуса тӑма унӑн вӑхӑт пулмарӗ, мӗншӗн тесен халӗ ӗнтӗ улӑхсен леш енче йывӑр снарядсем кӗрӗслетсе ҫурӑлнине, тусен леш енче пушар пулнипе пӗлӗте хӗрлӗ сӑн ҫапнисене пурте хӑйсен куҫӗсемпе хӑйсем курса, хӑйсен хӑлхисемпе хӑйсем илтсе тӑнӑ. А много ему расцеловываться некогда было, потому что теперь уже всем и видно и слышно было, как гудят за лугами взрывы и горят за горами зори от зарева дымных пожаров…
— Ҫапла калатӑп-и эпӗ Алька? — тесе ыйтрӗ Натка, лӑпланса шӑп пулнӑ ачасем ҫинелле пӑхса илсе. — Так я говорю, Алька? — спросила Натка, оглядывая притихших ребят.
— Ҫапла… ҫапла, Натка, — терӗ ерипен Алька, хӑй аллине Наткӑн хӗвелпе пиҫсе хуралнӑ хулпуҫҫийӗ ҫине хучӗ. — Так… так, Натка, — тихо ответил Алька и положил свою руку на её загорелое плечо.
— Ну, ҫапла пӗр кун иртет, икӗ кун иртет. — Ну вот… день проходит, два проходит. Ача крыльца ҫине тухать. Выйдет Мальчиш на крыльцо. Ҫук… Не совсем… Хӗрлӗ ҫар килни курӑнмасть-ха. Не видать ещё Красной Армии. Хӑпарса каять Ача ҫурт ҫине. Залезет Мальчиш на крышу. Кунӗпех кунта ларать, анмасть. Весь день с крыши не слезает. Ҫук, курӑнмасть. Нет, не видать. Каҫ вӑл ҫывӑрма выртрӗ. Лёг он к ночи спать. Сасартӑк илтет вӑл урамра лаша ури сассисене, чӳрече патӗнче шакканине. Вдруг слышит он на улице топот, у окошка — стук. Пӑхать Ача: чӳрече патӗнче ҫав юланутах тӑрать. Выглянул Мальчиш: стоит у окна тот же всадник. Анчах лаши унӑн ырхан та ывӑннӑ, хӗҫҫи унӑн авӑннӑ та хуралнӑ, ҫӗлӗкне унӑнне пулькӑ шӑтарса кайнӑ, ҫӑлтӑрне унӑнне касса ҫурнӑ, пуҫне унӑнне чӑркаса ҫыхнӑ. Только конь худой да усталый, только сабля погнутая, тёмная, только папаха простреленная, звезда разрубленная, а голова повязанная.
— Эй, тӑрӑр! — тесе кӑшкӑрчӗ юланутлӑ ҫын. — Эй, вставайте! — крикнул всадник. — Ҫур инкек анчахчӗ, халӗ ӗнтӗ таврипех инкек. — Было полбеды, а теперь кругом беда. Буржуйсем нумайӑн, пирӗннисем сахаллӑн. Много буржуинов, да мало наших. Хирте пулӑсем пӗлӗтсем пек вӗҫеҫҫӗ, отрядсем ҫине снарядсем пиншерӗн ӳкеҫҫӗ. В поле пули тучами, по отрядам снаряды тысячами. Эй, тӑрӑр, парӑр пулӑшу! — терӗ. Эй, вставайте, давайте подмогу!
Тӑчӗ вара Ачан пиччӗшӗ, калать вӑл Ачана ҫапла: Встал тогда старший брат, сказал Мальчишу:
— Сыв пул, Ача… юлатӑн эсӗ пӗр пӗччен…. — Прощай, Мальчиш… остаёшься ты один… Яшка хуранта, ҫӑкӑр сӗтел ҫинче, шывӗ ҫӑлкуҫӗнче, пуҫ хулпуҫҫи ҫинче… Щи в котле, каравай на столе, вода в ключах, а голова на плечах… Пурӑн, ху пӗлнӗ пек, мана ан кӗт, — терӗ. Живи, как сумеешь, а меня не дожидайся.
Пӗр кун иртет, икӗ кун иртет.День проходит, два проходит. Ларать Ача ҫурт тӑрринче мӑрье кутӗнче. Сидит Мальчиш у трубы на крыше. Курать Ача инҫетрен палламан юланутлӑ ҫын вӗҫтерсе килет. И видит Мальчиш, что скачет издалека незнакомый всадник. Вӗҫтерсе ҫитрӗ юланутлӑ ҫын Ача ларакан тӗле, лаши ҫинчен сиксе анчӗ те ҫапла вӑл каларӗ: Доскакал всадник до Мальчиша, спрыгнул с коня и говорит:
— Эй, лайӑх ача, пар-ха мана шыв, ӗҫтер. — Дай мне, хороший Мальчиш, воды напиться. Эпӗ виҫӗ кун ӗҫмен, виҫӗ ҫӗр ҫывӑрман, виҫӗ лашана ывӑнтартӑм. Я три дня не пил, три ночи не спал, три коня загнал. Хӗрлӗ ҫар пирӗн ҫинчен пӗлнӗ. Узнала Красная Армия про нашу беду. Тӳт кӑшкӑртакансем пур тӳтсемпе янратса сигнал пачӗҫ. Затрубили трубачи во все сигнальные трубы. Панлаттарчӗҫ пирӗн параппанҫӑсем пур пысӑк параппансене те. Забили барабанщики во все громкие барабаны. Ялав йӑтакансем ҫапӑҫу ялавӗсене пурне те сарса ячӗҫ. Развернули знаменосцы все боевые знамёна. Пире пулӑшма пӗтӗм Хӗрлӗ ҫар кунталла вӗҫтерет. Мчится и скачет на помощь вся Красная Армия. Пирӗн, Ача, ыран каҫчен тытӑнса тӑрасчӗ кӑна. Только бы нам, Мальчиш, до завтрашней ночи продержаться.
Анчӗ Ача ҫурт ҫинчен, ӑна шыв илсе килсе пачӗ. Слез Мальчиш с крыши, принёс напиться. Юланутлӑ ҫын шыв ӗҫсе тӑранчӗ те малалла вӗҫтерчӗ кӑна хӑйӗн лашине. Напился гонец и поскакал дальше.
Акӑ каҫ пулчӗ, Ача ҫывӑрма выртрӗ. Вот приходит вечер, и лёг Мальчиш спать. Анчах Ачан ыйхи килмест — ну мӗн ыйхӑ пултӑр унта? Но не спится Мальчишу — ну, какой тут сон?
Сасартӑк вӑл урамра ура сасси илтет, чӳрече патӗнче ҫав ҫынах тӑрать. Вдруг слышит он на улице шаги, стоит у окна все тот же человек. Ҫав ҫавах та, вӑлах мар: лаши те ҫук — лаши ҫухалнӑ, хӗҫҫи те ҫук, — хӗҫҫи хуҫӑлнӑ, ҫӗлӗкӗ те ҫук — ывтӑнса кайнӑ унӑн ҫӗлӗкӗ пуҫӗ ҫинчен, хӑй те вӑл сулкаланса тӑрать. Тот да не тот: и коня нет — пропал конь, и сабли нет — сломалась сабля, и папахи нет — слетела папаха, да и сам-то стоит — шатается.
— Эй, тӑрӑр! — тесе кӑшкӑрчӗ вӑл юлашки хут. — Эй, вставайте! — закричал он в последний раз. — Снарядсем те пур, анчах перекенӗсене вӗлерсе пӗтернӗ. — И снаряды есть, да стрелки побиты. Винтовкӑсем те пур, анчах ҫапӑҫма ҫынсем сахал. И винтовки есть, да бойцов мало. Пулӑшу та ҫывӑх, анчах вӑй ҫук. И помощь близка, да силы нету. Эй, тӑрӑр, кам кунта юлнисем, тӑрӑр! Эй, вставайте, кто ещё остался! Пирӗн ҫӗр каҫа, тата кун каҫа анчах тытӑнса тӑрассинччӗ. Только бы нам ночь простоять да день продержаться.
Кибальчиш Ача урамалла пӑхрӗ: урам ҫап-ҫарах, пушӑ. Глянул Мальчиш-Кибальчиш на улицу: пустая улица. Чӳрече хупписем шалтлатмаҫҫӗ, хапхасем ҫухӑрмаҫҫӗ — тӑмаллисем никам та юлман. Не хлопают ставни, не скрипят ворота — некому вставать. Ашшӗсем те кайнӑ, пиччӗшсем те кайнӑ — ялта никам та юлман. И отцы ушли, и братья ушли — никого не осталось.
Анчах курать Ача: тухать хапхаран пӗр ватӑ мучи, вӑл ҫӗр ҫула та ҫитнӗ пулӗ. Только видит Мальчиш, что вышел из ворот один старый дед во сто лет. Йӑтасшӑн пулчӗ мучи винтовкӑна, анчах вӑл ытла та ватӑ, йӑтаймасть ӑна. Хотел дед винтовку поднять, да такой он старый, что не поднимет. Ҫакса ярасшӑн пулчӗ мучи хӗҫ, анчах вӑл ытла та вӑйсӑр, хӗҫе ҫӗклеме те вӑйӗ ҫитмерӗ. Хотел дед саблю нацепить, да такой он слабый, что не нацепит. Ларчӗ вара мучи пӳрт умне, пуҫне усрӗ те макӑрса ячӗ. Сел тогда дед на завалинку, опустил голову и заплакал…
— Ҫапла калатӑп-и эпӗ Алька? — тесе ыйтрӗ Натка, сывлӑшне ҫавӑрса илме тесе кӑшт чарӑнас шутпа, хӑй тавралла пӑхрӗ. — Так я говорю, Алька? — спросила Натка, чтобы перевести дух, и оглянулась.
Алька халлапне пӗр октябреноксем кӑна мар итлесе ларнӑ. Не одни октябрята слушали эту Алькину сказку. Сисмен хушӑра Иоськӑн пионер звени пӗтӗмпех, тата Василюк ачисем те пурте унта пырса ларнӑ. Кто его знает когда, подползло бесшумно всё пионерское Иоськино звено. Вырӑсла аран-аран ӑнланса илекен пушкӑрт хӗрӗ Эмине те шухӑша кайса, пит тинкерсе итлесе ларнӑ. И даже башкирка Эглине, которая только едва понимала по-русски, сидела задумавшаяся и серьёзная. Ашкӑнма юратакан Владик та, кӑшт аяккарах выртаканскер, итлемен пек пулса выртнӑ, итлессине хӑй ҫапах та итленӗ, мӗншӗн тесен вӑл никампа калаҫмасӑр, никама та тивмесӗр пит лӑпкӑ выртнӑ. Даже озорной Владик, который лежал поодаль, делая вид, что он не слушает, на самом деле слушал, потому что лежал тихо, ни с кем не разговаривая и никого не задевая.
— Ҫапла, Натка, ҫапла…— Так, Натка, так… Эпӗ каланинчен те авантарах, — терӗ Алька, ун ҫумнелле тата ҫывӑхарах сиксе ларса. Ещё лучше, чем так, — ответил Алька, подвигаясь к ней ещё ближе.
— Ну, вӑт… — Ну, вот… Ларчӗ ватӑ мучи пӳрт умне, пуҫне усрӗ те макӑрса ячӗ. Сел на завалинку старый дед, опустил голову и заплакал.
Кибальчиш Ачан вара пӗтӗм чӗри ыратса кайрӗ. Больно тогда Мальчишу стало. Вӑл вара урама сиксе тухрӗ те хытӑран та хытӑ кӑшкӑрчӗ: Выскочил тогда Мальчиш-Кибальчиш на улицу и громко-громко крикнул:
— Эй, ачасем, пӗчӗк ачасем! — Эй же, вы, мальчиши, мальчиши-малыши! Е пирӗн, ачасен, лашалла выляса чупса кӑна ҫӳрес-и? Или нам, мальчишам, только в палки играть да в скакалки скакать? Аттесем те кайнӑ, пиччесем те кайнӑ. И отцы ушли, и братья ушли. Е буржуйсем килсе, пире хӑйсен буржуй патшалӑхне илсе каяссине пирӗн кӗтсе лармалла-и? Или нам, мальчишам, сидеть дожидаться, чтобы буржуины пришли и забрали нас в своё проклятое буржуинство?
Ҫак сӑмахсене пӗчӗк ачасем илтсессӗнех, тӗрлӗ сасӑсемпе кӑшкӑрса ячӗҫ! Как услышали такие слова мальчиши-малыши, как заорут они на все голоса! Кам алӑкран чупса тухать, кам чӳречерен сиксе тухать, кам тата ҫатан урлӑ сикет. Кто в дверь выбегает, кто в окно вылезает, кто через плетень скачет.
Пурте пулӑшма каясшӑн. Все хотят идти на подмогу. Пӗр Начаркка ача кӑна буржуйсем патне каясшӑн мар пулчӗ. Лишь один Мальчиш-Плохиш захотел идти в буржуинство. Анчах Начаркка пит чее пулнӑ: вӑл никама та нимӗн те каламан, хӑйӗн йӗмне ҫӳлерех туртса хӑпартнӑ та ыттисемпе пӗрле, пулӑшма кайнӑ пек, вӗҫтере панӑ. Но такой был хитрый этот Плохиш, что никому ничего он не сказал, а подтянул штаны и помчался вместе со всеми, как будто бы на подмогу.
Ачасем ҫӗрлерен пуҫласа тул ҫутӑличчен ҫапӑҫаҫҫӗ. Бьются мальчиши от тёмной ночи до светлой зари. Пӗр Начаркка кӑна ҫапӑҫмасть, юлташӗсене мӗнле сутма май пуррине кӑна шырать. Лишь один Плохиш не бьётся, высматривает, как бы это буржуинам помочь. Пӗрмаях утса ҫӳрет. Всё ходит. Курать Начаркка; сӑртӑн леш енче темӗн чухлӗ ещчӗк, вӑл ещчӗксенче хура бомбӑсем, шурӑ снарядсем тата сарӑ патронсем. И видит Плохиш, что лежит за горкой громада ящиков, а спрятаны в тех ящиках чёрные бомбы, белые снаряды да жёлтые патроны. «Аха, — тет Начаркка, — кунта ӗнтӗ эпӗ сутатӑп вӗсене», тет. «Эге, — подумал Плохиш, — вот это мне и нужно».
Ҫав вӑхӑтра Аслӑ Буржуй хӑйӗн буржуйӗсенчен ыйтать. А в это время спрашивает Главный Буржуин у своих буржуинов:
— Ну, мӗнле, буржуйсем, ҫӗнтертӗр-и? — тет. — Ну что, буржуины, добились вы победы?
— Ҫук.— Нет. Аслӑ Буржуй, — теҫҫӗ буржуйсем, — эпир ашшӗсене те пиччӗшсене те ҫапса салатрӑмӑр, ҫӗмӗрсе тӑкрӑмӑр, ҫӗнтересси патнех ҫитнӗччӗ, анчах вӗсене пулӑшма Кибальчиш Ача вӗҫтерсе килчӗ те, ӑна эпир халиччен ниепле те парӑнтараймастпӑр, — теҫҫӗ. Главный Буржуин, — отвечают буржуины, — мы отцов и братьев разбили, и совсем была наша победа, да примчался к ним на подмогу Мальчиш-Кибальчиш, и никак мы с ним всё ещё не справимся.
Пит те тӗлӗнсе ҫиленсе кайрӗ вара Аслӑ Буржуй. Очень удивился и рассердился тогда Главный Буржуин. Кӑшкӑрса ячӗ вӑл тискер сасӑпа:
— Мӗнле Ачана ҫӗнтерме ҫук пултӑр-ха? Ах, ниме юрӑхсӑр хӑравҫӑ буржуйсем! Мӗнле эсир ҫав пӗчӗкскере ҫапса салатаймастӑр? Вӗҫтерӗр часрах, ҫӗнтермесӗр каялла ан та килӗр! — терӗ. И закричал он грозным голосом: — Может ли быть, чтобы не справились с Мальчишем? Ах вы, негодные трусищи-буржуищи! Как это вы не можете разбить такого маловатого? Скачите скорей и не возвращайтесь назад без победы.
Акӑ лараҫҫӗ буржуйсем, лараҫҫӗ те шухӑшлаҫҫӗ: Мӗн тӑвас-ха пирӗн? теҫҫӗ. Вот сидят буржуины и думают: что же это такое им сделать? Сасартӑк кураҫҫӗ: йывӑҫ тӗмисем хушшинчен Начаркка ача тухать те тӳрех вӗсем патнелле чуптарать. Вдруг видят: вылезает из-за кустов Мальчиш-Плохиш и прямо к ним.
— Савӑнӑр! — тесе кӑшкӑрать вӑл вӗсене. — Радуйтесь! — кричит он им. — Ку эпӗ Начаркка, юлташсене сутрӑм. — Это всё я, Плохиш, сделал. Эпӗ вутӑ касса тултартӑм, утӑ пухрӑм та тивертсе ятӑм хура бомбӑллӑ, шурӑ снарядлӑ, сарӑ патронлӑ пур ещчӗксене. Я дров нарубил, я сена натащил, и зажёг я все ящики с чёрными бомбами, с белыми снарядами да с жёлтыми патронами. Акӑ халех кӗреслеттерет! — тет. То-то сейчас грохнет!
Савӑнчӗҫ вара буржуйсем. Обрадовались тогда буржуины. Вӗсем Начаркка ачана хӑйсен буржуйсен патшалӑх ҫыннисен шутне те ҫырса хучӗҫ те, ӑна вара пӗр пичке варени, пӗр карҫинка печени пачӗҫ. Записали поскорее Мальчиша-Плохиша в своё буржуинство и дали ему целую бочку варенья да целую корзину печенья.
Начаркка ача ҫисе ларать, ҫӑварне чыхать те савӑнать. Сидит Мальчиш-Плохиш, жрёт и радуется.
Сасартӑк вӑл тивертсе янӑ ещчӗксем сирпӗнсе кайрӗҫ. Вдруг как взорвались зажжённые ящики! Темиҫе пин аслати пӗр вырӑнта ҫапнӑ пек ҫапрӗ те темиҫе пин ҫиҫӗм пӗр пӗлӗтрен ҫиҫсе пухса кайрӗ. И так грохнуло, будто бы тысячи громов в одном месте ударили и тысячи молний из одной тучи сверкнули.
— Сутрӗҫ пире! — тесе кӑшкӑрса ячӗ Кибальчиш Ача. — Измена! — крикнул Мальчиш-Кибальчиш.
— Сутрӗҫ пире! — кӑшкӑрса ячӗҫ унӑн пур шанчӑклӑ ачисем. — Измена! — крикнули все его верные мальчиши.
Вара унта тӗтӗмпе вут кӑвар хушшинчен буржуй вӑл сиксе тухрӗ те вӑл Кибальчиш Ачана ярса тытрӗҫ, аллисене пӗтӗрсе ҫыхрӗҫ. Но тут из-за дыма и огня налетела буржуинская сила, и скрутила и схватила она Мальчиша-Кибальчиша.
Сӑнчӑрласа лартрӗҫ Кибальчиш Ачана йывӑр сӑнчӑрсемпе. Заковали Мальчиша в тяжёлые цепи. Хупса лартрӗҫ ӑна чул башньӑна. Посадили Мальчиша в каменную башню. Вара вӗҫтерчӗҫ вӗсем тыткӑна лекнӗ Кибальчиш Ачана мӗн тума хушнине ыйтма Аслӑ Буржуй патне. И помчались спрашивать: что же с пленным Мальчишем прикажет теперь Главный Буржуин делать?
Нумайччен шухӑшларӗ Аслӑ Буржуй. Долго думал Главный Буржуин. Шухӑшларӗ, шухӑшларӗ те ҫапла каларӗ: А потом придумал и сказал:
— Эпӗр тӗп тӑвӑпӑр вӑл Ачана. — Мы погубим этого Мальчиша. Анчах ан тив, вӑл малтан пире вӗсен Вӑрҫӑ Ҫекретне пӗтӗмпех каласа патӑр. Но пусть он сначала расскажет нам всю их Военную Тайну. Эсӗр, буржуйсем, кайӑр та ыйтӑр унтан ҫапла: Вы идите, буржуины, и спросите у него:
— Кала-ха, Ача: мӗншӗн, Хӗрле ҫара хирӗҫ Хӗрӗх Патша та Хӗрӗх Король ҫапӑҫрӗҫ, ҫапӑҫрӗҫ, ҫапӑҫрӗҫ те, хӑйсенех ҫапса ҫӗмӗрчӗҫ? — терӗ. — Отчего, Мальчиш, бились с Красной Армией Сорок Царей да Сорок Королей, бились, бились, да только сами разбились?
— Кала-ха, Ача, мӗншӗн, пур тӗрмесем те тулли, пур катӑркӑсем те тӑп-тулли, пур жандармсем те кӗтессенче тӑраҫҫӗ, мӗн пур ҫар та ура ҫинчех хатӗр тӑрать, ҫавах та пире ҫутӑ кунта та, тӗттӗм ҫӗрте те канлӗх ҫук? — терӗ. — Отчего, Мальчиш, и все тюрьмы полны, и все каторги забиты, а все жандармы на углах, и все войска на ногах, а нет нам покоя ни в светлый день, ни в тёмную ночь?
— Кала-ха, ача, мӗншӗн эсӗ ылханлӑ Кибальчиш, манӑн Ту ҫинчи буржуй ҫӗрӗнче те, тепӗр — Тӳремри Король ҫӗрӗнче те, виҫҫӗмӗш — Юрлӑ Патшалӑхра та, тӑваттӑмӗш — Шӑрӑх патшалӑх ҫӗрӗнче те ирхи ҫуркунне те пӗр кунах, хура кӗркунне те пӗр кунах тӗрле чӗлхепе пӗр юрӑсене юрлаҫҫӗ, пӗр йышши ялавсенех тӗрлӗ алӑра йӑтса пыраҫҫӗ, пӗр сӑмахсенех калаҫҫӗ, ҫавнах шухӑшлаҫҫӗ те ҫавнах тӑваҫҫӗ — терӗ. — Отчего, Мальчиш, проклятый Кибальчиш, и в моём Высоком Буржуинстве, и в другом — Равнинном Королевстве, и в третьем — Снежном Царстве, и в четвёртом — Знойном Государстве в тот же день в раннюю весну и в тот же день в позднюю осень на разных языках, но те же песни поют, в разных руках, но те же знамёна несут, те же речи говорят, то же думают и то же делают?
Эсир буржуйсем, ыйтӑр: Вы спросите, буржуины:
— Ҫук-и, Ача, Хӗрле ҫарӑн вӑрҫӑ ҫекречӗ? — Нет ли, Мальчиш, у Красной Армии военного секрета? Каласа патӑр вара вӑл ҫав ҫекрет ҫинчен, терӗ. И пусть он расскажет секрет.
— Сирӗн рабочисене ют ҫӗртен пулӑшмаҫҫӗ-и? — Нет ли у наших рабочих чужой помощи? Ан тив, пулӑшу ӑҫтан пынине вӑл каласа патӑр. И пусть он расскажет, откуда помощь.
— Ҫук-и, Ача, сирӗн ҫӗршывран ытти пур ҫӗршывсене те ҫӳремелли вӑрттӑн ҫулсем? — Нет ли, Мальчиш, тайного хода из вашей страны во все другие страны. Вӑл ҫулсем тӑрӑх сирӗн патӑрта чӗнсенех, пирӗн патра хирӗҫ ответ параҫҫӗ. По тем ходам, как у вас кликнут, так у нас откликаются. Сирӗн патӑрта юрлама пуҫласанах пирӗн патра та ҫав юррах юрлаҫҫӗ, сирӗн патӑрта мӗн калаҫҫӗ, пирӗн патӑрта та ҫавӑн ҫинчен шухӑша каяҫҫӗ, ҫук-и Ача, ҫавӑн пек вӑрттӑн ҫул? — тейӗр. Как у вас запоют, так у нас подхватывают, что у вас скажут, над тем у нас задумываются, нет Мальчиш таких тайных ходов?
Кайрӗҫ буржуйсем, анчах часах каялла ҫаврӑнса килчӗҫ. Ушли буржуины, да скоро назад вернулись:
— Ҫук, Аслӑ Буржуй, каласа памарӗ пире Кибальчиш Ача Вӑрҫӑ Ҫекретне. — Нет, Главный Буржуин, не открыл нам Мальчиш-Кибальчиш Военной Тайны. Вӑл пиртен куҫ умӗнчех кулчӗ, — теҫҫӗ. Рассмеялся он нам в лицо.
— Пур, — тет вӑл, — тӗреклӗ Хӗрлӗ ҫарӑн вӑйлӑ ҫекрет та. — Есть, — говорит он, — и могучий секрет у крепкой Красной Армии. Эсир кирек хӑҫан тапӑнсан та, нихҫан та ҫӗнтересси пулмасть. И когда б вы ни напали не будет вам победы.
— Пур, — тет, — шутласа кӑларма ҫук пысӑк пулӑшу та. — Есть, — говорит, — и неисчислимая помощь. Эсир пире тӗрмесене темӗн чухлӗ чиксен те пурӗ пӗр пурне те чиксе пӗтерес ҫук. И сколько бы вы в тюрьмы ни кидали, всё равно не перекидаете. Ҫутӑ кунта та, тӗттӗм ҫӗрте те сире канӑҫ пулас ҫук. И не будет вам покоя ни в светлый день, ни в тёмную ночь.
— Пур, — тет, — тарӑн та вӑрттӑн ҫулсем те. — Есть, — говорит, — и глубокие тайные ходы. Анчах эсир темӗн чухлӗ шырасан та вӗсене тупаяс ҫук. Но сколько бы вы не искали, всё равно не найдёте. Тупсан та, эсир вӗсене пӗтерейместӗр, хупса хурас ҫук, тултарса лартаяс ҫук. А и нашли бы, так не завалите, не заложите, не засыплете. Урӑх эпӗ сире, буржуйсене, нимӗн те каласа парас ҫук, эсир хӑвӑр, ылханлӑскерсем, ӑна ӗмӗрне те аса илес ҫук, шухӑшласа та пӗлес ҫук, терӗ, теҫҫӗ. А больше я вам, буржуинам, ничего не скажу, а самим вам, проклятым, и ввек не догадаться.
Ҫиленсе кайрӗ вара Аслӑ Буржуй, каларӗ вӑл ҫапла: Нахмурился тогда Главный Буржуин и говорит:
— Асаплантарӑр эсир, буржуйсем, ҫав нимӗн те каласа кӑтартман Кибальчиш Ачана тӗнчери пур асапсенчен те чи хӑрушӑ асаппа. — Сделайте же, буржуины, этому скрытному Мальчишу-Кибальчишу самую страшную муку, какая только есть на свете. Пӗлӗр вара эсир унтан ҫав Вӑрҫӑ Ҫекретне, мӗншӗн тесен ҫав паха Ҫекретсӑр пирӗншӗн пурӑнӑҫ та пулас ҫук, канӑҫ та пулас ҫук, — терӗ. И выпытайте от него Военную Тайну, потому что не будет нам ни житья, ни покоя без этой важной Тайны.
Тухса кайрӗҫ буржуйсем. Ушли буржуины. Каялла килчӗҫ ӗнтӗ вӗсем часах мар. А вернулись теперь они не скоро. Килчӗҫ те пуҫӗсемпе суллаҫҫӗ. Идут и головами покачивают.
— Ҫук, — теҫҫӗ вӗсем, — пирӗн Аслӑ Буржуй, шуралса кайса тӑчӗ вӑл, Ача, анчах пит те мӑнкӑмӑллӑн. — Нет, — говорят они, — начальник наш Главный Буржуин, бледный стоял он, Мальчиш, но гордый. Каламарӗ вӑл пире Вӑрҫӑ Ҫекретне, мӗншӗн тесен ҫавӑн пек ӗнтӗ унӑн Ҫирӗп Сӑмахӗ. И не сказал он нам Военной Тайны, потому что такое уж у него твёрдое слово. Эпӗр тухса кайнӑ чухне вӑл урайне выртрӗ те, хӑлхине сивӗ урайӑн йывӑр чулӗ ҫумне туса итлерӗ. А когда мы уходили, то опустился он на пол, приложил ухо к тяжелому камню холодного пола. Ӗненӗн-ши эсӗ Аслӑ Буржуй, вӑл йӑл кулса илчӗ те, эпир чӗтресе кайрӑмӑр, пит хӑрушӑ пулчӗ пире, илтмерӗ-ши вӑл пирӗн пиртен пӑрӑнас ҫук пӗтеслӗх вӑрттӑн ҫулсемпе мӗнле утнине? И, ты поверишь ли, о Главный Буржуин, улыбнулся он так, что вздрогнули мы, буржуины, и страшно нам стало, что не услышал ли он, как шагает по тайным ходам наша неминучая погибель?…
— Вӑл вӑрттӑн ҫулсемпе мар… ку Хӗрлӗ ҫар вӗҫтерсе килет, — терӗ чӑтайманнипе савӑнӑҫлӑн Карасиков октябренок. — Это не по тайным… это Красная Армия скачет! — восторженно крикнул не вытерпевший октябрёнок Карасиков.
Вара вӑл хӑйӗн аллинче хӗҫ пур пекех пит те паттӑрӑн аллипе сулса илчӗ те, нумаях та пулмасть пӗр ура ҫинче сиккелесе, нимӗн хӑрамасӑрах Карасикова «Карасик-ругасик» тесе виртлекен хӗрача ун ҫинелле кӑмӑлсӑрланса пӑхса илчӗ те, тем пулӗ тесе аяккалла сиксе ларчӗ. И он так воинственно взмахнул рукой с воображаемой саблей, что та самая девчонка, которая ещё недавно, подскакивая на одной ноге, безбоязненно дразнила его «Карасик-ругасик», недовольно взглянула на него и на всякий случай отодвинулась подальше.
Натка калама чарӑнчӗ, мӗншӗн тесен инҫетрен апат ҫиме сигнал пани илтӗнчӗ. Тут Натка оборвала рассказ, потому что издалека раздался сигнал к обеду.
— Каласа пӗтер, — терӗ Алька хушакан сасӑпа, ун пичӗ куҫӗ ҫине ҫиленсе пӑхса. — Досказывай, — повелительно произнёс Алька, сердито заглядывая ей в лицо.
— Каласа пӗтер ӗнтӗ, — терӗ хӗремесленсе кайнӑ Иоська та тархасланӑ пек. — Досказывай, — убедительно произнёс раскрасневшийся Иоська. — Эпир уншӑн строя часах вырнаҫса тӑрӑпӑр, — терӗ. — Мы за это быстро построимся.
Натка ҫаврӑнса пӑхрӗ. Натка оглянулась. Ачасем пӗри те ура ҫине тӑман. Никто из ребятишек не поднимался. Вӑл пит нумай ача пуҫӗсене курчӗ: унта шурӑ ҫӳҫлисем те, хура ҫӳҫлисем те, ҫырӑ ҫӳҫлисем те, сарӑ ҫӳҫлисем те пур. Она увидела много-много ребячьих голов — белокурых, тёмных, каштановых, золотоволосых. Ун ҫине пур енчен те куҫсем пӑхаҫҫӗ — Алькӑн пек, пысӑк хура куҫсем, леш халлап калама ыйтнӑ кӑвак куҫлӑ хӗрӗнни пек, уҫӑ кӑвак куҫсем, Эминен пек, хура хӗсӗк куҫсем, тата темӗн чухлӗ ытти тӗслӗ куҫсем те ун ҫине шӑтарас пек пӑхса лараҫҫӗ. Отовсюду на неё смотрели глаза — большие, карие, как у Альки, ясные, васильковые, как у той синеглазой, что попросила сказку, узкие, чёрные как у Эмине, и много-много других глаз. Вӗсем пурте яланах савӑнӑҫлӑ ашкӑнакан куҫсем, анчах халӗ вӗсем пурте Натка малалла калассине пит те шухӑша кайса кӗтсе лараҫҫӗ. Обыкновенно весёлых и озорных глаз, а сейчас задумчивых и серьёзных.
— Юрат, ачасем, каласа пӗтерем эппин, — терӗ. — Хорошо, ребята, я доскажу.
… Эпир вара, Аслӑ Буржуй, пирӗн пуҫ ҫинчи вилӗм вӑрттӑн ҫулсемпе килни илтӗнмест-ши, — тесе пит хӑраса кайрӑмӑр. …И стало нам страшно, Главный Буржуин, что не услышал ли он, как шагает по тайным ходам наша неминучая погибель?
— Вара Аслӑ Буржуй: Главный Буржуин тогда.
— Мӗнле ҫӗршыв вӑл апласкер? — тесе тӗлӗнсе кӑшкӑрса янӑ. Воскликнул удивлённый: — Что это за страна?
— Мӗнле вӑл ӑнланмалла мар ҫӗршыв, мӗнле унта ҫавӑн пек пӗчӗк ачасем те Вӑрҫӑ Ҫекретне пӗлеҫҫӗ, хӑйсен Ҫирӗп Сӑмахне ҫапла хытӑ тытса тӑраҫҫӗ? — Что же это такая за непонятная страна, в которой даже такие малыши знают Военную Тайну и так крепко держат своё твёрдое слово? Васкӑр, буржуйсем, тӗп тӑвӑр ҫав мӑнкӑмӑллӑ Ачана. Торопитесь же, буржуины, и погубите этого гордого Мальчиша. Авӑрлӑр тупӑсене, туртса кӑларӑр хӗҫӗрсене, сарса ярӑр хамӑрӑн буржуйсен ялавӗсене, мӗншӗн тесен илтетӗп эпӗ: пирӗн сигналҫӑсем хӑрушӑлӑх ҫывхарнине систерсе сигнал параҫҫӗ, пирӗннисем ялавсене вӗҫтереҫҫӗ. Заряжайте же пушки, вынимайте сабли, раскрывайте наши буржуинские знамёна, потому что слышу я, как трубят тревогу наши сигнальщики и — машут флагами наши махальщики. Пирӗн ҫӑмӑл вӑрҫӑ мар, пит йӑвӑр вӑрҫах пулать ӗнтӗ. Видно, будет у нас сейчас не лёгкий бой, а тяжёлая битва.
— Ҫапла вара пӗтрӗ Кибальчиш Ача… — терӗ Натка. — И погиб Мальчиш-Кибальчиш… — произнесла Натка. Ҫак кӗтмен сӑмахсене илтсен, Карасиков октябренокӑн пит-куҫӗсем сасартӑк хурланчӑклӑ, салхуллӑ пулса тӑчӗҫ, вӑл аллисемпе сулкалама та пӑрахрӗ. При этих неожиданных словах лицо у октябрёнка Карасикова сделалось вдруг печальным, растерянным, и он уже не махал рукой. Кӑвак куҫли куҫхаршисене пӗр ҫӗрелле пӗтӗҫтерчӗ, Иоськӑн куктӗррилӗ пичӗ — куҫӗ, ӑна халь кӑна кӳрентернӗ е улталанӑ пек пулса, хаярланса кайрӗ. Синеглазая девчурка нахмурилась, а веснушчатое лицо Иоськи стало злым, как будто его только что обманули или обидели. Ачасем хускалма пуҫларӗҫ, пӑшӑлтатма тытӑнчӗҫ. Ребята заворочались, зашептались. Пӗр Алька анчах, ку халлапа тата пӗтӗм Вӑрҫӑ. И только Алька, который эту сказку и весь Военный. Ҫекретне те пӗлсе тӑраканскер анчах, пӗр пӗччен кӑна тӳрӗ те лӑпкӑн пӑхса ларать. Секрет знал уже, один сидел спокойно.
— Эсир, ачасем, ҫил-тӑвӑл курнӑ-и? — тесе хыттӑн ыйтрӗ Натка, шӑпланса ларнӑ ачасем ҫине йӗри-тавралла пӑхса илсе. — Но… видели ли вы, ребята, бурю? — громко спросила Натка, оглядывая приумолкших ребят. — Ҫапла ӗнтӗ тупӑсем, аслатисем пек кӗмсӗртетме пуҫларӗҫ. — Вот так же, как громы, загремели и боевые орудия. Снарядсем ҫиҫӗмсем пек ялтӑртатса ҫурӑла пуҫларӗҫ. Так же, как молнии, засверкали огненные взрывы. Утлӑ ҫар отрячӗсем ҫилсем пек ҫӗмӗрсе кӗчӗҫ, ҫӑмӑр пӗлӗчӗсем пекех вӗлкӗшсе иртрӗҫ хӗрлӗ ялавсем. Так же, как ветры, ворвались конные отряды, и так же, как тучи, пронеслись красные знамёна. Ҫапла ҫӗмӗрсе кӗрсе кайрӗ Хӗрлӗ ҫар. Это так наступала Красная Армия.
Эсӗр типӗ те шӑрӑх ҫу вӑхӑтӗнче ҫил-тӑвӑллӑ ҫӑмӑрсем ҫунине курнӑ-и? А видели ли вы проливные грозы в сухое и знойное лето? Юханшывсем тусанлӑ тусем ҫинчен кӗрлесе анса, пӗр-пӗринпе пӗрлешсе хытӑ шавласа юхакан кӑпӑклӑ юхан шывсем пулнӑ пекех, вӑрҫӑ кӗмсӗртеттерме пуҫласассӑнах ту ҫинчи Буржуйсен Патшалӑхӗнче востанисем тапранса кайрӗҫ те, Тӳрем ҫӗрти Король ҫӗрӗнчен те, Юрлӑ патшалӑхран та, тата Шӑрӑх патшалӑх ҫӗршывӗнчен те хӑйсен ҫилӗллӗ сассисене пиншерӗн-пиншерӗн пачӗҫ. Вот так же, как ручьи, сбегая с пыльных гор, сливались в бурливые, пенистые потоки, так же при первом грохоте войны забурлили в Горном Буржуинстве восстания, и откликнулись тысячи гневных голосов и из Равнинного Королевства, и из Снежного Царства, и из Знойного Государства.
Хӑраса тарнӑ вара ҫӗмӗрӗлсе пӗтнӗ Аслӑ Буржуй. И в страхе бежал разбитый Главный Буржуин. Вӑл ҫак тӗлӗнмелле халӑх пурӑнакан ҫӗршыва, унӑн халӑхне, унӑн никам ҫӗнтерейми ҫарне тата никам пӗлейми Вӑрҫӑ Ҫекретне ылхана-ылхана вӗҫтернӗ кунтан. Громко проклинал он эту страну с её удивительным народом, с её непобедимой армией и с её неразгаданной Военной Тайной.
Кибальчиш Ачана Кӑвак шыв хӗррине ешӗл тӗме ҫине пытарнӑ. А Мальчиша-Кибальчиша схоронили на зелёном бугре у Синей Реки. Унӑн тӑпри ҫине пит те пысӑк хӗрлӗ ялав лартнӑ. И поставили над могилой большой красный флаг.
Пӑрахутсем ишсе иртеҫҫӗ — Ачана салам. Плывут пароходы — привет Мальчишу!
Вӗҫевҫӗсем вӗҫсе иртеҫҫӗ — Ачана салам. Пролетают лётчики — привет Мальчишу!
Пӑравуссем чупса иртеҫҫӗ. Пробегают паровозы. Ачана салам. Привет Мальчишу!
Пионерсем иртеҫҫӗ — Ачана салют. А пройдут пионеры — салют Мальчишу!
Акӑ ӗнтӗ, ачасем, халлап та пӗтрӗ. Вот вам, ребята, и вся сказка.
Ирхине ирех, вӑйлӑ шыв тапни иртсе кайсан, Сергей патне Дягилев теҫетник чупса пычӗ. Рано утром, когда большая вода уже схлынула, к Сергею подбежал десятник Дягилев. Унӑн сывлӑшӗ пӳлӗннӗ. Он запыхался. Хӑйне укҫа сахал шутласа пани ҫинчен Сергее ерипен те тулӑксӑр каласа тӑракан ватӑ тутара вӑл тӗртсе ячӗ. И оттолкнул старика татарина, который тихо и бестолково жаловался Сергею на то, что его обсчитали.
— Ҫук, эсир шухӑшлӑр-ха! — Нет, вы подумайте! Ну, халӑх та халӑх. Ну и народ! Пуҫӗсене татса ывӑтмалла вӗсенне… Головы им рвать надо… Шалимов ӑҫта? Где Шалимов? Калӑр-ха, Сергей Алексеич, ҫав шуйттан Шалимова халех кунта чӗнсе килччӗр. Скажите, Сергей Алексеевич, чтобы этого чёрта Шалимова сейчас же сюда позвали.
— Мӗншӗн шуйттан тетӗн? — Зачем чёрта? Мӗншӗн ятлаҫатӑн, — терӗ Шалимовӑн сасси йывӑҫ тӗмисен хушшинчен. Зачем ругаешься? — раздался из-за кустов равнодушный голос Шалимова. — Эсӗ ӗҫ ҫинчен, тулӑклӑ кала. — Ты дело говори. Мӗн тилӗ аллине лекнӗ автан пек кӑшкӑрашса ҫухӑрашатӑн? А то кричит-пищит, как петух под лисицей. Ну, мӗн тума кирлӗ пулчӗ сана Шалимов? — терӗ. Ну, на что тебе нужен Шалимов?
— Ҫӗрле ҫӑрана ҫӗмӗрнӗ, — тесе макӑракан сасӑпа ӑнлантарать Дягилев. — Ночью замок сорвали, — плачущим голосом объяснил Дягилев. — Тап-таса тунӑ. — Начисто сделали. Пробойпа пӗрлех тӑпӑлтарса кӑларнӑ. Вместе с пробоем вытащили. Пальто тата икӗ кӗпҫеллӗ пӑшал вӑрласа кайнӑ. Пальто и ружьё украли, двустволку. Питӗрнӗ арча ларатчӗ. Шкатулка запертая стояла. Унта утмӑл тенкӗ хысна укҫиччӗ, документсем, ведӑмӑҫсем, распискӑсем пурччӗ. В ней шестьдесят рублей казённых денег, документы, ведомости, расписки. Мӗн тумалла-ха ӗнтӗ, Сергей Алексеич? — нимӗн тума пӗлменнипе аллисене саркаласа пӑрахса ыйтрӗ Дягилев. Что же это такое, Сергей Алексеевич? — недоуменно разводя руками, спросил Дягилев.
Унтан вӑл итлесе тӑракан тутарсен ушкӑнӗ еннелле ҫавӑрӑнса чышкисемпе юнаса илчӗ. И, обернувшись к кучке насторожившихся татар, он погрозил кулаком.
— Мӗн чышкӑпа юнатӑн? — тесе ыйтрӗ тепӗр хут Шалимов паҫӑрхи пекех нимӗн хускалмасӑр. — Зачем кулаком махаешь? — всё так же невозмутимо переспросил Шалимов. — Вӑрӑсем вӗсем вырӑссенчен те пур, тутарсем хушшинче те ҫук мар. — Воры есть русские, воры есть татары. Тӗрлӗрен вӑрӑсем пур. Всякие есть воры. Мӗншӗн эсӗ, тӑмпуҫ, ахальренех чышкусемпе юнатӑн? Зачем, пустой человек, зря кулаком махать?
Шалимов ҫиленсе куҫхаршийӗсене пӗркелерӗ те ӳпкелешсе хушса каларӗ: Шалимов сердито вздёрнул брови и укоризненно добавил:
— Ав тутарсем ҫӗр чаваҫҫӗ, ав санӑн вырӑсу пырать, эрех кӳпсе тултарнӑ. — Вон татары землю копают, а вон твой русский идет, водки напился. Лайӑх ҫын ирхине ирех кам ӗҫни пур? — терӗ. Разве хороший человек с утра напивается?
Сӑмах ҫине калама ҫук ӳсӗр, ура ҫинче аран-аран тӑракан ҫын пырса тӑчӗ те, Шалимова юнаса илсе, нимӗн сӑлтавсӑрах кулса ячӗ. И точно, подошёл вдрызг пьяный дядёк и, неуклюже погрозив Шалимову, бессмысленно рассмеялся. — Каях, кай ҫывӑрма! — кӑшкӑрса ячӗ Дягилев, ӳсӗрскерне пит те меллӗн тӗксе кӑларса ярса. — Спать, спать иди! — ловко выпирая пьяного, прикрикнул смутившийся Дягилев. — Мӗнле халӑх пулать ҫав! — И что за народ! Мӗнле халӑх! — тесе хӑвӑрттӑн каларӗ те, нимӗн тума аптӑранипе аллипе сулса илчӗ. Что за народ! — скороговоркой докончил он и беспомощно махнул рукой.
Сергей тайлӑк еннелле пӗр метрлӑ канав алтма, тата чараксем касма хушрӗ. Сергей приказал рыть к скату метровую канаву и рубить крепёжные стойки. Вӑл хӑйне шалӑпӑ паракан старике курас тесе ҫаврӑнса пӑхрӗ, анчах старик ниҫта та курӑнмарӗ. Он обернулся, отыскивая того старика, который жаловался, что его обсчитали, но старика уже нигде не было. Вара вӑл Дягилевпа пӗрле чуссенчен ҫапса тунӑ барак патнелле аялалла кайрӗ. Тогда вместе с Дягилевым он пошёл вниз, к дощатому бараку. Вӑл баракра теҫетникӗн кантурӗ пулнӑ. В бараке помещалась десятниковская конторка.
Ҫиленсе ҫитнӗ Дягилев халь вырӑссене те, тутарсене те, кама май килнӗ, ӑна пурне те ятланӑ. Рассерженный Дягилев ругал теперь и русских, и татар, и всех, кого попало.
Хут те мӗн тӑвӑр, Сергей Алексеич, эпӗ чӑнах та, ӗҫлеме килӗшместӗп. — Как хотите, Сергей Алексеевич, а работать я, право, не согласен. Ан тив, Шалимов юлтӑр. Пусть Шалимов остаётся. Чупатӑн, чупатӑн… Мотаешься, мотаешься… Пур ҫӗрте те вӑрҫаҫҫӗ кӑна, никама та юраймастӑн. Всюду ругань, всем не так. Ҫитменнине тата акӑ мӗн туса хучӗҫ! — терӗ. А тут ещё вон что!
Сергее Дягилев те, икӗ кӗпҫеллӗ пӑшалӗ те, утмӑл тенкӗ те шел пулман, вӑл укҫа арчипе пӗрле ведӑмӑҫсемпе документсем ҫухалнӑшӑн пит тарӑхнӑ. Ни дягилевской двустволки, ни шестидесяти рублей Сергею не было жалко, но он крепко досадовал, что вместе с денежной шкатулкой пропали ведомости и документы.
Вӑл ҫухални ҫинчен милицие кайса пӗлтерме хушрӗ те, хӑйӗн ыйхӑлӑ куҫӗсене шӑлкаласа, баракран тухрӗ. Он приказал заявить в милицию, а сам, протирая сонные глаза, вышел из барака.
Пӗрремӗш участкӑна кайнӑ чухне Сергей каллех ҫав ӳсӗрех тӗл пулчӗ. По пути на первый участок Сергей опять увидел всё того же пьяного. Вӑл ӳсӗр темӗн ҫине тайӑнса тӑнӑ та, шӑматкун ҫинчен, тата йӗпе ҫанталӑклӑ кун ҫинчен, хирте ӗҫлеме ҫукки ҫинчен темӗнле килӗшӳсӗр юрласа тӑнӑ. Пьяный этот стоял, прислонившись к выступу, и нескладно пел про субботу и про день ненастный, когда нельзя в поле работать. Сергей ун патне пырса ыйтасшӑн пулчӗ: «Мӗн пирки эсӗ капла пит ирех ӗҫсе супрӑн-ха?» тесшӗнччӗ… Сергей хотел подойти и спросить, что за беда и почему человек напился спозаранку. Анчах ӳсӗр ҫавӑнтах йывӑҫ тӗмисен кутне лаштӑртатса йӑванса анчӗ те ҫывӑрса кайрӗ. Но пьяный тут же свалился под кусты и заснул.
Пӗрремӗш участкӑра ӗҫ майӗпех пынӑ. На первом участке работа шла своим чередом. Кунта кӑтра ҫӳҫлӗ ҫамрӑк бригадир ҫӗр сакӑрвунӑ метр шулап хывни ҫинчен, тата ытларах хывма май пулни ҫинчен, анчах шыв ҫӗмӗрсе тухасран хӑранипе вӗсем ҫӗр каҫичченех материалсене ту ҫине йӑтса вӑхӑта ирттерни ҫинчен кӑмӑлсӑрланса каласа кӑтартать. Здесь молодой вихрастый бригадир огорчённо рассказывал, что сто восемьдесят метров жёлоба уже проложено и что было бы больше, да, опасаясь прорыва воды, всю ночь они перетаскивали материалы в гору.
Сергей Дягилев патӗнчен икӗ лаша тата пӗр вунӑ ҫынна яхӑн хура ӗҫ тӑвакансем яма пулчӗ. Сергей пообещал прислать от Дягилева пару лошадей и десяток чернорабочих.
Ҫыран хӗррине, хӗрӳ хӗвел ҫине тухсассӑн, Сергей хӑйӗн пит те ҫывӑрас килнине туйса илчӗ, анчах унӑн Алькӑна курмалла пулнӑ. Выбравшись на берег под горячее солнце, Сергей почувствовал, что ему крепко хочется спать, но надо было ещё повидать Альку. Алькӑшӑн кайрӗ вӑл ҫав отпуска. Из-за Альки он взял этот отпуск. Алькашӑн вӑл ҫакӑнта шыв пӑрки хывнине пӑхма та килӗшрӗ. Из-за Альки он согласился проследить за работами по прокладке водопровода. Ҫапах та Алькӑпа вӗсем сайра кӑна тӗл пулкаланӑ. И всё-таки с Алькой приходилось встречаться ему редко.
Ӗҫӗ хӑй йывӑрах пулман. Сама работа была пустяковая. Анчах ҫапах та темӗн ӑнмасть. Но всё что-то не ладилось. Сӑмахран, нумай та пулмасть, вӑл килес умӗн кӑна, хӗрӗх кӗреҫе ҫухалнӑ. Например, совсем недавно, перед его приездом, пропало сорок лопат. Тата нимӗн усӑсӑрах, кирлӗ мар ҫӗртенех икҫӗр кубла метр ҫӗр алтнӑ пулнӑ. И вовсе уж бестолково вынули двести кубометров земли не оттуда, откуда было надо.
Сергей васкаса шыва кӗрсе тухрӗ те, пылчӑклӑ аттисене ҫуса, лӳчӗркеннӗ френчне туртса якаткаларӗ те лагерь патнелле утрӗ. Сергей наскоро выкупался, вымыл грязные сапоги, одёрнул помятый френч и пошёл к лагерю.
Апат ҫинӗ чухне звеновой Иоська Владикран вӑл ӗнер спорт кружокӗнче те, отряд площадкинче те мӗншӗн пулманнине ыйтрӗ. За обедом звеньевой Иоська спросил у Владика, почему тот вчера не был ни на спортивном кружке, ни на отрядной площадке.
Сыхланма пуҫланӑ Владик ҫавӑнтах суйма, вӑл мастерскойра ӗҫленӗ тесе каласшӑн пулса, ҫӑварне уҫрӗ. Насторожившийся Владик открыл рот, чтобы сразу соврать, будто бы он работал в мастерской. Анчах ҫав вӑхӑтра ун инкекне, сӗтел дежурнӑйӗ, пионер Башкатов, мороженӑй валеҫсе парса ҫитрӗ. Но тут, как назло, раздавая мороженое, подошёл дежурный по столу пионер Башкатов. Ун умӗнче суйма май пулмарӗ, мӗншӗн тесен вӑл ӗнер хӑй мастерскойра асли вырӑнӗнче пулса ӗҫленӗ. А при нём нельзя было соврать, потому что он сам вчера в мастерской был за старшего.
Калаҫӑва сӑмах айне тӑвас тесе, Владик хӑвӑрт ҫаврӑнчӗ те, ӑнсӑртран пек туса, Иоськӑн мороженӑй хурса панӑ вазине тӳнтерсе ячӗ. Чтобы замять разговор, Владик быстро повернулся и как бы нечаянно опрокинул Иоськину вазочку с мороженым. Анчах ку меллех пулаймарӗ, ӑна Владик юриех тӳнтерсе янине пурте курчӗҫ. Но это вышло неловко, и всем было видно, что опрокинул Владик нарочно.
— Хулиган! — терӗ те Иоська ҫиленсе, Башкатов Владик патнелле тӑснӑ мороженӑй Башкатов аллинчен хӑвӑрт туртса илчӗ. — Хулиган! — рассердился Иоська и быстро выхватил из рук Башкатова то мороженое, которое Башкатов протягивал Владику.
Пурте кулса ячӗҫ. И все засмеялись. Владик вазине хӑвӑрт туртса илчӗ те мороженӑйӗ салат ҫине шаплатрӗ. А Владик рванул вазочку, и мороженое плюхнулось в салатник.
Шавлама пуҫларӗҫ, ҫапӑҫас патнех ҫитрӗҫ. Поднялся шум, чуть не драка. Вара лагерьти дежурнӑй пычӗ те Владика намӑслантарса, сӗтел хушшинчен кӑларса ячӗҫ. А кончилось тем, что подошёл дежурный по лагерю и Владика с позором выставили из-за стола.
Ҫиленсе ҫитнӗ Владик Иоськӑна чышкине кӑтартрӗ те часах тухса кайрӗ. Обозлённый Владик показал Иоське кулак и тотчас же ушёл прочь.
Апат хыҫҫӑнах Натка ҫыран хӗррине, штаба кайрӗ. Сразу же после обеда Натка отправилась к берегу, в штаб. Унта паян вожатӑйсен совечӗ пухӑнмалла пулнӑ; виҫҫӗмӗш смена пӗтӗм лагерь кӑвайтне чӗртсе яма хатӗрленнӗ, чӗртессине ырантан тепӗр кунне чӗртмелле пулнӑ. Там на сегодня был назначен совет вожатых — готовились к общелагерному костру третьей смены, который был назначен на послезавтра.
Перерыв вӑхӑтӗнче Алеша Николаев: Во время перерыва, Алёша Николаев спросил:
— Шегалова, мӗн паян ачасем пӗрмаях шавлаҫҫӗ, тавлашаҫҫӗ… — Что это, Шегалова, ребята сегодня всё время гудят, спорят… Халлап, халлап… теҫҫӗ. Сказка, сказка… говорят. Эпӗ нимӗн те ӑнланса илеймерӗм. Я что-то ничего не понял. Мӗн ҫинчен каласа патӑн вара эсӗ вӗсене? Про что ты им рассказывала?
— Халлап каласа патӑм, Алеша. — Сказку, Алёша, рассказывала. Аван халлап. Хорошая сказка.
— Мӗн эсӗ Натка, халлап калама шутларӑн? — Отчего вздумалось тебе, Натка, рассказывать сказку? Ну, хальхи ҫинчен мӗн те пулин каласа памалаччӗ. Ну, рассказала бы что-нибудь про настоящее. Акӑ, сӑмахран, эсӗ пӗр пионер каллех чукун ҫул ҫинче пуйӑс ҫӗмӗрлессинчен хӑтарни ҫинчен вуланӑ пуль вӗт? Вот, например, читала ты, опять пионер предотвратил железнодорожное крушение? Ҫавӑн ҫинчен каласа памалаччӗ. Взяла бы и рассказала.
— Каланӑ ӗнтӗ ун ҫинчен те, — терӗ Натка, пит те шеллӗн кулса илсе. — Рассказала уже, — рассмеявшись, ответила Натка. — Ну, пынӑ, теҫҫӗ, вӑл, ну, курнӑ рельсӑсен гайкисем пушаннине, ну, чупса кайнӑ та каланӑ вара сторожа. — Ну, говорят шёл, ну, увидел, что у рельсы гайка развинтилась, ну, побежал и сказал сторожу. Мӗн-ха вара вӑл? Это что! Эпир те кашниех ун пек тунӑ пулӑттӑмӑрччӗ. Так и каждый из нас обязательно сделал бы. Эсӗ акӑ итле-ха… А ты вот послушай… «Сӑнчӑрласа лартрӗҫ Кибальчиш Ачана йывӑр сӑнчӑрсемпе хупса лартрӗҫ ӑна чул башньӑна. «Заковали Мальчиша в тяжёлые цепи. Посадили Мальчиша в каменную башню. Ҫӗмӗрттерчӗҫ вара вӗсем ыйтмашкӑн: мӗн тума хушать ӗнтӗ Аслӑ Буржуй тыткӑна лекнӗ Ачана?» И помчались спрашивать: что же теперь Главный Буржуин прикажет с пленным Мальчишем делать?»
— Амак пӗлет сана, темӗн сӳпӗлтететӗн эсӗ Натка, — кӑмӑлсӑр пулса ӑна чарса каларӗ Алеша. — Чёрт тебя знает, что ты городишь, Натка! — перебил её Алёша. — Мӗнле Аслӑ Буржуй? — Какой Главный Буржуин? Мӗншӗн сӑнчӑрласа лартнӑ? За что заковали? Ӑҫта вӑл ачасене сӑнчӑрсемпе сӑнчӑрласа лартаҫҫӗ? Где это детей заковывают в цепи?
— Ачана сӑнчӑрланӑ вӗт! — терӗ ҫине тӑрса Натка. — Мальчиша заковали! — настойчиво повторила Натка. Вара ҫавӑнтах вӑл лӑпланать. И тотчас же успокоила. — Крушени ҫинчен эпӗ тата тепӗр хут каласа паратӑп. — А про крушение я ещё раз обязательно расскажу. Хамах пӗлетӗп.. Сама знаю… транспорт, тавар турттарасси, хӗсӗк вырӑн Пӗрремӗш ҫул-им? Транспорт, грузопотоки… первый год, что ли?
Вара кӗтмен ҫӗртен кулса ярса, вӑл тепӗр хут каларӗ: — И, неожиданно улыбнувшись, она повторила:
— Пӑрахутсем ишеҫҫӗ — Ачана салам! — «Плывут пароходы — привет Мальчишу! Пӑравуссем чупаҫҫӗ — Ачана салам! Бегут паровозы — привет Мальчишу!» Мӗн сана ку? Это тебе что! Транспорт мар-им? Не транспорт, что ли? Пионерсем, Алеша, иртсе пыраҫҫӗ — Ачана салют! А пройдут, Алёша, пионеры — салют Мальчишу! Эх, эсӗ… Ах ты… Гейка! — тесе пӗтерчӗ те Натка, кулса ярса Алёшӑна аллинчен ярса тытса, крыльца ҫине ҫавӑтса кайрӗ. Гейка! — рассмеявшись, закончила Натка, и, схватив Алёшу за руку, она потащила его на крыльцо. Унтан площадкӑналла калама ҫук пысӑк ҫӗнӗ плаката шавласа сӗтӗрсе иртсе кайнине курчӗҫ. Оттуда они увидели, как шумно волокли на площадку новый огромный плакат.
Канашлу пӗтнӗ хыҫҫӑн Натка отрядри ташлакан хӗрачасем валли тумтирсем уява хатӗр маррине аса илчӗ. После совещания Натка вспомнила, что ещё не готовы к празднику костюмы для отрядных танцорок. Складра вӑл тӗрлӗ тӗслӗ ҫутӑ тӗслӗ татӑксем пӗр ҫӗклем, пӗр ҫыхӑ тӗрлӗ тӗслӗ хӑюсем тата яка хут пӗр тӗрке суйласа илчӗ. На складе она выбрала охапку ярких лоскутьев, связку разноцветных лент и свёрток глянцевой бумаги.
Тавра ҫулпала каялла каяс мар тесе, вӑл тӳрех кайрӗ. Чтобы не возвращаться круговой дорогой, она прошла напрямик. Анчах пит меллех пулмарӗ. Но вышло не совсем ладно. Вӗтлӗх чаршав пекех пӗтӗҫсе ҫитрӗ те, Наткӑн час-часах чарӑнса тӑмалла пулчӗ, унта-кунта выртакан шутсӑр нумай сукмаксем кукӑр-макӑр выртаҫҫӗ, вӗсем Натка кайман еннелле сарӑлса кайнӑ. Кустарник вскоре сомкнулся так плотно, что Натке приходилось поминутно останавливаться, а бесчисленные случайные тропки петляли и разбегались совсем не туда, куда было надо.
Сасартӑк темӗн чӗркуҫҫирен аяларах пит хытӑ ыраттарса чӗрсе илчӗ. Вдруг что-то больно царапнуло пониже колена. Натка ах! терӗ те, вӑл йӗплӗ пралук иккенне курах кайрӗ. Натка охнула и увидела что это колючая проволока.
— Эпӗ сире, ӗҫсӗр аптӑранӑскерсене! — Я вас, бездельники! Акӑ эпӗ сире хулӑпала! — терӗ хыттӑн ҫилӗллӗ сасӑ. Я вот вас хворостиной! — раздался грозный голос.
Карта хыҫӗнчи вӗтлӗхсене сирсе Натка умне йӳле пилӗкӗн, ҫара уран Гейка тухса тӑчӗ. Кусты за изгородью раздвинулись, и перед Наткой оказался распоясанный, босоногий Гейка.
Натка япаласем йӑтса пынине курсан, Гейка вӑтанчӗ те, пуҫне ҫӗрелле чиксе, ӑнлантарса пачӗ: Увидев нагружённую поклажей Натку, Гейка сконфузился и, насупившись, объяснил:
— Сторож мунча кӗме кайрӗ те, ачасем сата чупаҫҫӗ кӑна. — Сторож в баню пошёл, а ребятишки в сад лазят. Грушисем сип-симӗс, хыта, сысна та шӑл витереес ҫук. Груши ещё вовсе зелёные, твёрдые — кабан не раскусит. Ҫапах та кӗреҫҫӗ те кӗреҫҫӗ. Всё равно лезут. Ҫӗркаҫ — сирӗннисене иккӗшне тытрӑм. Вечор двоих ваших поймал. «Намӑс, — тетӗп, — сире, ҫаракутсене, пирожнӑйсем те, мороженӑйсем те ҫитерсе тӑрантаҫҫӗ. «Стыдно, — говорю. — Вас голоштанных, и пирожными кормят и мороженым. Сирӗншӗн: тӗрлӗ поварсем те тухтӑрсем тытаҫҫӗ, эсир авӑ мӗн хӑтланатӑр!» Всякие вам повара, доктора, а вы вон что». Тӗрессипе вӗсене вӗлтӗренпе ҫунтармалла кӑна та, анчах куратӑп — хӗрелсе кайрӗҫ. По-настоящему надо бы их крапивой, да вижу — скраснели. Шутсӑр усал ачасем! Такие негодники! Вӗсенчен каялла симӗс грушӑсене туртса илтӗм те, вӗсене пиҫсе ҫитнӗ пӗрер панулми патӑм. Отобрал я у них зелёные груши, дал по спелому яблоку. Ҫапах тӑраҫҫӗ, нимӗн те чӗнмеҫҫӗ. Всё одно стоят и молчат. «Юрӗ, — тетӗп эпӗ вӗсене, — чупӑр! «Ладно, — говорю им, — бегите. Эх, эсӗр… ҫара уралӑ диктатура?» Эх вы… босоногая диктатура!»
Гейка йӑл кулса ячӗ: Вӑл Наткӑна ҫул кӑтартрӗ те, ӑна хыҫран пӑхса тӑчӗ, темӗскере пула чылайччен кулкаласа тӑрсан, вӗтлӗхсем хыҫнелле шавласа кӗрсе кайрӗ. Гейка улыбнулся: Он показал Натке дорогу, постоял, глядя ей вслед, и, всё ещё продолжая чему-то улыбаться, с шумом исчез за кустами.
Натка тӗме ҫине хӑпарчӗ, шӗшкӗлӗхе чӑмрӗ те, сасӑсем илтсе, шӗшкӗ турачӗсене сирчӗ. Натка взобралась на бугор, нырнула в орешник и, услышав голоса, раздвинула ветви. Унӑн умӗнче чӑнкӑ ҫыранлӑ уҫланкӑ, кунта пӗр вунӑ утӑмра Сергейпа Алька выртаҫҫӗ. Перед ней оказалась небольшая обрывистая поляна, и здесь, не дальше чем в десяти шагах, лежали Сергей и Алька.
— Паллах систермесӗр иртсе каймалла пулнӑ, анчах татӑк — кӗсӗксен вӗҫӗсем туратсенчен ҫыхланса, чӑлханса ларнӑ та, Натка вырӑнтан сиккелеме хӑраса тӑрать, вӑл хӑйне курса юриех пытанса тӑрать, тесе шухӑшласран хӑраса тӑрать. Конечно, надо было незаметно отойти, но, как назло, концы цветных лоскутьев запутались в колючках, и теперь Натка стояла, боясь шелохнуться, чтобы не заметили и не подумали, будто она прячется нарочно.
— Атте, — терӗ Алька. — Папка, — предложил Алька. — Атя, хамӑрӑн юратнӑ юрра юрлар. — Знаешь, давай споём нашу любимую песню. Эсӗ пӗрре каятӑн, пӗрре килетӗн, эпир юрламастпӑр та юрламастпӑр. То ты уедешь, то ты приедешь, а мы не поём да не поём.
— Юрлах, Алька, пӗччен, аванрах пулӗ. — Спой лучше один, Алька. Эпӗ ҫӗрле ӗҫленӗ чухне ҫӗр хут та кӑтартса ятлаҫрӑм пулӗ те манӑн сасӑ та ҫӗтрӗ. Я ночью на работе сто раз кричал, ругался, и у меня горло охрипло.
— Сан кӑшкӑрмалла марччӗ, — терӗ Алька. — А ты бы без крику, — посоветовал Алька. — Ну, пуҫла юрлама, эпӗ те сан хыҫҫӑн юрлӑп вара. — Ну, давай начинай, и я тоже.
Юрри пит аван. Это была хорошая песня. Ку юрӑ восстани тунӑ савӑтсем ҫинчен, ҫапӑҫӑва кайса, хӑйсен ӗречӗсене хытӑрах та ҫирӗпрех пӗтӗҫтернӗ отрядсем ҫинчен, тӗрмесенче выҫӑллӑ-тутӑллӑ, сивӗре асапланса пурӑннӑ паттӑрсем-юлташсем ҫинчен каланӑ. Это была песня о заводах, которые восстали, об отрядах, которые, шагая в битву, смыкались всё крепче и крепче, и о героях-товарищах, которые томились в тюрьмах и мучились в холодных застенках.
Тӗлӗнмелле: халӗ, пушӑ уҫланкӑра кулӑшла октябренок Алька ашшӗне ҫанинчен турткаласа тата юрланӑ май пуҫӗпе сулласа, ҫак пит лайӑх та илемлӗ юрра юрланӑ чухне сасартӑк Наткӑна вӑл никама та ӑмсанманни: капитана та, вӗҫевҫе те, Веркӑна та, — никама та ӑнсанманни пит лайӑх пек туйӑнса кайрӗ. И странно: теперь, когда на пустой полянке смешной октябрёнок Алька, подёргивая отца за рукав и покачивая в такт головой, звонко распевал эту замечательную песню, вдруг показалось Натке, что всё хорошо и что работать ей весело.
Акӑ часах чан янратса, ачасене тӑратать те унӑн пӗтӗм лӑплана пӗлмен отрячӗ шавласа, ҫухӑрашса вырӑн ҫинчен сиксе тӑрассине вӑл савӑнӑҫлӑн аса илчӗ. Вот-вот, поднимая ребят, ударит колокол, и с шумом, с визгом сорвётся с постелей весь её неугомонный отряд. Владикпа Толька ахаль те ӗнтӗ вӑраннӑ пулмалла, вӗсем, пуҫсӑрсем, сигнал пулассине кӗтсе койка ҫинче йӑшӑлтатса выртса, ыттисене ҫывӑрма чӑрмантараҫҫӗ пулмалла. А Владик с Толькой, вероятно, уже и так проснулись и в ожидании сигнала ёрзают, сорванцы, по койкам и, конечно, мешают другим спать.
«Пирӗн совет халӑхӗ нумай ӳссе хутшӑнать тесе Натка шухӑшларӗ те юрра итлесе тӑрса, ҫыхланса ларнӑ татӑк кӗсӗксене турта-турта кӑларнӑ чухне вӑл турата шартлаттарсах хуҫрӗ те хӑранипе шӑп пулса тӑчӗ. «А много нашего советского народа вырастает», — прислушиваясь к песне, подумала Натка, выдёргивая зацепившийся лоскут, она обломала ветку и испуганно притихла.
— Атте, — терӗ Алька сасартӑк, чарӑнса тӑчӗ те Сергее куҫӗнченех пӑхса: мӗншӗн вара эсӗ эпӗр леш «Заводы вставайте» тата «Шеренги смыкайте» юрӑсене юрланӑ чухне пӗрмаях лайӑх юрлатӑн. — Папка, — заглядывая Сергею в лицо, спросил Алька, — отчего это, когда мы поём «Заводы, вставайте» и «шеренги смыкайте», то всё хорошо и хорошо. «Товарищи в тюрьмах, в застенках холодных» текен сӑмахсем патне ҫитсессӗнех эсӗ яланах куҫусене хӗссе выртатӑн? А вот как допоём до «товарищей в тюрьмах, в застенках холодных», то ты всегда лежишь и глаза жмуришь.
— Мӗншӗн яланах? — терӗ Сергей. — Отчего же всегда? — ответил Сергей. — Хӗвел куҫа ҫиет, ҫавӑнпа хӗсетӗп те куҫсене. — Солнце в глаза светит, оттого и жмурю.
— Уйӑх ҫути анчах чухне? — кӑштах чӗнмесӗр ларсассӑн ыйтрӗ Алька. — А когда луна? — помолчав немного, переспросил Алька.
— Уйӑх чухне, уйӑх ҫуттинчен хӗссе выртатӑп. — А когда луна, то от луны. Ах, мӗнле ӑнланмастӑн эсӗ Алька! Вот какой ты чудак, Алька!
— Хӗвел те, ҫӑлтӑрсем те, уйӑх та ҫук чухне? — тесе ҫине тӑрсах хыттӑн ыйтрӗ Алька. — А когда ни солнце, ни звёзды, ни луна? — громко и уже настойчиво повторил Алька. — Эпӗ хам та пӗлетӗп, мӗншӗннине, — терӗ. — Я и сам знаю почему.
Вӑл сиксе тӑчӗ те, таҫта аялалла, чӑнкӑ ҫыран. Он вскочил, показывая куда-то под обрыв, вниз. Хӗрринелле кӑвак тӗслӗ чулсем ҫинелле кӑтартса аллине тӑсрӗ. Протянул руку на серые камни. Нимӗн чӗнмесӗр ашшӗ ҫине пӑхса илчӗ те, темӗскере, тӗлӗнсе кайнӑ Натка ниепле те курма пултарайман япалана салют панӑ пек, аллине хӑвӑрт ҫӳлелле ҫӗклерӗ. Молча взглянул на отца и быстро поднял руку, точно отдавая салют почему-то такому, чего удивлённая Натка так и не смогла увидеть.
Натка вырӑнтан сикрӗ. Натка подвинулась. Унӑн урисен айӗнчи чулсем шӑкӑртаттарса кусса анса кайрӗҫ. Из-под её ног с шумом покатились камешки. Алька ҫавӑрӑнса пӑхрӗ. Алька обернулся. Наткӑн ӗнтӗ унталла хирӗҫ сиксе анассисӗр пуҫне урӑх нимӗн тумалли те юлмарӗ. И теперь Натке уже не оставалось ничего, кроме как спрыгнуть навстречу.
— Акӑ вӑл унта тӑрать! — кӑшкӑрсах каларӗ Алька Сергее. — Это и есть она самая! — закричал Алька Сергею. Сергей ҫак тӗрлӗ тӗслӗ хӑюсемпе, татӑк-кӗсӗксемпе ҫыхланса ларнӑ, кӗтмен ҫӗртен сасартӑк сиксе тухнӑ хӗр ҫине тӗлӗнсе пӑхса та илчӗ. Сергей поглядел на запутавшуюся в цветных лентах и лоскутьях девушку.
— Наташа! — терӗ вӑл аса илсе. — Наташа? — догадался Сергей.
— Эпӗ ҫав — терӗ, Натка. — Я и есть самая, — подтвердила Натка.
— Ну, Алька мӗнле? — Ну, что Алька?
— Чупать, ашкӑнать. — Бегает, балуется. Калама та ҫук… — Натка чарӑнса тӑчӗ, — калама та ҫук лайӑх ача. Такой… — Натка запнулась, — такой малыш. Алька, хӑюсене ак турткала. Не дёргай, Алька, за ленты. Эпир вӗсенчен уяв тӗлне Эмине валли ҫивӗтсем хатӗрлетпӗр. Мы из них к празднику Эмине костюм сделаем. Эсир унпа вӑрҫаймарӑр-и-ха? Вы ещё с нею не поссорились?
— Ҫук, вӑрҫман, — терӗ Алька. — Нет, не поссорились, — ответил Алька. — Эпир Бубякин Васькӑпа ҫапӑҫса илтӗмӗр. — Это мы с Васькой Бубякиным уже подрались. Вӑл манран туртса илет, эпӗ памастӑп. Он берёт, а я не даю. Вӑл калать: пар! Он говорит: дай! Эпӗ — памастӑп, тетӗп. А я — не дам. Вӑл мана — шап! тутарчӗ. Он меня — раз. Эпӗ те ӑна — шап та шап тутарса илтӗм. А я его — раз, раз тоже. Анчах эпир унтанпа икӗ хутчен килӗшсе илтӗмӗр ӗнтӗ. Только мы уже опять два раза помирились.
Алька ашшӗ еннелле ҫавӑрӑнса ҫапла ӑнлантарса пачӗ: И, обернувшись к отцу, Алька объяснил:
— Эмине — вӑл пӗчӗкҫеҫҫӗ савӑнӑҫлӑ хӗрача… пушкӑрт хӗрӗ. — Эмине — это маленькая девчонка такая, весёлая… башкирка. Паян пӗрмаях макӑракан Карасиков ӳлеме тытӑнчӗ: ууу! ууу! тет. Сегодня плаксун Карасиков стал реветь: муу! муу! Вӑл, Эмине, сиксе пычӗ те, пӗр ура ҫинче сиккелет те кулать кӑна Карасиков патӗнче, тата ӑна пушкӑртла виртлет: тыр-быр-тыр! Она, Эмине, подпрыгнула, хохочет, скачет около него на одной ноге да по-башкирскому дразнится: тыр-быр-тыр. Бур-тыр-тыр… Бур-тыр-тыр… Хӑй пит хӑвӑрт калать, тепле чӗлхи ҫаврӑнса ӗлкерет. Да быстро так говорит, как язык успевает ворочаться. Хӑй тата пӗрмаях сикет те сикет. А сама всё скачет, скачет. Пит лайӑх пушкӑрт хӗрӗ вӑл. Очень хорошая башкирка. Анчах ӑна ура кӗлинчен ярса тытсан, вӑл пит хӑрать вара; пӗтӗм палаткӑна янратать кӑна хӑйӗн ҫухӑракан сассипе. Только боится, когда её за пятки схватишь: орёт на всю палату.
Инҫетрен сигнал чанӗ янраса илтӗнчӗ, Натка васкама пуҫларӗ. Издалека загудел сигнальный колокол, Натка заторопилась:
— Алька ман пата пырать-и? — Алька ко мне? Е эсир ӑна хӑвӑрпа пӗрле илетӗр? — терӗ. Или вы его с собой возьмёте?
— Ҫук, хампа пӗрле мар, — терӗ Сергей ура ҫине тӑрса. — Нет, не с собою, — ответил, поднимаясь, Сергей. — Кайса канам-ха, вара кӳлӗ патне, ирхине ирех Ялтӑна каймалла. — Пойду отдохну, потом к озеру, а с утра в Ялту. Ну, чупӑр. Ну, бегите. Апла вара, ырантан тепӗр кунне курнӑҫӑпӑр-и? — терӗ. Значит, послезавтра увидимся.
Виҫмине мӗн пулсан та, — тесе хушрӗ Алька. — Обязательно послезавтра, — приказал Алька. — Каҫхине кӑвайт чӗртеҫҫӗ, музыка пулать, унтан вара. — Вечером будет костёр, музыка, а потом… Ҫук, каламастӑп луччӑ. Нет, лучше не скажу. Пырсассӑн, хӑвах куратӑн. Придёшь, тогда сам увидишь.
Вӗсем чупса кайрӗҫ. Они убежали.
Сергей кӑштах тӑчӗ те, чӑнкӑ ҫыран хӗррине халь нумай та пулмасть Алька нимӗн чӗнмесӗр кӑтартнӑ ҫӗрелле пычӗ. Сергей постоял, подошёл к обрыву, куда только что молча показывал Алька. Вӑл та аялалла пӑхса илчӗ те, хӑй те унта кӑвак, нӳрлӗ чулсен тӗмисем хушшинче тӗмескере курнӑ пек, йӑл кулса ячӗ. Он поглядел вниз и тоже улыбнулся, как будто бы и он что-то видел там, меж глыбами серого влажного камня.
Унтан вӑл сасартӑк шӑхӑрчӗ, пиҫиххине тӳрлетрӗ те, утнӑ ҫӗртех пӗрремӗш участкӑна яма пулнӑ лашасене яма кирлине, тата хӑйне укҫа тӗрӗс паманни, катӑк пани ҫинчен калакан ватӑ тутара шыраса тупма кирлине аса илсе, аялалла утса кайрӗ. Потом он свистнул, одёрнул ремень и зашагал вниз, на ходу припоминая, что надо послать на первый участок обещанных лошадей и надо разыскать того старика татарина, который жаловался, что его обсчитали.
Шалимов бригадира Сергей питех шанман. Бригадиру Шалимову Сергей верил не очень.
Тепӗр кунне, ирхи апат хыҫҫӑнах Толька Шестякова аялти склада краска илме ячӗҫ. На другой день, сразу же после завтрака, Тольку Шестакова отослали за краской на нижний склад. Толька Владика куҫ хӗсрӗ: вӑл ӑна кӗтсе тӑма хушрӗ. Толька подмигнул Владику, чтобы Владик подождал.
Анчах складра, юри ҫапла пулнӑпа пӗрех, черетре нумайччен тӑма тиврӗ. Но на складе, как нарочно, пришлось долго стоять в очереди. Пур отрядсем те уяв умӗнхи ӗҫсене васкаса туса пӗтерсе пынӑ. Все отряды спешно заканчивали предпраздничные работы. Пӗрмаях ҫынсем пырса е пралук, е шпагат, е хут, краска, хӑмач, хунарсем, ҫуртасем, пӑтасем ыйтаҫҫӗ. То и дело подбегали гонцы и требовали проволоки, шпагата, бумаги, краски, кумачу, фонарей, свечей, гвоздей. Пурте васкаҫҫӗ, никамӑн та вӑхӑт пулман. Все торопились, и всем было некогда.
Черетре нумайччен тӑрса вӑхӑта ирттернӗ Толька отряда таврӑнсан, сасартӑках Владик таҫта кайни палӑрчӗ. Когда Толька наконец вернулся в отряд, оказалось, что куда-то исчез Владик.
Толька унта-кунта чупса ҫӳрерӗ, вӑл шӑхӑрчӗ, пуринчен те ыйтса пӑхрӗ, пурне те йӑлӑхтарса ҫитерчӗ. Толька носился туда и сюда, рыскал по всем углам и намозолил всем глаза. Ҫавӑнпа та ӑна Натка пилӗк кӗтеслӗ ҫӑлтӑр хӗррисемпе ылтӑн хӑйӑва пӗчӗк пӑтасемпе ҫапса хума хушрӗ. До того, что Натка засадила его приколачивать мелкими гвоздиками золотую каёмку по краям пятиконечной звезды.
Толька ӗҫлеме ларчӗ кӑна, сасартӑк йӗпе пуҫлӑ Владик сиксе те тухрӗ. Едва Толька уселся, как откуда-то вынырнул Владик. Вӑл ниҫта та аякка кайман пулнӑ, юриех вӑл хӑйӗн тусне кӗтсе илес майпа черет ҫитичченех ваннӑна ҫӑвӑнма кайнӑ пулнӑ. Он никуда далеко не уходил, а нарочно, чтобы дождаться друга, прошмыгнул вне очереди принимать ванну.
Тарӑхнипе, тата хӑвӑртрах ӗҫрен хӑтӑлас тесе, Владик та пӑтасене ҫапса лартма килӗшрӗ. С досады и чтобы поскорее им освободиться, Владик тоже вызвался приколачивать гвоздики. Анчах чее Натка ун пек ӗҫрен усси сахал пулассине часах тавҫӑрса илчӗ те, Владика пӗр ҫӗклем пӗчӗк ялав тыттарса, вӗсене аялла йӑтса кайса лагерьти тӗп площадкӑри дежурнӑя пама хушрӗ. Но хитрая Натка сразу смекнула, что от такой работы толку будет мало, и, всучив Владику целую кипу маленьких флажков, приказала тащить их вниз и сдать дежурному по главной лагерной площадке.
Урӑх чухне пулсан, Владик тавлашмасӑр ирттерес ҫукчӗ. В другое время Владик обязательно заспорил бы. Анчах халӗ ӑна апла тума юраман, вӑл уншӑн усӑллӑ пулман: вӑл халӗ хӑйне хӑй пурне те итлекен пек кӑтартасшӑн пулнӑ. Но сейчас это было невыгодно: ему нужно было казаться послушным.
Владик, Толька ҫине ҫиленсе пӑхса илчӗ те, лӑпкӑнах тухса кайрӗ. Сердито глянув на Тольку, он спокойно вышел. Анчах алӑкран тухрӗ кӑна вӑл, часрах каялла ҫаврӑнса килсе, уяв умӗн пурте унталла-кунталла чупкаланипе никам та асӑрхаманнине кура, Толькӑпа пӗрле леш кивӗ башня ишӗлчӗкӗсем патне вӗҫтерес шухӑшпа, вӗтлӗхсем витӗр ҫырма-ҫатра урлӑ ҫӗмӗрттерсе чупса кайрӗ. А очутившись за дверью, напролом, через кустарник, через ручейки и овражки он помчался вниз, чтобы поскорей вернуться и, пользуясь предпраздничной суматохой, убежать с Толькой к развалинам старых башен.
Владик шыва ӳксе каялла вӗҫтерсе ҫитрӗ. Взмокший Владик вернулся. Анчах Толькӑна вӑл кураймарӗ. Однако Тольку он не застал. Ӗҫ ҫапла пулнӑ: Владик тухса кайсассӑнах Натка Толькӑна пӑтасене чалӑш ҫапнӑшӑн ятланӑ та унтан хӑваласа панӑ. Оказывается, сразу же после ухода Владика Натка выругала Тольку за то, что он криво забивает гвоздики, и турнула его прочь. Хӗпӗртенӗ Толька ҫавӑнтах Владика хӑваласа ҫитме тесе вӗҫтернӗ, анчах вӑл тӳрӗ мар, сат ҫывӑхӗнчен, кӗпер урлӑ, унтан малалла сукмакпа вӗҫтерчӗ. А обрадованный Толька тотчас же ринулся догонять Владика, но не напролом, а мимо сада, через мостик и дальше по тропке.
«Акӑ тата тамаша!» тесе шухӑшласа илчӗ Владик, унтан ҫиленсе ҫитнипе хӑйӗн алли айне пырса лекнӗ черкес ачине, Ингулова, ӗнсинчен туянтарса ячӗ. «Вот ещё напасть!» — подумал огорчённый Владик и сгоряча дал подзатыльник подвернувшемуся черкесёнку Ингулову. Анчах унтах Ингулова пулӑшма пит те маттур пионер — кубанец Лыбатька сиксе тухрӗ те, Владикӑн аяккалла вӗҫтермелле пулчӗ. Но тут на помощь Ингулову выглянул здоровенный пионер, кубанец Лыбатько, и Владику пришлось уносить ноги подальше.
Уҫланкӑна ҫитсен, тарӑхса ывӑнса ҫитнӗ Владик кипариссем айӗнче Алькӑпа Карасиков октябренок ҫине пырса тӑрӑнать. На поляне, под кипарисами, злой и усталый Владик наткнулся на Альку и октябрёнка Карасикова. Вӗсем иккӗш те пӗр мӑнтӑр каскана тайлӑмалла шурлӑха тӗртсе йӑвантарса ярасшӑн мекӗрленсех тӑрӑшаҫҫӗ. Они вдвоем копошились возле толстого чурбана, пытаясь спихнуть его под откос, в болотце. Владик кунта Карасиков октябренока, вӑл, Владик, Баранкинӑн тӳшек ҫиттийӗ айне супӑнь хумалли шӑвӑҫ панкӑпа тумтир тасатмалли щёткӑна хуни ҫинчен каланӑшӑн тивертмелле пулнине аса илчӗ. Здесь Владик вспомнил, что и октябрёнку Карасикову надо дать щелчка: Карасиков утром наябедничал, что Владик запихал Баранкину под простыню жестяную мыльницу и платяную щётку.
Анчах ҫак вӑхӑтра Алька ун еннелле ҫаврӑнчӗ те, Владикӑн хаяр пичӗ-куҫӗ ҫине пӑхса, ӑна хӑйсене ҫав йывӑр каскана вырӑнтан тапратма пулӑшма ыйтрӗ. Но тут оглянулся Алька и, спокойно глядя на грозное лицо Владика, попросил, чтобы он помог им сдвинуть тяжёлый чурбан.
Ҫапла хӑюллӑн ыйтни Владика килӗшрӗ. Такая смелая просьба Владику понравилась.
Тепӗр самантран ҫав туратлӑ-мӗнлӗ каска аяккалла, бомба пек, вӗҫтерчӗ те шурлӑха пырса шаплатрӗ. Через минуту чурбан с треском полетел вниз и, как бомба, плюхнулся в болотце. Вӑл ӳкнипе анраса кайнӑ шапасем пур еннелле те сирпӗнсе кайрӗҫ. Заставив разлететься во все стороны обалдевших лягушек.
— Алька, эсӗ лайӑх ҫын! — терӗ курӑк ҫине ларса шухӑша кайнӑ Владик. — Ты хороший человек, Алька! — присаживаясь на траву, задумчиво проговорил Владик.
Алька йӑл кулса илчӗ те, Владика куҫӗнченех пит интересленсе пӑхса илчӗ. Алька улыбнулся и с любопытством посмотрел Владику в глаза.
— Эсӗ лайӑх ҫын, — терӗ Владик. — Ты хороший человек, — внезапно придумал Владик. — Анчах, шел пӗчӗккӗ-ха эсӗ ахальшӑн пулсан эпӗ сана хама юлташа илнӗ пулӑттӑм. — Жалко, что ты мал ещё, а то я взял бы тебя к себе в товарищи. Хӑпарса кайӑттӑмӑр эпир иксӗмӗр чи ҫӳлӗ ту ҫине, аллӑмӑрсене винтовка тытӑттӑмӑр та унтан пӗтӗм ҫӗршыва сыхласа тӑрӑттӑмӑр. Мы бы залезли с тобой на самую высокую гору, стали бы с винтовками и сторожили бы оттуда всю страну.
— Эпӗ те хӑпарӑттӑм, — терӗ Карасиков хурланса, вӑл хӑйне Владик шаклаттарас ҫуккине курсан, хӑюллӑрах пулса ҫывӑхарах сиксе ларчӗ. — И я бы тоже залез, — обиженно вставил Карасиков, который после того, как увидел, что щелчка не будет, осмелел и подвинулся поближе.
— Е апла мар, — терӗ ҫӗвӗ шухӑш килсе кӗнӗ Владик, Карасикова чышкине кӑтартса. — Или нет, — охваченный новой фантазией и показывая Карасикову кукиш, продолжал Владик. — Эпӗ винтовкӑпа тӑрӑттӑм, эсӗ инҫете кӑтартакан трубапа пӑхӑттӑн, Толька радиопередатчик патӗнче ларӗччӗ. — Я бы стоял с винтовкой, ты бы смотрел в подзорную трубу, а Толька сидел бы возле радиопередатчика. Вара кӑшт хӑрушлӑх мӗн пулас пулсанах, вӑл ҫӑраҫҫи ҫине пусать те, сасартӑк хӗлхемсем, хӗлхемсем… тревога… И чуть что — нажал ключ, и сразу искры, искры, тревога… Тревога… Тревога! Тӑрӑр, юлташсем. Вставайте, товарищи! Вара пур ҫӗрте те пӗр харӑс пӑравуссем, пӑрахутсем кӑшкӑрма пуҫлаҫҫӗ, прожекторсем ҫутата пуҫлаҫҫӗ. Тогда разом повсюду загудят гудки — паровозы, пароходы, сверкнут прожектора. Вӗҫевҫӗсем — самолётсем патне. Лётчики — к самолётам. Утлӑ ҫар ҫыннисем — лашисем патне. Кавалеристы — к коням. Ҫуран ҫар ҫыннисем — похода. Пехотинцы — в поход. Рабочисем те чупаҫҫӗ савӑтсенелле, работницӑсем те чупаҫҫӗ. И рабочие бегут на заводы, и работницы бегут. Лӑпкӑраххӑн, юлташсем. Спокойней, товарищи! Пирӗншӗн хӑрушӑ мар! — тетпӗр эпир. Нам не страшно!
— Эпӗ те чупса кайӑттӑм! — хурланчӑклӑн ҫухӑрчӗ кӳреннӗ Карасиков. — Я бы тоже побежал! — уныло завопил оскорблённый Карасиков. — Пурте чупаҫҫӗ пулсан эпӗ те чупатӑп. — Раз все бегут — значит, я тоже.
Ҫапла нӑйкӑшса кӑшкӑрни Владика пусарчӗ. Этот жалобный возглас охладил Владика. Вӑл ҫавӑнтах сӳнчӗ, сивӗнчӗ те хуллен кулкаласа ҫапла каларӗ: Он сразу потух, остыл и продолжал уже негромко и насмешливо:
— Унтан ҫапӑҫу хыҫҫӑн: ӑҫта кӗрсе кайнӑ-ши тӑвансем, пирӗн паттӑр Карасиков? тесе сасартӑк аса илӗттӗмӗр. — А потом после боя вдруг вспомнил бы: а где это, братцы, наш герой Карасиков? Чӗррисем хушшинче те ҫук вӑл, виллисем хушшинче те, аманнисем хушшинче те ҫук. Ни среди живых его нет, ни среди мёртвых, ни среди раненых. Кам вӑл ҫывӑракан пӳлӗмре крават айӗнче, мӗшӗлтетет? А кто это ворочается в спальне под кроватью? Ах, вӗл гражданин Карасиков иккен! Ах, это вы, гражданин Карасиков! Ах, эсир чӗлхепе хыҫма та элеклеме кӑна пултаратӑр иккен! Ах, вы умеете только языком болтать да ябедничать! Эсир эпӗ Баранкинӑн тӳшек ҫиттийӗ айне супӑнь коробкипе щётка чикни ҫинчен элеклеме кӑна пултаратӑр иккен! Вы умеете только ябедничать, как я Баранкину под простыню мыльницу да щётку запихал! Пар ӑна ҫавӑн пек ӗҫсемшӗн ҫамкинчен, янратса яр пӗр икӗ хут! Да раз ему за такие дела щелчка! Два щелчка! Эх, караҫ, караҫ! То-то, карасятина!
Владик Карасикова ҫамкинчен шаклаттарчӗ, Карасиков сӑмах та чӗнеймерӗ, Владик таҫта кайса ҫухалчӗ. Не успел отщёлканный Карасиков пикнуть, как озорной Владик уже исчез.
Карасиков сӑмсипе нашлаттарса илчӗ те Алька ҫине темӗскер ыйтнӑ пек пӑхса илчӗ. Карасиков хныкнул и вопросительно посмотрел на Альку.
— Нимӗнех те мар! — терӗ Алька лӑплантарса. — Ничего! — успокоил Алька. — Вӑл сана икӗ хут кӑна шаклаттарчӗ вӗт. — Он тебе только два раза. Ытти ҫинчен — вӑл ахаль каларӗ. А про всё другое — это он нарочно. Унта Хӗрлӗ ҫар пирӗнсӗрех сыхласа тӑрать. Там Красная Армия и без нас сторожит. Унта пӗр часовой ҫех мар, пиншер часовой, пурте вӗсем вырӑнтан та сикмесӗр тӑраҫҫӗ. Там не один часовой, а тысячи часовых, и все стоят и не шелохнутся.
— Эпӗ те вырӑнтан сикмӗттӗм, — терӗ парӑнасшӑн мар Карасиков. — И я бы тоже не шелохнулся, — не уступал Карасиков.
— Ҫук, эсӗ сикнӗ пулӑттӑн вырӑнтан, — терӗ ҫиленсе Алька. — Нет, ты бы шелохнулся! — рассердился Алька. — Мӗншӗн ӗнер ирхи линейка ҫинче пурте шӑп, нимӗн сиккеленмесӗр тӑраччӗҫ, эсӗ пӑркаланатӑн, пӑркаланатӑн… — Почему же вчера на утренней линейке все стоят смирно, а ты ворочался, ворочался… Натка та ятлаҫа пуҫларӗ. Даже Натка заругалась?
— Нимӗн те пӑркаланман. — И вовсе не ворочался. Манӑн йӗм кантри тӑсӑлса кайнӑ та, йӗмӗ аялалла анса ларать те мӗн тумалла унта? — хурланса хирӗҫ каларӗ Карасиков. Это оттого, что у меня шнурок оборвался и штаны вниз сползли, — обидчиво возразил Карасиков.
— Часовойсен анса ларать-им? — кулса ыйтрӗ Алька. — А разве же у часовых сползают? — снисходительно усмехнулся Алька. — Эх, эсӗ каппайчӑк. — Эх ты, хвастунишка!
Вӗтлӗхсем хушшинчен Иоська сиксе тухрӗ. Из-за кустов выскочил Иоська.
— Ӑҫта кайса ҫухалтӑр эсир? — терӗ аллисемпе ҫапкаланса Иоська. — Где вы запропастились? — размахивая руками, затараторил он. — Чупӑр часрах! — Бегите скорее! Тинӗсре катӗр! В море катер! Халех хирӗҫ тухса илмелле… Сейчас встречать… Хӑнасем килеҫҫӗ. Гости едут. Матруссем… Матросы!… Ворошиловецсем!.. Ворошиловцы!…
Параппанҫӑсем патӑртаттараҫҫӗ, сигналистсем янратаҫҫӗ, звеновойсем кӑшкӑраҫҫӗ тата тинӗсре ҫывхарса килекен катӗр сасси хытӑ ӳхӗрсе ячӗ. Уже выбивали дробь барабанщики, трубили сигналисты, кричали звеньевые, и гулко в море заревела сирена причаливающего катера.
Ку катӗр ҫинче Севастопольри ҫар ӗҫне вӗрентекен лагерьти ворошиловец пионерсем килчӗҫ. Это приплыли пионеры севастопольского военизированного лагеря — ворошиловцы. Вӑрӑм хура брюки, кӑвак йӑрӑм ҫухалӑ матрос кӗписем тӑхӑннӑскерсем, пурте суйласа илнӗ пекех ҫӳллӗскерсем, тӗреклӗскерсем, хӑвӑрт та ҫирӗппӗн пусса утса килеҫҫӗ. В длинных чёрных брюках, в матросках с голубыми полосатыми воротниками, на подбор рослые, здоровые, они шагали быстро, уверенно. Вӗсем хӑйсене хӑйсем ҫапла тӳрӗ тытса пыма пӗлнипе, хӑйсен дисциплинипе мухтанни тата вӗсене хӑйсем пит те пахана хуни курӑнсах тӑнӑ. И видно было, что они крепко дорожат и гордятся своей выправкой и дисциплиной.
Вӗсен хушшинче Владик хӑйӗн паллаканне курчӗ те чӑтса тӑраймасӑр ун еннелле пӑхса ҫапла кӑшкӑрчӗ: Среди них Владик увидел знакомого мальчишку и нетерпеливо крикнул ему:
— Сывӑ-и, Миша? — терӗ. — Мишка, здорово!
Анчах лешӗ кӑшт кӑна ун еннелле куҫӗсемпе пӑхса илсе йӑл кулса ҫех илчӗ. Но тот только повёл глазами и чуть-чуть улыбнулся. Ҫапла туса вӑл ӑна курнӑшӑн хӑй те хавассипе, анчах вӑл кайран пулӗ-ха, халӗ вӑл пионер, матрос, ворошиловец, стройра пынине кӑтартрӗ. Он как бы давал понять, что хотя он и сам рад, но всё это потом, а сейчас он пионер, матрос-ворошиловец, в строю.
Каҫхи апат хыҫҫӑн ачасене ҫӗнӗ труҫиксем, ҫанӑсӑр кӗпесемпе галстуксем пачӗҫ. После ужина ребята получили новые трусы, безрукавки и галстуки. Пур ҫӗрте те шавлаҫҫӗ, нимӗн тулӑк та ҫук, пур ҫӗрте те савӑнӑҫ кӑна. Везде было шумно, бестолково и весело.
Параппанҫӑсем хӑйсен параппанӗсене хытараҫҫӗ, горнистсем ылтӑн пек йӑлтӑртатса тӑракан трубисемпе кӑшкӑртаҫҫӗ. Барабанщики подтягивали барабаны, горнисты отчаянно гудели на блестящих, как золото, трубах. Терраса ҫинче пит те хӗпӗртесе кайнӑ пушкӑрт хӗрӗ Эмине ҫынсен хулпуҫҫийӗсем тӑрӑх маччана ҫитичченех тенӗ пек темиҫе хутчен те ҫӳлелле сиксе, пурҫӑн ялавсене аяккалла саркаласа ярса, савӑнӑҫлӑ пит хытӑ кӑшкӑрать: На террасе взволнованная башкирка Эмине уже десятый раз легко взлетала по чужим плечам чуть не к потолку и, раскинув в стороны шёлковые флажки, неумело, но задорно кричала:
— Салам кивӗ гвардие ҫамрӑк ӑруран! — тет. — Привет старай гвардий от юнай смена!
Крыльца ҫинче октябреноксем ҫерҫисем пек ларса тухса, хыттӑнах ҫыпӑҫусӑр юрласа лараҫҫӗ. На крыльце, рассевшись, как воробьи, громко и нестройно пели октябрята. Ҫавӑнтах тата тарласа йӗп-йӗпе: шыва ӳкнӗ Баранкин фанерӑран тунӑ танк башни ҫине юлашки пӑтисене ҫапа-ҫапа лартать, ҫӑмӑлттай Иоська ун тавра кускаласа, сиккелесе, ӑна мухтакаласа, ятлаҫса илет, ӑна васкаткалать, мӗншӗн тесен танка тата сӑрласа лартма ӗлкӗрмелле пулнӑ. Тут же рядом вспотевший Баранкин заколачивал последние гвозди в башенку фанерного танка, а прыткий Иоська вертелся около него, подпрыгивал, похваливал, поругивал и поторапливал, потому что танк надо было ещё успеть выкрасить.
— Апла вара ыран? — тесе килӗшнӗ Толька Владикпа. — Так, значит, завтра? — уговаривался Толька с Владиком.
— Каланӑ ыран тесе. — Сказано, завтра.
— Анчах паянхи пек ан пултӑр. — И чтобы не получилось, как сегодня. Эпӗ унталла, вӑл кунталла. Я туда — он сюда. Вӑл унталла, эпӗ кунталла. Он сюда, а я туда. Каялла ертсе килсен, «саланӑр» тесе команда парсанах, эпӗ часах вӗҫтеретӗп кӑна, эсӗ те ҫапла ту. Как только приведут, скомандуют «разойдись», я сразу нырк, ты тоже. Вара ҫӳлти сукмак ҫинче, беседка патӗнче, тӗл пулӑпӑр. И на верхней тропке, возле беседки, встретимся.
— Унта кам та пулин пулсан? — А если там кто-нибудь уже есть?
— Вара чӑматпӑр вӗтлӗхелле. — Тогда шарах в кусты. Шӑхӑрса кӑна лар. Сиди да посвистывай.
Эпӗ шӑхӑртӑп! — терӗ те Владик кулса илчӗ, вара вӑл чӗлхипе чаклаттарса, калама ҫук хытӑ янратса шӑхӑрса ячӗ. — Я-то свистну! — усмехнулся Владик, и, щёлкнув языком, он рассыпался такой оглушительной трелью. Натка ҫак туссем ҫине шанмасӑр иккӗленсе пӑхса илчӗ те вӗсене пӳрнепе юнарӗ. Натка подозрительно посмотрела на этих друзей и погрозила пальцем.
Уяв каҫӗ те ҫитрӗ. Наступил вечер праздника.
Чан сасси илтӗнсенех юрӑсем лӑпланчӗҫ, тавлашусем чарӑнса ларчӗҫ, вӑйӑсем те пӗтрӗҫ, пурте халичченхинчен хӑвӑртрах стройра хӑйсен вырӑнӗсене йышӑнма чупрӗҫ. При первом ударе колокола затихли песни, оборвались споры, прекратились игры, и все поспешней, чем обыкновенно, бросились к своим местам в строю.
— Эсӗ аттене курман-и? — тесе виҫҫӗмӗш хут ӗнтӗ ыйтать кӑмӑлсӑрланнӑ Алька Наткӑран. — Ты не видала папу? — уже в третий раз спрашивал огорчённый Алька у Натки.
— Ҫук, Алька, кураймарӑм-ха. — Нет, Алька, ещё не видала. Ну, ачасем, ҫанӑсӑр кӗпӗрсене туртса тӳрлетӗр, галстуксене тӳрлетӗр. А ну, ребята, одёрнуть безрукавки, поправить галстуки. Санӑн шнурок мӗнле, Карасиков? Как у тебя шнурок, Карасиков? Каллех труҫику анса ларать-и? Опять трусы сползать будут?
Ачасем пӗр-пӗрине майласа тӳрлеткеленӗ вӑхӑтра вӑл Алькӑна лӑплантарчӗ: Пока ребята одёргивали и оправляли друг друга, она успокоила Альку:
— Эсӗ ан куллян. — Ты не печалься. Вӑл килетӗп терӗ пулсан, килетех ӗнтӗ. Раз он сказал, что придёт, — значит, придёт. Ӗҫре кӑштах тытӑнса тӑмалла пулчӗ пулӗ унӑн. Наверно, на работе немного задержался.
Линейкӑн тепӗр вӗҫӗнче ҫиленсе ҫитнӗ звеновой Иоська куҫ харшисене пӗркелесе пӑрахнӑ Баранкин патӗнче ахлатса сиккеленӗ. На другом конце линейки разгневанный звеньевой Иоська ахал и прыгал возле насупившегося Баранкина.
— Хӑй танка сӑрлама хушрӗ, халӗ тата хӑй ятлаҫать, — тет хӑйне хӑй тӳрре кӑларасшӑн Баранкинӗ. — Сам танк заставлял красить, а теперь сам ругается, — хмуро оправдывался Баранкин.
— Эпӗ сана галстукпа сӑрлама хушрӑм-им? — терӗ ҫиленсе ҫитнӗ Иоська. — Так разве же я тебя галстуком заставлял красить? — возмущался Иоська. — Унта та вараланӑ, кунта та вараланӑ. — И тут пятно и там пятно. Эх, Баранкин, Баранкин! Эх, Баранкин, Баранкин! Сан хуть маларах каламалаччӗ, халӗ ӗнтӗ кладовоя та питӗрнӗ, тумтир параканӗ те тухса кайнӑ. Ты бы хоть раньше сказал, а теперь и кладовая заперта и кастелянша ушла. Ну, мӗн тӑвас ӗнтӗ манӑн, Баранкин? Ну, что мне теперь делать, Баранкин?
— Малтан эпӗ галстука вӗри шывпа ҫума тесе кайрӑм, халӗ ӗнтӗ, типсе ҫитсен, пӑхатӑп та — типӗ ҫӗрте каллех вараланни курӑнать. — Раньше я пошёл галстук горячей водой с мылом мыть, а сейчас, когда высохло, гляжу — опять на сухом видно. Эпӗ кисте сӑрӑ ҫине чиксе илтӗм, сасартӑк тахӑшӗ мана алӑран тӗкрӗ. Я макнул кисть, вдруг кто-то меня толк под руку. Ну, сирпӗнчӗ вара. Ну, вот и брызнуло. Ҫын ӗҫленӗ чухне тӗккелешеҫҫӗ-им? Разве же, когда человек работает, тогда толкаются? Эсӗ, ҫын ӗҫленӗ чухне, ун патӗнчен луччӑ ҫӗр утӑмран иртсе каятӑп, эпӗ ӑна нимпе те тӗкес ҫук. Я, когда человек работает, лучше его за сто шагов обойду, а толкать никак не буду.
— Апла эппин беседка патӗнче, тесе тепӗр хут пӑшӑлтатса аса илтерчӗ Толька. — Значит, у беседки, — ещё раз шёпотом напомнил Толька. — Шӑрпӑк илтӗн-и? — Спички взял?
— Илнӗ… — Взял… Ан шарла, — шӑппӑн каларӗ те Владик, труҫик ӑшне чиксе лартнӑ ҫанӑсӑр кӗпине сыхланмасӑр ҫапкаласа илчӗ. Помалкивай, — тихо ответил Владик и неосторожно похлопал по заправленной в трусы безрукавке.
Тулли мар шӑрпӑк коробки хытӑ шакӑртатрӗ те, звеновой Иоська сасартӑк ҫаврӑнса пӑхрӗ. Неполный спичечный коробок брякнул, и звеньевой Иоська разом обернулся:
— Эсӗ мӗн тума шӑрпӑк илтӗн? — Ты зачем спички взял? Аван мар. Неудобно. Пӑрах, Владик. Брось, Владик.
— Сана мӗн ӗҫ! — хӑраса чашкӑрса илчӗ Владик. — А тебе что? — испуганно прошипел Владик. — Мӗнле шӑрпӑк. — Какие спички?
— Владик, пирӗн ударлӑ звено, ҫапах та пӗрин галстукӗ сӑрӑпа вараланнӑ, тепри шӑрпӑк пытарнӑ… — Звено, Владик, ударное, а у одного галстук в краске, у другого спички спрятаны… Пӑрӑн луччӑ. Брось лучше. Намӑс. Совестно! Мӗн эсӗ юнатӑн? Да чего ты грозишься! Эп юлташ тесе пӑхса тӑмӑп, вожатӑя каласа паратӑп. А то не посмотрю, что товарищ, и скажу вожатой.
— Кала… — Ну, говори… Провокатор! — терӗ. Провокатор!
Иоська чӗтресе каялла чакрӗ. Иоська отшатнулся. Унӑн кӑмӑллӑ, куктӗррилӗ пит-куҫӗ чалӑшса кайрӗ, тутисем чӗтресе илчӗҫ, чышкисем пӗр ҫӗре пӗтӗҫрӗҫ. Доброе веснушчатое лицо перекосилось, губы дёрнулись, кулаки сжались. Анчах ҫав самантрах аялтан, тӗп штаб патӗнчен, сигнал ракети ҫӳлелле сирпӗнчӗ — «пӳрте пухӑнмалла» тесе пӗлтерчӗ. Но в это же самое мгновенье снизу, от главного штаба, взвилась сигнальная ракета — всем сбор». Флангран флангалла хытӑ команда пани илтӗнчӗ: Итлӗр! — терӗ. И от фланга к флангу раздалась громкая команда: «Внимание!»
Ку Иоська мар, кам та пулин урӑххи пулнӑ пулсан, сигнала пӑхмасӑрах, команда панине пӑхмасӑрах, стройра ҫапӑҫса илӗччӗҫ пулӗ. Если бы это был не Иоська, а кто-либо другой, то, вероятно, несмотря на сигнал, несмотря на команду, позорная драка в строю была бы неминуема. Вара лагерьти тӑваттӑмӗш отрядӑн пӗтӗм виҫҫӗмӗш сменине намӑс нумай вӑхӑтлӑхах тивнӗ пулӗччӗ. Тогда на всю третью смену четвертому отряду лагеря пришлось бы долгое время терпеть позор.
Анчах Иоська часах тавҫӑрса илчӗ те йывӑррӑн сывласа илчӗ, вара чышкисене ерипен пушатса сарса ярса строя тӑчӗ. Но Иоська сразу опомнился, тяжело задышал и, медленно разжимая кулаки, стал в строй.
Ҫак ӗҫ нимӗн шавсӑр пулса иртнӗрен ачасенчен ӑна никам та тенӗпе пӗрех асӑрхаймарӗ. Всё это случилось так быстро, что почти никто из ребят ничего не заметил.
Часах шутласа тухрӗҫ, сылтӑмалла ҫаврӑнчӗҫ, вара ҫамрӑк параппанҫӑ ҫинчен, унӑн нихӑҫан Вилми чапӗ ҫинчен харӑссӑн юрласа аялалла кайрӗҫ. Сразу же рассчитались, повернули направо и с дружной песней о юном барабанщике, слава о котором не умрёт никогда, двинулись вниз.
Аялта, тинӗсрен инҫе мар, лагерьӗн сарлака площадки сарӑлса выртать, унӑн виҫӗ енче чӑнкӑ, чечеклӗ сӑртсем. Внизу, невдалеке от моря, с трёх сторон окаймлённая крутыми цветущими холмами, распласталась широкая лагерная площадка. Тенкелсем ҫинче пукансем ҫинче, чул картлашкасем ҫинче, ҫӳлӗ ешӗл уҫланкӑсенче — пур ҫӗрте те темиҫе ҫӗр ача вырнаҫса ларнӑ. На скамьях, на табуретках, на скалистых уступах, на возвышенных зелёных лужайках расположились ребята. Вӗсем пурте уяв хыҫӗнчен нихӑҫан курман пысӑк кӑвайт купи, пилӗк вӗҫлӗ ҫӳлӗ ҫӑлтӑр пек туса пит те илемлӗ купаланӑскер, ялкӑша пуҫлассине чӑтаймасӑр кӗтсе ларнӑ. Они нетерпеливо ожидали, когда в конце праздника вспыхнет невиданно огромный костёр, искусно выложенный в форме высокой пятиконечной звезды.
Ӑҫта пухӑнмалли ҫинчен пӗлсен, Натка отрядӗнчи ачасем кам ӑҫта каяс килнӗ, унта сапаланса пӗтрӗҫ. Условившись о месте сбора, ребята Наткиного отряда разбежались каждый куда хотел.
Мусӑк кӗрлет кӑна. Уже загремела музыка. Моторлӑ кимӗпе Ялтӑран делегаци килет. Подплывала на моторке ялтинская делегация. Ҫар ҫыннисен санаторийӗнчен вӗҫевҫӗсем килсе ҫитрӗҫ, тата ҫывӑхри колхозри ватӑ тутарсем юланутсемпе йӗнерӗсем ҫинче кисренсе ларса ҫитрӗҫ. Подошли лётчики из военного санатория, и, неторопливо покачиваясь на сёдлах, подъехали старики татары из соседнего колхоза.
Халӑх хушшинчен Наткӑна вӑл паллакан косомолец Картузиков чӗнсе илчӗ. В толпе Натку окликнул знакомый ей комсомолец Картузиков.
— Ну, мӗнле?.. — Ну, як?.. Аван-и? — тесе ыйтрӗ вӑл чарӑнмасӑрах. Здорово? — не останавливаясь, спросил он. — Ыран волейболла выляма пыр. — Приходи завтра на волейбол. — Унтан инҫетрен вӑл ҫапла кӑшкӑрчӗ: — И уже издалека он крикнул: — Мансах кайнӑ… — Забыл… Унта сана ҫыру пур… васкавлӑ сыру. Там тебе письмо… спешное. Дежурнӑй пӳлӗмӗнче сӗтел ҫинче выртать, — терӗ. На столе в дежурке лежит.
— «Мӗнле васкавлӑ ҫыру апла», — кӑмӑлсӑрланса шухӑшларӗ Натка. «Что за спешное? — с неудовольствием подумала Натка. Камран-ши? — И от кого бы? Веркӑран тин кӑна илнӗ-ха. От Верки только что было. Анне васкавлӑ ҫыру ярас ҫук. Мать спешного посылать не станет. Урӑх ниҫтан та пулмалла мар пек-ҫке. А больше будто бы и неоткуда. Ӗлкӗрӗп-ха», — тесе шухӑшларӗ те, ташлакан вӑйӑ ачисем патне кайрӗ. Успею!» — подумала она и пошла к танцующему хороводу ребят. Вӗсем вӗҫевҫӗсене хупӑрласа илнӗ. Они окружили смущённых лётчиков.
Хӗрелсе кайнӑ вӗҫевҫӗсем ҫав ункӑран тухасшӑн тем тӗрлӗ те хӑтланнӑ. Раскрасневшиеся лётчики неумело маневрировали и так и этак, пытаясь вырваться из заколдованного круга. Вӗсем кирек ӑҫталла ярса пуссан та, ачасен савӑнӑҫлӑ карти вӗсен хыҫҫӑн пынӑ. Стоило им сделать шаг, и весёлый хоровод двигался вместе с ними. Ҫапла вара вӗсене беседка стенисем патне ҫитичченех хӗстерсе пынӑ. И так до тех пор, пока они не оказались припёртыми к стенке беседки. Унта вара вӗсене яра-яра илсе, ачасем хӑйсен хушшине пӗрерӗн-пӗрерӗн лартса тухнӑ. Тут их расхватали, растащили и рассадили всех порознь. Капла пуриншӗн те пӗр пек, никамӑн та хурланмалла мар пулнӑ. Чтобы никому из ребят не было обидно.
Натка тӑрсан-тӑрсан каллех ҫыру ҫинчен аса илчӗ. Натка постояла, постояла и снова вспомнила о письме.
— «Мӗн-ха, халь те чупса кайса килме ӗлкӗретӗп, — тесе шухӑшларӗ вӑл. «А что, ведь успею ещё и сейчас, — подумала она. — Чупса кайса килме вӑхӑт нумай кирлӗ мар вӗт». — Добежать долго ли?»
Вӑл майкине тӳрлетрӗ те никам чӗннине те хирӗҫ сӑмах хушмасӑр дежурнӑй пӳлӗмӗ патнелле вӗҫтерчӗ. Она одёрнула майку и, не отвечая ни на чьи вопросы, помчалась к дежурке.
Ҫапах та ҫырӑвӗ амӑшӗнчен пулнӑ. И всё-таки письмо оказалось от матери. Ҫырӑвӗ пит паха, анчах тулӑксӑр ҫырнӑскер пулнӑ. Письмо было серьёзное и бестолковое. Амӑшӗ ашшӗне таҫта куҫарасси ҫинчен, ӑна нумайлӑха куҫарасси ҫинчен, тата ашшӗ пӗтӗм ҫемйине илсе каясшӑнни ҫинчен ҫырнӑ. Мать писала, что отца куда-то переводят надолго и отец обещает ехать всей семьёй. Унта виҫӗ пӳлӗмлӗ хваттер, пахча тата сарай пулать. Там будет квартира в три комнаты, огород и сарай. Унта шӑп пӗр эрне хушши каймалла. Езды туда целая неделя. Ашшӗ савӑнӑҫлӑ ҫӳрени ҫинчен, тата Наткӑн пилӗк ҫулхи шӑллӗ Ванюк тата ытларах хӗпӗртени ҫинчен, вӑл Наткӑнне парне панӑ чернил кӗленчине ҫӗмӗрсе пӑрахни ҫинчен ҫырнӑ. И что отец ходит весёлый, а пятилетний братишка Ванька ещё веселей и уже разбил Наткину дарёную чернильницу. Амӑшӗ кулянмасть пулсан та савӑнмалли те нимех те ҫук. И что она, мать, хотя не скучная, но и веселиться ей не с чего. Кунта пурӑнса хӑнӑхнӑ, лере темле пулать. Здесь жили, жили, а там ещё кто знает? Унта ют ҫӗр, халӑхӗ те вырӑс мар, теҫҫӗ тесе ҫырнӑ. Сторона там чужая, и народ, говорят, не русский.
Натка вӑл ҫырава икӗ хутчен вуласа тухрӗ, анчах ҫапах та ӑнланаймарӗ. Два раза Натка прочла это письмо, но так и не поняла. Кам куҫарать? Кто переводит? Ӑҫта куҫараҫҫӗ? Куда переводят? Мӗнле ҫӗршыв вӑл тата мӗнле халӑх? Какая сторона и какой народ? Пӗр ҫакна кӑна ӑнланчӗ вӑл: амӑшӗ ӑна иртерех таврӑнма тата Мускавра, тетӗшӗ патӗнче, чарӑнса тӑма хушмасть. Поняла она только одно: что мать просит её приехать пораньше и в Москве, у дяди, никак не задерживаться.
Натка шухӑша кайрӗ. Натка задумалась. Сасартӑк хӑвӑрт калакан савӑнӑҫлӑ мусӑк хумӗсем, унтан нумай сасӑллӑ хӑй пӗлекен юрӑ пушӑ дежурнӑй пӳлӗмне чӳрече витӗр янраса кӗчӗҫ. Вдруг волны быстрой, весёлой музыки, потом многоголосая знакомая песня рванулись через окно в пустую дежурку.
Натка ҫырӑва хӗвне чикрӗ те чупса тухрӗ. Натка сунула письмо за майку, выбежала. Вӑл лагерь уявӗ шавланине, кулнине тата ҫӗршер вут ҫутипе ялкӑшса тӑнине сӑрт ҫинченех курчӗ. Она увидела с горки, что лагерный праздник уже гремит и сверкает сотнями огней.
Вӑл физкультурниксем парадпа иртсе пыни пулнӑ. Это проходили парадом физкультурники.
— Эсӗ ӑҫта ҫухалнӑ? — Ты что пропала? Эпӗ сана шырарӑм? — тесе ҫиленсе ыйтрӗ таҫтан сиксе тухнӑ Алька. Я тебя искал, — сердито спросил откуда-то выползший Алька. — Атя, хӑвӑртрах каяр, унта эпӗ сана шыраса ҫӳренӗ чухне темӗнле ача ман пукан ҫине ларнӑ та, мана ниҫтан та нимӗн те курӑнмасть, — терӗ. — Идём скорее, а то, пока я тебя искал, какой-то мальчишка сел на мою табуретку, и мне теперь нигде и ничего не видно.
Натка ӑна аллинчен тытрӗ те вӗсем пӗр вунӑ пукан ирӗклӗнех ларакан ҫӗрелле хӗсӗнсе кӗчӗҫ. Натка взяла его за руку и пробралась к тому краю, где стоял десяток свободных стульев.
— Унта кайма юрамасть, — терӗ ӑна Алеша Николаев. — Туда нельзя, — остановил её озабоченный Алёша Николаев. — Вӑл вырӑнсем шефсем валли. — Это места для шефов. Мӗн тесе кая юлаҫҫӗ-ши! И чего только опаздывают!
— Ну, мӗн вара, шефсем! — Ну, что шефы! Вӗсем килсен — эпир вӗсене вырӑн парӑпӑр. Придут — мы тогда уступим. Вӑл пӗчӗккӗ вӗт, нимӗн те кураймасть. Он же маленький, и ему ничего не видно.
Пӗрине ярсан, теприне яр, унтан виҫҫӗмӗшне, — теме пуҫларӗ Алеша мӑкӑртатса, анчах каласа пӗтереймерӗ, мӗншӗн тесен площадка ҫине вӗҫевҫӗ тухса саламлӑ сӑмах калама тытӑнчӗ. — Пусти одного, потом другой, потом третий… — ворчливо начал было Алёша, но не кончил, потому что на площадку с приветственным словом вышел лётчик.
Вӑл площадка варрине ҫитме те ӗлкӗреймерӗ, калама ҫук нумай ҫутӑсем сӳнсе ларчӗҫ, тӗттӗм ҫӗрте темӗн чашкама пуҫларӗ те шартлатрӗ. Не успел он дойти до середины, как все бесчисленные огни разом погасли, в темноте что-то зашипело, треснуло. Пӗр ик-виҫӗ секунтран площадка ҫинче пит ҫӳлте вутӑ ҫути йӑлкӑшса ҫуна пуҫларӗ те сывлӑшра парашютран кӑкарса янӑ пӗчӗк кӗмӗл сӑнлӑ аэроплан моделӗ ҫакӑнса тӑчӗ. Через две-три секунды высоко над площадкой вспыхнул огонёк, и, поддерживаемая парашютом, повисла в воздухе маленькая серебристая модель аэроплана.
Вара ҫӗр ҫинчен, уҫланкӑран, вӗтлӗхсем хушшинчен, чуллӑ тусем хыҫӗнчен пилӗкҫӗр ҫӑвартан калама ҫук савӑнӑҫлӑ та ҫӗнтерӳллӗ сасӑ янраса илтӗнчӗ, вӗҫевҫӗ нимӗн тума аптӑраса пуҫӗпе сулларӗ те пӗр минута яхӑнах, мӗн тӑвас, мӗнрен пуҫлас тесе шухӑша кайса ним чӗнмесӗр тӑчӗ. Тогда с земли, с лужаек, из-за кустов, из-за скалистых камней вырвался такой победно-торжествующий крик, что лётчик недоуменно покачал головой и почти целую минуту молчал, не зная, как ему быть и с чего начать.
Унтан вӑл йӑрст тӑсӑлчӗ те, сӑмах хыҫҫӑн сӑмах тупса, пит ҫӑмӑл, хӗрӳ сӑмахсем каларӗ. Но потом он выпрямился и слово за словом нашёл простые, горячие слова. Пурте лӑпланчӗҫ, шӑп пулса ларчӗҫ, хӑй те нумаях пулмасть вӗҫевҫӗ пуласси ҫинчен шухӑшланӑ Иоська, вӑл сӑмахсене ҫӑвара карсах итлесе тӑраканскер, ури шуса кайнипе кӑштах вӗҫсе каймарӗ, анчах инҫетри кӑвак пӗлӗт ҫинелле мар, тӑрӑнакан курӑклӑ чӑнкӑ канавала. Все примолкли, притихли, а заслушавшийся Иоська, который и сам давно уже мечтал быть лётчиком, нечаянно оступился и едва не полетел, но только не к далёкому синему небу, а в глубокую канаву с колючками.
Унтан ташлакан хӗрачасемпе физкультурницӑсем сиксе тухрӗҫ те ҫавӑнтах темӗн пулса тӑчӗ. Потом выскочили девчонки — танцорки и физкультурницы, и тут же сразу случилась заминка. Малтан ерипентереххӗн калаҫса илчӗҫ, унтан хытӑраххӑн та хытӑраххӑн, юлашкинчен шавлама, кӑшкӑрма пуҫларӗҫ. Сначала пробежал лёгкий говорок, потом громче, громче, и наконец зашумело, загудело:
— Килеҫҫӗ… — Едут… Килеҫҫӗ… Идут…
Аллейӑ вӗҫӗнчен пӗр вунӑ ҫынна яхӑн, вӑтӑрахскерсем килни курӑнчӗ. Из глубины аллеи показалось человек десять уже пожилых людей. Ҫаксем лагерь шефӗн — Тӗпӗҫтӑвкомӗн Ай-Сури канмалли ҫуртӗнчен килекен делегатсем пулнӑ. Это и была делегация шефов лагеря из дома отдыха ЦИК в Ай-Су.
Натка васкаса тӑчӗ те Алькӑна алла тытрӗ. Натка поспешно встала и взяла Альку на руки.
Саламласа лӑпланса шефсем вырӑнӗсене ларсан, уявӗ хӑйӗн йӗркипе малалла кайсан, Натка хӗрринчи пукан пушӑ юлнине курчӗ. Когда стихли приветствия и шефы сели на места, а праздник пошёл своим чередом, Натка увидела, что крайний стул, как раз тот самый, с которого она встала, остался свободным. Вӑл пукана ерипен сиктерчӗ те, ун ҫине ларса Алькӑна чӗр ҫине лартрӗ. Она потихоньку подвинула стул, села и посадила Альку на колени.
Физкультурница хӗрсем темӗнле тӗлӗнмелле пирамида тунӑ вӑхӑтра Натка килнӗ шефсем ҫине чалӑшшӑн пӑхкаласа илчӗ. В то время как девчата-физкультурницы строили замысловатую пирамиду, Натка искоса разглядывала прибывших шефов. Сасартӑк юнашар пукан ҫинче вӑл пит те паллӑ сӑн курах кайрӗ. И вдруг на соседнем стуле она увидела очень знакомое лицо.
«Кам ку?» — терӗ хӑй ӑшӗнче аптӑранӑ Натка. «Кто это? — растерялась Натка. «Пичӗ куҫӗ тӗксӗм, сухалӗ хура. Ҫӳҫӗ кӑвак, куҫлӑх… — Лицо смуглое, чернобородый. Седина, очки… Кам-ши ку?» Да кто же это?»
Шӑп ҫав вӑхӑтра пурте харӑс алӑ ҫупса кулса ячӗҫ. Как раз в эту минуту все дружно захлопали, засмеялись. Хура сухаллӑскер те кулса ячӗ: карр! карр! Засмеялся и чернобородый: карр! карр! Вара хӗпӗртенӗ Натка тӑруках вӑл камне, вӑл Гитаевич иккенне тавҫӑрса илчӗ. И тогда обрадованная Натка сразу поняла, что это, уж конечно, Гитаевич. Гитаевич Шегалов патӗнче час-часах пулкаланине, Натка икӗ ҫул каярах Мускавра тетӗшӗ патӗнче хӑнара пурӑннӑ чухне вӑл Шегаловпа пит туслӑ пулнине аса илчӗ. Гитаевич так часто бывал у Шегалова и с которым так подружилась Натка, когда два года тому назад она целый месяц гостила у дяди в Москве.
Натка пуканне сиктерчӗ, Гитаевича аллинчен тытрӗ те ӑна пуҫӗнчен пӑхрӗ. Натка придвинула стул, взяла Гитаевича за руку и заглянула ему в лицо.
Лешӗ ӑна часах палласа илчӗ те кулса ячӗ. Он узнал её сразу и засмеялся. Ытла хытӑ кулса янӑран, тӗлӗнсе кайнӑ Алька Натка чӗрҫи ҫинчен шуса анса ҫак тӗлӗнмелле, цыган евӗрлӗ ҫын ҫине пит интересленсе пӑхма пуҫларӗ. Засмеялся так громко, что удивлённый Алька соскользнул с Наткиных колен и с откровенным любопытством уставился на этого странного, похожего на цыгана человека.
— Ку кам санӑн? — шӳт туса ыйтрӗ Гитаевич. — Кто это у тебя? — шутливо спросил Гитаевич. — Ывӑлу пулма пысӑкрах, шӑллу пулма пӗчӗкрех. — Для сына велик, для братишки мал. Пиччу-аку ачи мар пуль? Племянник, что ли?
— Ку Алька Ганин, пӗр инженер ывӑлӗ. — Это Алька Ганин, сын одного инженера. Вӑл ман отрядра тӑрать, — терӗ шӳтлесе Натка та. Он к моему отряду прикомандирован, — пошутила Натка.
Гитаевич кӑштах сикрӗ. Гитаевич угловато двинулся. Вӑл куҫлӑхне шӑлса тасатрӗ те, ун умӗнче тӑракан пӗчӗк ҫын ҫине тем пит тинкерсе пӑхса илнӗ пек туйӑнчӗ Наткӑна. Он протёр очки и, как показалось Натке, что-то уж очень пристально посмотрел на стоявшего перед ним маленького человечка.
— Эпӗ каям-ха… ман вӑхӑт ҫитнӗ ӗнтӗ. — Я побегу… мне пора… Эпӗ каллех килетӗп, — тесе васкаса каларӗ те Алька, кӑмӑлсӑрланса ҫапла хушрӗ: Я сюда вернусь, — заторопился Алька и с обидой добавил: — Эх, атте, атте, килмерӗ ӗнтӗ. — Эх, папка, папка, так и не пришёл.
— Сережка Ганинӑн-и? тесе ыйтрӗ тепӗр хут Гитаевич чупса каякан Алькӑна хыҫран пӑхса. — Серёжи Ганина? — глядя вслед убегающему Альке, переспросил Гитаевич.
— Ҫапла, Ганинӑн. — Да, Ганина. Эсир ӑна пӗлетӗр-им? А вы его разве знаете?
— Пӗлетӗп, — терӗ Гитаевич. — Знаю, — ответил Гитаевич. — Тахҫантанпах пӗлетӗп. — Очень давно знаю. Ҫарта пулнӑ чухнех пӗлетӗп. Ещё по армии знаю.
— Апла пулсан, эсир вӗсене пурне те пит лайӑх пӗлетӗр? — тесе ыйтрӗ Натка кӑштах чӗнмесӗр ларнӑ хыҫҫӑн. — Значит, вы их всех хорошо знаете? — помолчав немного, спросила Натка. — Гитаевич, Алькӑн амӑшӗ ӑҫта вара? — А где, Гитаевич, у Альки мать? Вӑл вилнӗ-им? Она умерла?
Параппан сассипе мусӑк шавӗ хирӗҫ каланӑ сӑмаха хупласа лартрӗҫ. Гром барабанов и гул музыки заглушили ответ. Ку лагерьти пионерсен ҫарла отрячӗ иртсе пыни пулнӑ. Это проходили лагерные военизированные отряды пионеров. Малтан чи лайӑх пӑшал перекенӗсене ума тӑратса ҫуран ҫар иртрӗ. Сначала с лучшими стрелками впереди прошла пехота. Утӑм хыҫҫӑн утӑм, урисене ҫӗре тивретменпе пӗрех пусса ворошиловец матроссем иртсе кайрӗҫ. Шаг в шаг, точно не касаясь земли, прошли матросы-ворошиловцы. Вӗсем хыҫҫӑн — санитарка хӗрсем. За ними — девочки-санитарки. — Унтан фанерӑран тунӑ танксем темӗнле пит тӗлӗнмелле шуса иртрӗҫ. Потом как-то хитроумно проползли фанерные танки. Ун хыҫҫӑн пушанса юлнӑ площадка урлӑ темӗнле пит ҫӑмӑлчахскерсем чупкала пуҫларӗҫ. Затем по опустевшей площадке забегали какие-то прыткие ловкачи. Вӗҫем ҫӗр ҫине темӗскер сӳтсе тӑсса хучӗҫ те ҫухалчӗҫ. Что-то по земле размотали, растянули и скрылись.
Мусакҫӑсем «Буденный маршне» янтратса ячӗҫ. Музыканты ударили «Марш Будённого». Икӗ ӗрет тӑракан пионерсем сирӗлчӗҫ те, стройра, тӑватшарӑн тӑрса, «Октябреноксен тӗнчери революци ячӗпе тӑракан пӗрремӗш пӗрлештернӗ эскадронӗ» вылямалли урапасемпе лашасем ҫинче ҫӗмӗрттерсе тухрӗ. Двойной ряд пионеров расступился, и в строю, по четыре, на колёсных и игрушечных конях выехал «Первый сводный октябрятский эскадрон имени мировой революции».
Унта Алька та пулнӑ. Там был и Алька.
Ӗретсене тытӑнса, эскадрон хӑвӑрт утса иртсе пырать. Поддерживая равнение, эскадрон проходил быстрым шагом. Харӑссӑн савӑнӑҫлӑ кулнӑ, мусӑк каланӑ вӑхӑтра вӑл «Буденный маршне» юрласа площадкӑн тепӗр вӗҫӗнче пытанчӗ. Под взрывы дружного хохота, под музыку и песню будёновского марша, скрылся на противоположном конце площадки. Вӗсемпе пӗрле «Буденный маршне» пионерсем те, хӑнасем те юрлаҫҫӗ. Вместе с ними будёновский марш пели и пионеры, и гости.
— Жуликсем! — кӳренсе ӑнлантарчӗ тахӑшне инҫех мар ларакан Карасиков. — Жулики! — обиженно объяснял кому-то сидевший неподалёку Карасиков. — Вӗсем хӑйсем пыраҫҫӗ-им? — Разве же они сами едут? Вӗсене леш вӗҫӗнчен кантрасемпе туртса илчӗҫ. Их с другого конца на бечёвках тянут. Эпӗ пӗтӗмпех пӗлетӗп. Я уже всё узнал. Мана та ҫапла туртнӑ пулсан, эпӗ те вӗсемпе пӗрле кайнӑ пулӑттӑм, — терӗ. Это если бы и меня потянули, я бы тоже поехал.
Халӗ пӗтӗм площадкӑна тенӗпе пӗрех ачасем пырса тулчӗҫ. Теперь почти вся площадка заполнилась ребятами. Массӑллӑ вӑйӑсене выляҫҫӗ, отрядсенчи кружоксем тухса тӗрлӗрен вӑйӑсем выляса, юрласа-каласа пачӗҫ. Затевались массовые игры, и выступали отрядные кружки.
Каҫ пит пӑчӑ пулчӗ. Ночь была душная. Гитаевич ҫамкине шӑлса илчӗ те, Натка еннелле ҫаврӑнса, вӑл ыйтнисене хирӗҫ каларӗ: Гитаевич вытер лоб и обернулся к Натке, отвечая на её вопросы:
— Унӑн амӑшӗ вилмен. — У него мать не умерла. Унӑн амӑшӗ Румынири комсомолка, унтан коммунистка пулнӑ, ӑна вӗлернӗ… Его мать была румынской комсомолкой, потом коммунисткой и была убита…
— Марица Маргулис! — тесе тӗлӗннипе Натка кӑштах кӑшкӑрса ямарӗ. — Марица Маргулис! — почти вскрикнула поражённая Натка.
Гитаевич пуҫӗпе сулчӗ те ҫавӑнтах ӳсӗрме пуҫларӗ, кулса илчӗ, мӗншӗн тесен вӗсем патнелле «Октябреноксен тӗнчери революци ячӗпе тӑракан пӗрремӗш пӗрлештернӗ эскадронӗн» юланутҫи, телейлӗ, кулакан Алька сиккипе чупса вӗҫтерсе пычӗ. Гитаевич кивнул головой и сразу закашлял, заулыбался, потому что со всех ног к ним бежал с площадки всадник «Первого октябрятского эскадрона имени мировой революции» — счастливый и смеющийся Алька.
Ҫав вӑхӑтра Вострецова Катька сӑмсине катни ҫинчен, вӑл пӗтӗм сасӑпах ӳлесе йӗни ҫинчен Наткӑна пӗлтерчӗҫ. В это время Натке сообщили, что Катюша Вострецова разбила себе нос и ревёт во весь голос. Унтан тата Кукушкин Хветя варпа аптӑрани ҫинчен каласа пачӗҫ. Еще сказали, что у Федьки Кукушкина схватило живот. Сӑхӑ Хветка ҫын курман чухне пиҫсе ҫитмен иҫӗм-ҫырлине ҫисе тултарнӑ пулмалла тесе пӗлтерчӗҫ. Вероятно, этот обжора Федька объелся под шумок незрелым виноградом.
Натка Алькӑна Гитаевичпа пӗрле хӑварчӗ те мӗн пулнине пӑхма кайрӗ. Натка оставила Альку с Гитаевичем и пошла в дежурку.
Катька ӳлесе йӗме чарӑннӑ ӗнтӗ, вӑл ӗсӗклесе кӑна йӗнӗ, хӑй сӑмсине йӗпе тутӑрпа тытса тӑнӑ. Катюша уже не ревела, а только всхлипывала, придерживая мокрый платок у переносицы. Хӑраса ӳкнӗ Хветя виҫӗ панулми, икӗ груша ҫине ҫинчен каласа пачӗ, иҫӗм ҫырлине мӗн чухлӗ ҫинине пӗлместӗп, мӗншӗн тесен ун чухне тӗттӗм пулнӑ, терӗ. А перепуганный Федька громко сознался, что съел три яблока, две груши, а сколько винограду, не знает, потому что было темно.
— Ӑна танк сӑмсинчен тивретрӗ, — тет звеновой Василюк. — Танком её по носу задело, — сердито объяснял звеньевой Василюк. — Эпӗ ӑна калатӑп: ан пырса кӗр. — Я ей говорю: не суйся. Ҫук вӗт, эрешмен, итлемерӗ. Гак нет, растяпа, не послушалась. Иоська башни ҫаврӑнчӗ те — шап тутарчӗ ӑна туппипе тӳрех сӑмсаран. Иоськина башня повернулась — и бац ей орудием прямо по носу!
Ерешменле Катьӑпа сӑхӑ Хветӑна Натка киле ӑсатма хушрӗ те, хӑй ҫыран хӗрринелле Алька патне кайрӗ. Растяпу Катюшу и обжору Федьку Натка приказала отправить домой, а сама по-над берегом пошла к Альке.
Часах вӑл чарӑнса тӑчӗ. Вскоре она остановилась. Унӑн умӗнче кунтан курӑнман тинӗс сарӑлса выртать, хумсем пит тикӗссӗн шаплаттарни кӑна илтӗнет. Перед ней расстилалось невидимое отсюда море, и только слышно было, как равномерно плещутся волны. Пӗлӗт ҫинче уйӑх та, ҫӑлтӑрсем те пулман, таҫта, пит инҫетре кӑна пит хӑвӑрт вӗҫҫе пыракан хӑй ҫути аран-аран палӑркаласа мӑчлатать — чикӗ хӗррине сыхлакан катӗр ҫинчи ҫутӑ пулмалла. На небе ни луны, ни звёзд не было, и только где-то, но очень далеко и слабо, мерцал быстрый летящий огонёк — должно быть, пограничного костра. Сасартӑк Наткӑна темме ҫапла шухӑш килсе кӗчӗ: ак ҫапла е, тӗрӗсрех, кӑштах ак ҫапла ҫаврӑнса тӑрсассӑн, кунтан пӗртте инҫе мар, мӗн пурӗ те леш енчи ҫыран хӗрринче кӑна, йывӑр, хӗн-хурлӑ Румыни ҫӗршывӗ выртать. И вдруг Натка подумала, что совсем ведь недалеко, всего только на другом берегу моря, лежит эта тяжёлая страна Румыния. Ҫав ҫӗршывра пӗр-пӗр ҫӗрте пӗтнӗ те Марица… Именно в этой стране погибла Марица…
Такам ӑна аллинчен тӗртрӗ. Кто-то тронул её за руку. Вӑл ирӗксӗр пекех ҫаврӑнчӗ те Сергее курчӗ. Она нехотя обернулась и увидела Сергея.
— Алька ӑҫта? — Алька где? Эпӗ ыйтрӑм та, мана вӑл сирӗнпе терӗҫ, Наташа, — терӗ. Я спрашивал, мне сказали, что он с вами, Наташа.
— Вӑл манпа пӗрле, — терӗ савӑнса Натка. — Он со мной, — обрадовалась Натка. Халь вӑл Гитаевичпа ларать. — Сейчас он сидит с Гитаевичем. — Атӑр, кайӑпӑр… Пойдёмте… Вӑл сире кӗтрӗ, кӗтрӗ. Он вас ждал, ждал…
— Час килеймерӗм эпӗ Наташа, — терӗ Сергей айӑпла пек пулса. — Опоздал я, Наташа, — виновато ответил Сергей. — Унта та манӑн темӗн шуйттан ӗҫӗ те пур. — Там у меня всякая чертовщина творится.
Вӗсем Гитаевич патне ҫитесси мӗн пурӗ те темиҫе утӑм кӑна юлнӑччӗ, каллех сасартӑк ҫутӑ сӳнсе ларчӗ те, пӗтӗмпех шӑпланса чарӑнса ларчӗ. Они не дошли до Гитаевича всего несколько шагов, как опять разом погас свет и всё смолкло.
— Тӑрӑр! — терӗ Натка шӑппӑн. — Стойте! — шепнула Натка. — Ӗнтӗ уяв пӗтрӗ, халӗ кӑвайт чӗртсе яраҫҫӗ. — Сейчас зажгут костёр.
Тӗттӗм шӑплӑхра горн сасси янраса кайрӗ, вара ҫавӑнтах площадка хӗррисенче тӗтӗмпе мӑкӑрланакан пилӗк факел ҫути курӑнчӗ. В тёмной тишине резко зазвучал горн, и сейчас же по краям площадки вспыхнули пять дымных факельных огней. Горн тата тепӗр хут янрарӗ те, ҫутӑсем площадка варринелле уткӑнчӗҫ. Горн зазвучал ещё раз, и огни стремительно, точно по воздуху, рванулись к центру площадки.
Чӗртсе янӑ кӑвайт купи ӑшӗнче вутӑ ҫути нумайччен чупса ҫӳресе хӑйне тухма вырӑн шырарӗ. Долго огонь бежал и метался внутри подожжённого костра. Вӑл пӗрре туратсем хушшинчен ҫӗмӗрсе тухать, пӗрре каллех малалла кӗрсе каять, тепре ҫӗр ҫумӗпе кусса каять. То он вырывался меж сучьев, то опять забирался вглубь, то шарахался по земле. Унтан сасартӑк, шӳтлеме, айкашма ывӑннӑ пек пулса, калама ҫук пысӑк ялкӑшакан ҫулӑм ҫӳлелле хӑпарса кайрӗ те кӑвайт купи ҫинче кӗрлеме пуҫларӗ. И вдруг как бы устав шутить и баловаться, огромный вихрь пламени взметнулся и загудел над костром.
Йывӑр туратсем кукӑрӑла-кукӑрӑла ларчӗҫ, шартлата пуҫларӗҫ. Тяжёлые ветви скорчились, затрещали. Пиншер хӗлхем пӗлӗт ҫинелле вӗҫрӗҫ. Тысячи горящих искр помчались в небо. Вутӑ ҫутине, вӑл пӗҫертнине чӑтаймасӑр чи инҫетре лараканнисем те куҫӗсене хӗссе, пит-куҫӗсене шӑлса лараҫҫӗ, ҫывӑхрисем ҫухӑрашса, ахӑлтатса кулса аяккалла чупрӗҫ. Стало так светло и жарко, что даже те, кто сидел далеко, щурили глаза и вытирали лица, а сидевшие поближе повскакали и с визгом кинулись прочь.
Натка ҫаврӑнса пӑхрӗ те, Сергей Алькӑна алӑпа тытса тӑнине, хӗп-хӗрлӗ хӗрелсе кайнӑ, хускалса ҫитнӗ Алька ҫак иртнӗ кун хушшинче мӗн пулнисем ҫинчен ашшӗне хӑвӑрттӑн каласа панине курчӗ. Когда Натка обернулась, то увидела, что Сергей уже держит Альку на руках, а раскрасневшийся, взволнованный Алька быстро рассказывает отцу о делах минувшего дня.
Наткӑн сапаланса кайнӑ отрячӗ пӗрерӗн-пӗрерӗн аран-аран киле таврӑнчӗ. Кое-как, вразброд, вернулся Наткин отряд к дому. Вӑл пухӑнса ҫитнӗ тӗле вӑхӑт нумай пулнӑ ӗнтӗ. Было уже поздно, когда он вернулся.
Натка крыльца ҫине хӑпарса ҫитме те ӗлкӗрейменччӗ, ун патне дежурнӑй сестра чупса пычӗ. Не успела ещё Натка взойти на крыльцо, а к ней уже подбежала встревоженная дежурная сестра. Вӑл нумаях та пулмасть, пӗр вунӑ минут кӑна каярах чӗркелесе, ватса пӗтернӗ Толька Шестакова Владик Дашевски ертсе килни ҫинчен Наткӑна шӑппӑн каласа пачӗ, тем, Толькӑн алӑ сыппи сикнӗ пулмалла, — терӗ. Тихо рассказала, что всего десять минут назад Владик Дашевский привёл исцарапанного, разбитого Тольку Шестакова и у Тольки, кажется, вывихнута рука.
Натка дежурнӑй пӳлӗме чупрӗ. Натка кинулась в дежурку. Унта, клеенка ҫапнӑ диван ҫинче Толька курпуна кӑларса ларать. Там, сгорбившись на клеёнчатом диване, сидел Толька. Унӑн пичӗ-куҫне йод сӗрнӗ, куҫӗ айне йӗпе тутӑр тыттарнӑ, тата аллине унӑнне хулпуҫҫинчен ҫакса янӑ. С лицом, заляпанным йодом, с примочкой под глазом и с рукою на перевязи. Унӑн суранӗсем пит ыратнӑ, анчах темӗн пирки вӑл хӑйне мӗн пулни ҫинчен каласа парасшӑн мар. Видно было, что ему очень больно, но что из какого-то упрямства он сознаваться в этом не хочет.
— Мӗнле пулчӗ ку? — Как же это? Ӑҫта пултӑр эсир? — терӗ унпа юнашар ларса, Натка ӑна шелленӗ пек пулса. Где это вы? — подсаживаясь рядом, участливо спросила Натка.
Толька шарламарӗ. Толька молчал. Дежурнӑй сӑмах хуша пуҫларӗ. Вмешалась дежурная:
— Кӑвайт купи ҫунса пӗтме пуҫласан, ачасем чупа-чупа саланнӑ чухне эпир пуринчен те мала тухас тесе Владикпа тӳрӗ сукмакпа чупрӑмӑр, тет… — Говорит, что когда заканчивался костёр и стали ребята разбегаться, то, чтобы обогнать всех, бросились они с Владиком прямой тропинкой… Унта ҫырмасем, вӗтлӗхсем, чулсем, васансем. А там ручьи, кусты, камни, овраги. Чупнӑ чухне таҫта чикеленсе кайрӑм та ӳке патӑм, тет. Сорвался где-то на берегу и брякнулся.
Ыйха кайнӑ Гейкӑна шыраса тупрӗҫ. Разыскали сонного Гейку. Гейка васкаса лаша кӳлсе тӑратрӗ. Гейка засуетился и быстро запряг лошадь. Толькӑна хӑйсен лагерьти лазаретах илсе кайрӗҫ. Тольку повезли в свой же лагерный лазарет. Натка, ҫурҫӗр ҫитнине пӑхмасӑрах, лагерь пуҫлӑхӗ патне каласа пама кайма хатӗрленчӗ, мӗншӗн тесен вӑл пур инкек-синкек ҫинчен те кунне-ҫӗрне пӑхмасӑрах ӑна пӗлтерме пурне те пит хытарсах хушнӑ. А Натка, несмотря на полночь, собралась с докладом к начальнику: строго-настрого было приказано обо всех несчастных случаях доносить ему во всякое время дня и ночи.
Каяс умӗн Натка палатӑна кӗрсе тухрӗ. Перед тем как идти, Натка завернула в палату. Вӑл шавламасӑр, сасартӑк, кӗтмен ҫӗртен кӗчӗ те, тӗттӗм пулсан та, Владик хӑвӑрттӑн ҫаврӑнса лӑпланса выртнине курса илчӗ. Она вошла бесшумно, неожиданно и, несмотря на полутьму, успела заметить, как Владик быстро повернулся и притих. Вӑл ҫывӑрман мӗн. Значит, он ещё не спал.
— Владик, ку ӗҫ ӑҫта… мӗнле пулнине каласа пар-ха? — тесе ыйтрӗ Натка. — Владик, — спросила Натка, — расскажи, пожалуйста, где… как это всё случилось?
Владик чӗнмерӗ. Владик не отвечал.
— Дашевски, — терӗ Натка хыттӑн, — эсӗ ан суй. — Дашевский, — строго повторила Натка, — ты не ври. Эсӗ ҫывӑрманнине эпӗ куртӑм вӗт. Я же видела, что ты не спишь. Каласа пар, е эпӗ паянах сан ҫинчен лагерь начальникне каласа паратӑп, — терӗ. Говори, или я сегодня же расскажу про тебя начальнику лагеря.
Владик начальникпе калаҫасшӑн пулман, вӑл ҫиленсех тӑрса ларса, дежурнӑй сестрана Толька кӗскен те татӑклӑн каласа кӑтартнӑ сӑмахсенех пӗр сиктерсе хӑвармасӑрах каласа пачӗ. С начальником Владик разговаривать не хотел, и, сердито приподнявшись, сухо и коротко он слово в слово повторил то, что уже говорил дежурной сестре Толька.
— Кам йӗксӗк сире ҫӗр хута васансем тӑрӑх ҫӳретет, — терӗ Натка чӑтайманнипе ятлаҫса. — Чёрт вас ночью по оврагам носит, — не сдержавшись, выругалась Натка. Унтан тӗттӗммине пӑхмасӑрах, ывӑннӑскер, начальник патнелле утрӗ. И в потёмках устало побрела к начальнику.
Сергей уява пыма ак мӗншӗн кая юлнӑ. А Сергей опоздал на праздник вот из-за чего.
Ялтӑран таврӑнсан, кӑнтӑр апачӗ тунӑ хыҫҫӑн Сергей участкӑсем тӑрӑх кайнӑ. Вернувшись из Ялты, после обеда Сергей пошёл по участкам. Пӗрремӗш участкӑра ӗҫсем хӑвӑрт, аван пынӑ, ҫавӑнпа Сергей унта чарӑнса тӑмасӑрах, иккӗмӗш участкӑна кайнӑ. На первом дела подвигались быстро и толково, поэтому, не задерживаясь, Сергей прошёл на второй. Унта шыв ямалли саппас канава алтса та пӗтереймен, хытарса ҫирӗплетес ӗҫе вӗсем пуҫӑнман та. Там ещё не закончили рыть запасной водослив, а крепить совсем ещё не начинали.
Вӑл «Дягилев ӑҫта?» тесе ыйтсан, ӑна Дягилев виҫҫӗмӗш участкӑра, тесе каласа панӑ. Он спросил: «Где Дягилев?» ему ответили, что Дягилев на третьем. Вара Сергей виҫҫӗмӗш участкӑри пӗвӗ патне кайнӑ. Тогда и Сергей пошёл к плотине, на третий.
Кӳлӗ патнелле хӑпарнӑ чухне Сергей инҫетренех леш, хӑйне кирлӗ ватӑ тутар, сукмакпа кайнине курнӑ. Поднимаясь к озеру, ещё издалека Сергей увидел впереди на тропке того самого старика татарина, который и был ему нужен.
Ҫак вӑхӑтра ырхан лаша ҫине утланнӑ теҫетник Шалимов Сергей патне чуптарса ҫитнӗ те, йӗнер ҫинчен сиксе анса, юнашар утса кайнӑ. В это время верхом на тощей коняге Сергея догнал десятник Шалимов и, соскочив с седла, пошёл рядом.
— Ӗҫсем начар, начальник! — терӗ вӑрӑммӑн сывласа илсе Шалимов, вӑл башлык вӗҫӗпе хӑйӗн тарланӑ, пӗркеленсе пӗтнӗ пит-куҫне шӑлса илчӗ. — Плохо дело, начальник! — вздохнул Шалимов и вытер концом башлыка пыльное морщинистое лицо. — Ҫынсем начар ӗҫлеҫҫӗ, — терӗ. — Люди работают плохо.
— Хамах куратӑп начаррине. — Сам вижу, что плохо. Шыв ямалли канава алтса пӗтермен, хытарса ҫирӗплетес ӗҫе пуҫӑнман та. Водослив ещё не кончили, крепить не начали. Аванни сахал, — терӗ. Хорошего мало!
— Тӑпра хытӑ, — терӗ тата тарӑнраххӑн, вӑрӑмраххӑн, сывласа илсе Шалимов, — чул, чул муклашкисем. — Грунт тяжёлый, — ещё глубже вздохнул Шалимов, — камень, щебёнка. Этем ӗҫлет, ӗҫлет те нимӗн чухлӗ те ӗҫлесе илеймест. Человек работает, работает, ничего не заработает. Пит те ӳпкелешеҫҫӗ. Крепко жалуются. Ӗҫ патне ӗнер виҫҫӗн тухмарӗҫ. Вчера на работу трое не вышли. Паян та хӑшӗ-пӗрисем калаҫҫӗ: ӗҫ укҫине ӳстермесен, никам та ӗҫлеме тухас ҫук, теҫҫӗ. Сегодня опять некоторые говорят: если не будет прибавки, то никто не выйдет. Ну, мӗн тӑвас ӗнтӗ манӑн, начальник? — Ну, что мне, начальник, делать? Шалимов кӳренсе аллисене саркаласа ячӗ. — И Шалимов огорчённо развёл руками.
— Мӗншӗн сана кӑна калаҫҫӗ ун ҫинчен, мана та, Дягилева та каламаҫҫӗ. — Почему это только тебе, а ни мне, ни Дягилеву никто не жалуется? Тӗлӗнмелле пек, Шалимов! — терӗ Сергей. Чудно что-то, Шалимов! — сказал Сергей.
— Эсӗ ҫӗнӗ ҫын, санпа хӑнӑхса ҫитеймен-ха, Дягилева каланӑ ӗнтӗ ӑна. — Ты человек новый, к тебе ещё не привыкли, а Дягилеву говорили уже. Анчах унтан мӗн усси пур? Да что с него толку? Вут каски, ҫын мар. Чурбан человек. Манран пӗрмаях ыйтаҫҫӗ: эсӗ асли, эсӗ кала та, теҫҫӗ. А с меня все спрашивают: ты старший, ты и говори.
— Юрать, — терӗ Сергей. — Ладно, — решил Сергей. — Каҫ пулнӑ тӗле, ӗҫ пӗтсессӗнех, ҫынсене участкӑра пух. — К вечеру, сразу после работ, собери людей на участке. Эпӗ хам пыратӑп, яра калаҫӑпӑр. Я сам приду, тогда и потолкуем. Халӗ каях ӗнтӗ каялла. А теперь поезжай назад. Ҫитменнине ху лайӑхрах пӑхкала, — хӑвӑрт, чуххӑмӑнах суйса илчӗ Сергей, — паян мана иккӗн вӗсем ӗҫленине тӗрӗс виҫмерӗҫ тесе пӗлтерчӗҫ, — терӗ. Да посматривай сам получше, — быстро и наугад соврал Сергей, — а то сегодня двое жаловались мне, что им работу не так замерили.
— Хӑш вырӑнта, начальник? — терӗ Шалимов хӑраса ӳксе. — Где, начальник? — забеспокоился Шалимов. — Шыв юхмалли ҫӗрте е тӑпра купаланӑ ҫӗрте? — На водосливе или у насыпи?
— Ыйтмарӑм. — Не спросил. Вӑхӑт пулмарӗ. Некогда было. Эсӗ унта асли — сана вырӑнта лайӑхрах курӑнать. Ты там старший — тебе на месте видней. Тепре куриччен, Шалимов. До свиданья, Шалимов. Ӗҫ пӗтнӗ хыҫҫӑн часах пухатӑн, — терӗ. Значит, сразу после работы.
«Тем май килмест», тесе шухӑшларӗ те Сергей, ватӑ тутар сукмак ҫинче ҫуккине курчӗ. «Что-то неладно», — подумал Сергей и увидел, что старика татарина на тропе уже не было. Сергей хытӑрах утма пуҫларӗ. Сергей прибавил шагу. Ҫул пӑрӑннӑ тӗле ҫитрӗ, анчах старике унта та курмарӗ. Дошёл до поворота, но и за поворотом старика не было тоже.
Сергей часах пысӑк мар лӑпкӑ кӳлӗ хӗррине пырса тухрӗ. Вскоре Сергей очутился на берегу небольшого спокойного озера. Сулахай енче, пӗве патӗнче, пуртӑ сассисем илтӗнеҫҫӗ. Слева, у плотины, стучали топоры. Вӗри сӑмала шӑрши сӑмсана ҫурать. Густо пахло горячей смолой. Хама ҫуракансем улттӑн, харӑссӑн кӑшкӑрса, кусласем ҫине йывӑр чӗрӗ пӗренене йӑтса хураҫҫӗ. Шестеро пильщиков, дружно вскрикивая, заваливали на козлы тяжёлое, ещё сырое бревно.
— Дягилев ӑҫта? — тесе ыйтрӗ Сергей хӑйне тӗл пулнӑ яш ачаран. — Дягилев где? — спросил Сергей у встретившегося парня.
— Авӑ вӑл! — тесе яш ача пуртӑ аврипе таҫта ту ҫинелле кӑтартрӗ. — А вон он! — и парень показал топорищем куда-то на горку.
Сергей пӑхрӗ, анчах хӗвел ҫути унӑн куҫӗсем ҫине ӳкнипе вӑл никама та кураймарӗ. Сергей посмотрел, но глаза ему слепило солнцем, и он никого не видел.
— Авӑ, авӑ вӑл! — терӗ яшӑ тепӗр хут. — Да вон он! — повторил парень. — Куратӑн-и, вӗтлӗх тӗми патӗнче шӑллӗпе калаҫса тӑрать. — Видишь, у куста стоит и с братом разговаривает.
— Мӗнле шӑллӗпе? — С каким братом?
— Ну, мӗнле, мӗнле? — Ну, с каким? Хӑйӗн шӑллӗпе… тӑван шӑллӗпе, — терӗ. Со своим… с родным…
«Акӑ мӗн иккен!» — шухӑшларӗ Сергей, Дягилев патӗнче леш иртнӗ кунсенче вӑхӑтсӑр ӗҫсе ӳсӗрӗлнӗ ҫынна курса. «Вон оно что! — подумал Сергей, увидав возле Дягилева того самого дядю, который на днях так не ко времени напился. — Унпа Дягилев ҫавӑн чухне нимӗн тума аптӑраса тӑчӗ», — тесе шухӑшларӗ. — То-то Дягилев тогда растерялся».
Сергее курсан, Дягилев шӑллӗ унпа темӗнле пит те майлӑ мар курнӑҫрӗ те аяккалла пӑрӑнса утрӗ. Увидав Сергея, дягилевский брат неловко поздоровался и пошёл прочь.
— Астӑвӑр! — терӗ хытӑ кӑшкӑрса унӑн хыҫҫӑн Дягилев. — Так смотрите же! — строго крикнул ему вдогонку Дягилев. — Каҫ пулнӑ ҫӗре пӗтӗмпех, утмӑл пӗрене те хатӗр пултӑр. — Чтобы к вечеру все шестьдесят плах были готовы! Пирӗн платник вӑл, — тесе ӑнлантарчӗ вӑл Сергее. Плотник это наш, — объяснил он Сергею. — Вӑл унта асли вырӑнӗнче. — Он у них за старшего. Лайӑх ӗҫлекенскер! — Работник хороший! Унтан Сергейрен пӑрӑнса тӑрса. — И, отворачиваясь от Сергея. Вӑл калас килмен пек сӑмах хушса калӑр: Он нехотя добавил: — Паллах, ӗнтӗ… ӗҫкелесси те пулкалать, — терӗ. — Конечно… бывает, что и выпивает.
Вӗсем стройка тӑрӑх кайрӗҫ. Они пошли по стройке.
— Шалимов бригадинчисем ӗҫ укҫи ҫинчен мӗн те пулин каларӗҫ-и? — терӗ Сергей. — Говорили что-нибудь из шалимовской бригады насчёт расценок? — спросил Сергей.
— Ахаль супӗлтетрӗҫ. — Да так, болтали. Вӗсене ӑҫта пурне те итлесе пӗтерӗн. Разве их всех переслушаешь?
— Мӗн пирки ӳпкелешеҫҫӗ? — На что жаловались?
— Паллах, мӗн пирки: тӑпра начар, нормӑсем пысӑк, ӗҫ укҫи сахал тӳлеҫҫӗ. — Известно, на что: грунт плохой, нормы велики, расценки малы. Тата мӗн калаччӑр ӗнтӗ вӗсем? Что же им ещё говорить?
— Виҫҫӗмӗш участкӑра, пӗрремӗшӗнче, вырӑссем ӗҫленӗ ҫӗрте мӗншӗн ӳпкелешмеҫҫӗ? — А на третьем участке, на первом, там, где русские, почему там не жалуются?
Дягилев нимӗн те чӗнмерӗ. Дягилев промолчал.
— Тӗлӗнмелле ӗҫсем, — терӗ тӗлӗнсе Сергей. — Чудно дело, — удивился Сергей. — Тӑпри пӗрех, нормӑсем пур ҫӗрте те ҫавах, ӗҫ укҫийӗ те пӗр пекех. — Грунт одинаковый, нормы везде те же, расценки те же. Вырӑссем ӳпкелешмеҫҫӗ, тутарсем ӳпкелешеҫҫӗ. Русские не жалуются, а татары жалуются. Мӗншӗн апла вӑл, ӑнланаймастӑп эпӗ мӗншӗн апла, Дягилев? — терӗ. И не пойму я, с чего бы это такое, Дягилев?
— Вӗсем халӑхӗ ҫавӑн йышши, — терӗ шанчӑклӑ мартарах Дягилев, ҫавӑнтах тата ҫакна аса илчӗ: Иккӗмӗш пролётра, Сергей Алексеич, чарак юппи ҫурӑлса кайнӑ та, эпӗ ун вырӑнне ҫӗнӗ юпа лартма хушрӑм. — Значит, такой уж у них характер вредный, — не очень уверенно предположил Дягилев и тут же вспомнил: — На втором пролёте, Сергей Алексевич, опорный столб треснул, и я сказал, чтобы новым заменили. Авӑ, пӑхӑр, платниксем касаҫҫӗ. Вон, поглядите, плотники рубят.
Сергей иккӗмӗш, участкӑна аннӑ чухне каҫ пулса ҫитнӗ. Уже совсем свечерело, когда Сергей спускался на второй участок. Вӑл васканӑ, мӗншӗн тесен пуху хыҫҫӑнах, Алькӑна сӑмах панӑ пек, уява пымалла пулнӑ. Он торопился, потому что сразу же после собрания должен был, как обещал Альке, прийти на праздник. Акӑ вара никам ҫӳремен сукмак ҫинче, каллех ҫав вырӑнтах, Сергей ҫав ватӑ тутарах курать. И вот на пустынной тропке, опять на том же самом месте, Сергей увидел всё того же старика татарина.
«Мӗн япала ку?» терӗ тӗлӗнсе Сергей, унтан вӑл ӑна кӗтсе тӑракан патне тӳрех утрӗ. «Что такое?» — удивился Сергей и прямо направился к поджидавшему.
Старик курнӑҫрӗ те ерипен юнашар утрӗ. Старик поздоровался и тихо пошёл рядом. — Ну, мӗн. — Ну что. — чӑтаймасӑр ыйтрӗ Сергей. — нетерпеливо спросил Сергей. — Ӑҫта эсӗ пӗрмаях пытанатӑн? — И куда ты всё прячешься? Каласа пар, мӗн санӑн унта… Рассказывай, что у тебя… Укҫа катӑк пачӗҫ-им?.. Обсчитали?… Улталарӗҫ-им?.. Обманули?… Кӳрентерчӗҫ-им?.. — терӗ. Обидели?…
— Улталарӗҫ, — терӗ старик, — тата укҫа та катӑк пачӗҫ — тӗрӗс. — Обманули, — равнодушно согласился старик, — и обсчитали — верно. Кӳрентерчӗҫ — тӗрӗс. И обидели… верно!
— Эсӗ халӗ те ӗҫлетӗн-и? — Ты и сейчас работаешь?
— Ҫук, — терӗ малтанхи пекех, хӑй ҫинчен нимӗн те каламан пекех, каларӗ старик. — Нет, — так же равнодушно, точно и не о нём шла речь, продолжал старик. — Ун чухне те Шалимов эпӗ сана шалӑпа панине асӑрхарӗ. — В тот раз Шалимов заметил, что я тебе жаловался. Тепӗр кунне ӗҫрен кӑларса ячӗ. На другой день уволил. Ватӑ эсӗ тет, начар ӗҫлетӗн, тет. Старый, говорит, плохо работаешь. Унччен, нимӗн те шарламан чухне, лайӑх ӗҫлеттӗм. А раньше, когда молчал, то хорошо работал. Кам шарламасть, вӗсем пурте аван. И все, кто молчит, тот хорош. Ӗнер каллех виҫҫӗшне каялла ячӗ — начар ӗҫлеҫҫӗ. Вчера троих опять отослал — плохо работают. Сана, тен, хӑйсем кайрӗҫ тесе каларӗ пуль. А тебе, может быть, сказал: сами ушли. Ӗҫ хакӗсем — йӳнӗ. Расценки низкие. Паллах, йӳнӗ, — Сергее ҫанӑран турткаласа, калать малалла старик. Конечно, низкие, — дёргая Сергея за рукав, продолжал старик. — Эпӗ ҫирӗм кубометр алтрӑм, укҫине вунулттӑшӑн пачӗҫ. — Я двадцать кубометров взял, а получил деньги за шестнадцать. Эпӗ пӗччен-им? А разве я один? Ун пеккисем нумай. Таких много. Тӑватӑ кубометр ӑҫта? Где четыре кубометра? Паллах, хакӗ йӳнӗ тухать. Конечно, выходит низкие. Эпӗ ӑна калатӑп, вӑл ҫиленет: «Эсӗ ман пуҫа ан ҫавӑр, эпӗ санран ытларах пӗлетӗп», тет. Я ему говорю, а он сердится: «Ты мне голову не путай, я тебя грамотней». Эпӗ асли патне, кайрӑм. Я пошёл к старшему. Вӑл мана: Эпӗ сирӗн ӗҫӗрсене пӗлместӗп. А он говорит: Я вашего дела не знаю. Эпӗ Шалимова хут — ведӑмӑҫ — тата укҫине паратӑп. Я даю Шалимову бумагу — ведомость — и деньги. Укҫине вӑл илет, хутне вара эсир алӑ пуссассӑн ман пата каялла илсе килет. Деньги он берёт, а бумагу с вашими расписками несёт мне обратно. Пурте тӗрӗс пулсан, эпӗ те вара — тӗрӗс, тетӗп. Если всё верно, то и я говорю — верно. Эсӗр унпа шут тӑвӑр, эпӗ сирӗн чӗлхӗре те пӗлместӗп, тахӑшӗ хӑйӗн хушаматне ҫырать, тахӑшӗ ҫыннӑнне ҫырать… Вы с ним считайтесь, а я и языка вашего не понимаю, кто свою мне фамилию распишет, кто чужую… Аллах пӗлет сире,» тет. Аллах вас разберёт. Паллах, аллах, — терӗ мӑшкӑланӑ пек кулса старик, унтан вӑл сасартӑк, ҫапла каласа сӑмахне пӗтерчӗ: Конечно, аллах, — с насмешкой повторил старик и совсем уже неожиданно закончил: — Сыв пул, начальник, спаҫипӑ! — терӗ.. — До свиданья, начальник, спасибо!
— Чим-ха, тӑхта-ха! — кӑшкӑрса илчӗ ӑна Сергей. — Погоди! — окликнул Сергей. — Чим-ха, ӑҫта васкатӑн эсӗ? — Постой, куда же ты? Атя манпа пӗрле, — терӗ. Пойдём со мной.
Анчах старик, курпунне кӑларса пӗр ҫаврӑнса пӑхмасӑрах, пит хӑвӑрт вӗтлӗхе кӗрсе кайрӗ. Но старик, сгорбившись и не оборачиваясь, быстро-быстренько шмыгнул в кусты.
Сергей иккӗмӗш участкӑна анчӗ те Шалимова тупса, хӑй патне чӗнсе килме хушрӗ. Сергей спустился на второй участок и попросил, чтобы ему нашли Шалимова. Вӑл нумайччен кӗтрӗ. Он ждал долго. Юлашкинчен вӑл янӑ ҫын килчӗ те, Шалимов урине ыраттарнӑ та килне кайнӑ, тесе пӗлтерчӗ. Наконец посланный вернулся и сказал, что Шалимов зашиб себе ногу и уехал домой.
Вӑл сарайсем патне кайрӗ те унта мӗн пурӗ те пӗр сакӑр ҫын кӑна пухӑннине курчӗ. Он пошёл к сараям и увидел, что там собралось всего человек восемь. Вӑл — мӗншӗн капла сахал пухӑнчӗҫ? тесе ыйтрӗ. Он спросил, почему так мало. Малтан ӑна хирӗҫ никам та нимӗн те чӗнмерӗ. Сначала ему не отвечали. Кайран вара паян ялта уяв иккенне ҫинчен каласа пачӗҫ. Но потом объяснили, что сегодня на деревне праздник. Вӑл мӗнле уявне ыйтрӗ. Он заинтересовался, какой же это праздник. Кӑштах нимӗн чӗнмесӗр тӑнӑ хыҫҫӑн: Шалимов ывӑлӗн виҫӗмкун ача ҫуралнӑ, тесе ӑнлантарса пачӗҫ. Тогда после некоторого молчания ему объяснили, что у шалимовского сына третьего дня родился ребёнок.
Пухӑннӑ ҫынсемпе Сергей калаҫас тесе темӗн чул тӑрӑшсан та, вӗсем ӑна мӗн кирлине ӑнланса илеймен пекех туйӑнчӗ. Сколько ни вызывал Сергей на разговор собравшихся, казалось, что они так и не поняли, чего он хочет.
Сергей ҫынсене киле ячӗ те лагерь патнелле кайрӗ. Сергей отпустил людей и пошёл к лагерю.
Вӑл ку ӗҫе тӗпчесе татичченех Шалимова халех ӗҫрен хӑваласа яма, тата райкомран тутар докладчикне яма ыйтас тесе шухӑш татса хучӗ. И тогда он решил, пока дело разберётся, Шалимова сейчас же выгнать, попросить в райкоме татарского докладчика.
Укҫа арчипе пӗрле пур ведӑмӑҫсем, документсем тата распискӑсем ҫухални ҫинчен аса илсе, Сергей Шалимов айӑплине кӑтартма ытла ҫӑмӑлах пулас ҫукки ҫинчен шухӑшларӗ. Вспомнив о том, что вместе со шкатулкой пропали все ведомости, документы и расписки, Сергей нахмурился.
Тӗттӗмленсех ҫитрӗ. Уже совсем стемнело. Сукмакран сулахаялла башня ишӗлчӗкӗсем кӑштах палӑракан пулчӗҫ. Влево от тропки расплывчато обозначались очертания башенных развалин.
Пит инҫетрен, лерен аялтан, вӗри ҫилпе пӗрле мусӑк сасси илтӗнсе килет. Очень издалека, снизу, вместе с порывами жаркого ветра доносилась музыка.
«Кая юлатӑп, Алька ҫиленет», тесе шухӑшласа илчӗ Сергей. «Опаздываю, — понял Сергей. — Алька рассердится».
Тӗмсем хыҫӗнче ҫутӑ йӑлтӑртатса илчӗ. За кустами блеснул огонь. Пӑшал сасси пит ҫывӑхра кӗрӗслетсе янраса кайрӗ те, Сергей сывлӑш чӗтресе илнине те, таҫта хӑйӗн пуҫӗ тӑрринче пульӑсем чул ту ҫине пырса шартлатнине те сисрӗ. Гулкий выстрел грянул так близко, что дрогнул воздух, и над головой Сергея с треском ударил в каменную скалу дробовой заряд.
— Кам вӑл? — тесе Сергей кӑшкӑрчӗ те чулсем хушшине ӳксе хӑйӗн браунингне туртса кӑларчӗ. — Кто? — падая на камни и выхватывая браунинг, крикнул Сергей.
Ӑна хирӗҫ никам та чӗнмерӗ. Сдержанное молчание было ей ответом. Вӗтлӗх шатӑртатни кӑна тахӑшӗ пит васкаса тарнине пӗлтерчӗ. Только хруст кустарника показал, что кто-то поспешно убегал прочь.
Сергей ура ҫине тӑчӗ, икӗ хутчен браунинга персе ярса сывлӑша янратрӗ. Сергей приподнялся и дважды выстрелил из браунинга в воздух. Вӑл итлесе тӑчӗ те, таҫта аякра такам кӑшкӑрса яни илтӗннӗ пек туйӑнчӗ ӑна. Он прислушался, и ему показалось, что уже далеко кто-то вскрикнул.
Унтан Сергей ура ҫине тӑчӗ те, браунингне аллинчен ямасӑрах, малалла утрӗ. Тогда Сергей встал, не выпуская из рук браунинга, он пошёл дальше. Вӑл ту урлӑ каҫса хӑйӗн умӗнче сарлака тикӗс ҫул пуҫланса кайичченех утса кайрӗ. И шёл так до тех пор, пока с перевала не открылась перед ним широкая, ровная дорога.
Аялта мусӑк хытӑрах та хытӑрах кӗрлет, лагерь площадки хӑй ҫутисемпе йӑлтӑртатни кунтан курӑнать. Музыка внизу играла громче, громче, а лагерная площадка сверкала отсюда всеми своими огнями.
Сергей браунингне пересрен сыхланмалла турӗ те кӗсйине чикрӗ, Алька патне тата хытӑрах утса кайрӗ. Сергей защёлкнул предохранитель, спрятал браунинг и ещё быстрее зашагал к Альке.
Лагерьти кӑвайт хыҫҫӑн тепӗр кунне ирхине ачасене пӗр сехет каярахран вӑратрӗҫ. Наутро после костра ребят разбудили часом позже. Линейка ҫине тухиччен чылай малтан ачасем Толька Шестакова инкек пулни ҫинчен пӗлнӗ. Ещё задолго до линейки ребята уже разведали про то, что с Толькой Шестаковым случилось несчастье. Анчах мӗн пулнине, мӗнле пулнине никам та йӗркелӗ пӗлеймен. Но что именно случилось и как, этого никто толком не знал. Ҫавӑнпа вӗсен пӗр вӗҫӗмсӗр пӗрин хыҫҫӑн тепӗри Натка патне чупа-чупа пырса ун ҫинчен ыйтнӑ. Поэтому к Натке подбегали с расспросами один за другим без перерыва. Чӑнах-и, Толька хӑйӗн урине хуҫнӑ? Верно ли, что Толька сломал себе ногу? Толькӑна ӗнерхи феерверк вӑхӑтӗнче феерверк катӑкӗ пуҫран пырса тивнӗ тени тӗрӗс-и? Верно ли, что Тольке во время вчерашнего фейерверка стукнуло осколком по башке? Тухтӑр Толька ӗнтӗ суккӑр та, хӑлхасӑр та пулать, ну урӑхла каласан, ухмах евӗрлӗ пулать тени тӗрӗс-и? Верно ли, что доктор сказал, что Толька теперь будет и слепой, и глухой, и вроде как бы совсем дурак? Е суккӑр анчах пулать-и? Или только слепой? Е хӑлхасӑр кӑна пулать-и? Или только глухой? Е хӑлхасӑр та мар, суккӑр та мар, анрашка кӑна пулать-и? — тесе аптӑратнӑ вӗсем Толькӑна. Или не глухой и не слепой, а просто полоумный? переживали они за Тольку.
Малтан Натка ыйтнине хирӗҫ каласа панӑ, анчах пурӗ пӗрех йӗри-таврах шавласа тӑнине курсан, тавлашнине тата темӗн кирлӗ мара сӳпӗлтетсе тӑнине курсан, вӑл ҫилене пуҫларӗ те, ҫак путсӗр, сӑмахсем ирхи апат вӑхӑтӗнче ытти отрядсене те ан сарӑлччӑр тесе хӑраса, нимӗн чӗнмесӗр ҫӳрекен Владика чӗнсе илчӗ те, ӑна халех, ирхине линейка ҫине тухсанах, ӗҫ мӗнле пулнине отряда каласа пама хушрӗ. Сначала Натка отвечала, но потом, когда увидела, что всё равно кругом галдят, спорят и несут какую-то чушь, она стала сердиться, и, опасаясь, как бы вздорные слухи во время общелагерного завтрака не перекинулись в другие отряды, она вызвала угрюмого Владика и попросила его, чтобы он сейчас же, на утренней линейке, вышел и рассказал отряду, как было дело.
Анчах Владик хуть темӗн тусассӑн та каласа пама килӗшмерӗ. Но Владик отказался наотрез. Натка ӑна йӑлӑнса та, ӳкӗтлесе те, хушса та пӑхрӗ, анчах ҫапах та нимӗн усси те пулмарӗ. Натка просила, уговаривала, приказывала, но всё было бесполезно. Ҫиленсе ҫитнӗ Натка ӑна куншӑн та астутарма пулчӗ те халичченхинчен пилӗк минут маларах сигнал пама хушрӗ. Раздражённая Натка посулила ему это припомнить и велела подать сигнал на пять минут раньше, чем обычно.
Пухӑнасса вӑрахчен пухӑнчӗҫ, шавласа строя тӑраҫҫӗ, йӗркесӗр те начар тикӗсленсе тӑраҫҫӗ. Собирались долго, строились шумно, бестолково, равнялись плохо. Владик, яланах шавлаканскер, тӗккелешекенскер, нимӗн чӗнмесӗр, никама та тӗккеленмесӗр, никам чӗннине те хирӗҫ чӗнмесӗр тӑрать. Против обыкновения, Владик стоял молча, никого не задирая и не отвечая ни на чьи вопросы.
Иоська та нимӗн шарламасӑр, халичченхинчен тимлӗреххӗн пӑхса Владика сӑнаса тӑрать. Молча и внимательней, чем обыкновенно, наблюдал за Владиком Иоська. Ӗнерхине манман пулмалла, тем ҫинчен пӗлсе илкеленӗ пулас та тем тума хатӗрленнӗ пулмалла вӑл. Очевидно, вчерашнее не забыл, что-то угадывал и к чему-то готовился.
Владик каланӑ тӑрӑх Натка Толькӑна мӗн пулни ҫинчен ачасене кӗскен каласа кӑтартрӗ. Со слов Владика, Натка коротко рассказала ребятам, как было дело с Толькой. Кирлӗ мар япаласем ҫинчен шухӑшласа кӑларнӑшӑн намӑслантарчӗ те отрядран харпӑр хӑй ирӗкӗпе тарнӑшӑн тепрере хытӑ айӑпласси ҫинчен, тата ҫапла харпӑр хӑй тӗллӗн хытланнинчен мӗн пулассине Толька Шестакова тӗслӗхе илсе пит лайӑх кӑтартса пачӗ. Пристыдила за нелепые выдумки и предупредила, что в следующий раз за самовольное бегство из отряда будет строго взыскано и что на случае с Толькой Шестаковым ребята теперь и сами могут убедиться, к чему такое самовольничанье приводит.
— Тӗрӗс мар! — тенӗ хирӗҫекен сасӑ пӗтӗм линейка тӑрӑх янраса кайрӗ. — Неправда! — прозвучал по всей линейке негодующий голос. — Ку пӗтӗмпех суя та тӗрӗс мар! — терӗ. — Всё это враки и неправда!
Натка, кам хулиганланнине шыраса, хӑмӑрланчӗ, унтан вӑл пит хӗрелсе кайнӑ Иоська кӑшкӑрнине курса, тӗлӗнсех кайрӗ. Натка нахмурилась, отыскивая того, кто хулиганит, и, к большому изумлению своему, увидела, что это выкрикнул красный и взволнованный Иоська. Ачасем хускалса пӑшӑлтатма пуҫларӗҫ. Ребята зашевелились и зашептались.
— Лӑпкӑ тарӑр! — хытӑ кӑшкӑрчӗ Натка. — Тишина! — громко окрикнула Натка. — Мӗншӗн вӑл пӗтӗмпех тӗрӗс мар тетӗн? — Почему говоришь, что всё неправда?
— Пӗтӗмпех тӗрӗс мар, — терӗ ӗнентерсех Иоська. — Всё неправда, — убеждённо повторил Иоська. — Ӗнер строя тӑнӑ чухне Владик Дашевски тем тума шӑрпӑк пытарчӗ. — Когда вчера строились, Владик Дашевский зачем-то спрятал спички. Эпӗ ӑна намӑслантартӑм, вӑл мана провокатор, терӗ. Я пристыдил его, а он назвал меня провокатором. Кӑвайт патӗнче вӑл та, Толька Шестаков та пулман, вӗсем иккӗшӗ те таҫта урӑх ҫӗрте пулнӑ. На костре ни его, ни Тольки не было, а бегали они ещё куда-то. Ӑҫта кайнине пӗлместӗп. А куда, не знаю. Инкекӗ кӑвайт патӗнчен таврӑннӑ чухне мар, урӑх ҫӗрте пулнӑ. И там, а не по дороге с костра с ними что-то случилось. Эпӗ провокатор мар, Дашевски суеҫӗ пӗтӗм отряда улталать, — терӗ. Я-то не провокатор, а Дашевский врун и обманывает весь отряд.
Ҫак сӑмахсем хыҫҫӑн Владик Иоська ҫине сиксе ларассине е ҫиленсе ҫитсе хӑйне тӳрре кӑларма тытӑнассине пурте кӗтсе тӑнӑ. Все были уверены, что после таких слов Владик набросится на Иоську или со злобой начнёт оправдываться. Анчах шап-шурӑ шурса кайнӑ Владик, тутисене йӗрӗнчӗклӗн чалӑштарса, нимӗн чӗнмесӗр тӑнӑ. Но побледневший Владик, презрительно скривив губы, стоял молча.
— Дашевски, — тесе ыйтрӗ унтан Натка тӳрех, — эсӗр ӗнер кӑвайт патӗнче пулманни тӗрӗс-и? — терӗ. — Дашевский, — в упор спросила Натка, — это правда, что вас вчера на костре не было?
Владик вырӑнтан сиккелемесӗр, ун еннелле пуҫне те пӑрмасӑрах нимӗн те чӗнмесӗр тӑчӗ. Не пошевельнувшись, не поворачивая даже к ней головы, Владик молчал.
— Дашевски, — терӗ вара ҫиленсе ҫитнӗ Натка. — Дашевский, — сердито сказала тогда Натка. — Паянах каҫхи доклад вӑхӑтӗнче кун ҫинчен пӗтӗмпех лагерь начальникне каласа паратӑп, халӗ стройран тух, ирхи апат тума эсӗ ху пӗччен уйрӑмӑн каятӑн, — терӗ. — Сегодня же на вечернем докладе обо всём этом будет сказано начальнику лагеря, а сейчас выйди из строя и завтракать пойдёшь отдельно.
Владик нимӗн чӗнмесӗр стройран тухрӗ те палатка еннелле кайрӗ. Ни слова не говоря, Владик вышел и завернул в палату.
Тепӗр минутран отряд юрласа аялалла апат ҫиме кайрӗ. Через минуту отряд с песней шёл вниз к завтраку. Владик ирхи апат тума каймарӗ. Завтракать Владик не пошёл совсем.
Кӑнтар апачӗ ҫисе выртса каннӑ хыҫҫӑн ачасем ҫара сӑрт пек тӗме ҫинче кам мӗн тӑвас тенӗ, ҫавӑнпа аппаланса ларнӑ. Уже после обеда, после часа отдыха, ребята занимались каждый чем хотел, на пустом холмике. Вӑл вӑхӑтра Владик хӗвелпе ӗнсе кайнӑ акаци сулхӑнӗ айӗнче салхулӑн ларнӑ. В это время под тенью спалённой солнцем акации, сидел невесёлый Владик. Пӗрре те вӑл шухӑшланӑ пек пулмарӗ… Всё вышло как-то не так… Темӗнле аван мар, йӗркелӗ мар пулса тӑнӑ. Вышло нелепо и бестолково.
Тӗрӗссипе каласан, Владикшӑн нимӗн те пулман пулсан авантарах пулӗччӗ; ӗнер Иоськӑпа вӑрҫни те, ӗнер Толькӑпа пулнӑ инкек те, Наткӑпа ирхине вӑрҫса илни те, ирхи намӑслӑ линейка та. В сущности, Владику очень хотелось, чтобы ничего не было: ни вчерашней ссоры с Иоськой, ни вчерашнего случая с Толькой, ни утренней ссоры с Наткой, ни позорной утренней линейки. Анчах пулнӑ япалана пурӗ пӗрех ниепле те тӳрлетме май ҫуккине кура, вӑл хут те мӗн пулин пултӑр, ним тусассӑн та каламастӑп, тесе шут тытрӗ. Но так как уже ничего поправить было нельзя, то он решил, что пусть будет, как будет, а он ни в чём не сознается, ничего не скажет. Начальник ҫӗр хут чӗнтӗр, пурӗ пӗрех ним чӗнмесӗр тӑрап, ан тив, кам мӗн шутлас тет, ҫапла шутлатӑр, — тенӗ вӑл хӑй ӑшӗнче. И хоть вызывай его сто начальников, он будет стоять молча, и пусть думают как хотят.
Хӳмен тепӗр енче савӑнса мечӗкле выляҫҫӗ. По ту сторону забора весело играли в мяч. Сасартӑк меч ҫӳлелле сирпӗнчӗ те, юпа ҫине пырса ҫапӑнчӗ, каялла сиксе ӳксе тӳрех Владик урисем патнелле кусса кайрӗ. Вдруг мяч взметнулся и, ударившись о столб, отлетел рикошетом и покатился прямо к ногам Владика.
Владик меч ҫине пӑхса илчӗ те вырӑнтан та сикмерӗ. Владик посмотрел на мяч и не пошевельнулся.
Хӳме леш енче чупкалама пуҫларӗҫ, мече шыраса унталла-кунталла чупса ҫӳреҫҫӗ, вӑл вырӑнтан та сикмерӗ, кӑшкӑрмарӗ те. Он не пошевельнулся и не крикнул даже тогда, когда за забором поднялась суматоха: все бегали, разыскивая потерянный мяч. Ҫапла шавланӑ хушӑра Иоська сасси кӑна янрать: Громче других раздавался недоумевающий голос Иоськи: «Вӑл акӑ ҫак еннелле вӗҫсе ывтӑнчӗ вӗт… «Да он же вот в эту сторону полетел… Эпӗ хам куртӑм кунталла сирпӗннине!» — тет. Я же видел, что в эту!»
«Мана мӗн ӗҫ?» тесе нимӗн ҫилӗсӗрех шухӑшларӗ те Владик, такам утса пынине илтсе, ирӗксӗр ҫӗртен тенӗ пек ҫаврӑнса пӑхрӗ. «Мне-то что?» — даже без злорадства подумал Владик и нехотя повернулся, заслышав чьи-то шаги.
Палламан ача пырса ларчӗ. Подошёл и сел незнакомый парнишка. Вӑл Владикран аслӑрах та тӗреклӗрех пулнӑ. Он был старше и крепче Владика. Вӑл кӳпшек пит-куҫлӑ, кӑвак супӑнпе сӗрсе янӑ пек пулнӑ, вӑл ҫакӑн пек шӑрӑх вӑхӑтра та сунас ернӗ пек ҫӑварне уҫнӑ. Лицо его было какое-то сырое, точно вымазанное серым мылом, а рот приоткрыт, как будто бы и в такую жару у него был насморк.
Вӑл кӗсье тӗпӗнчен табак пуҫтарса илчӗ, ҫӗр ҫинчен темӗнле хут татӑкӗ илчӗ те, Владика куҫ хӗссе илсе, пирус ҫавӑрса туртса ячӗ. Он наскрёб табаку, поднял с земли кусок бумаги и, хитро подмигнув Владику, свернул и закурил.
Кӗтесрен Иоська сиксе тухрӗ. Из-за угла выскочил Иоська. Владика курсассӑн, вӑл чарӑнса тӑма шутланӑччӗ, анчах мече курса, ун патне пырса, ӑна илчӗ те, ӳпкелешсе каларӗ:
— Мӗн эсӗ! Наткнувшись на Владика, он было остановился, но, заметив мяч, подошёл, поднял и укоризненно сказал: — Что же! Ман ҫине ҫиленетӗн те, саншӑн пурте айӑплӑ-им? Если ты на меня злишься, то тебе и все виноваты? Ачасем тем чул шыраса асапланчӗҫ, сана хӳме урлӑ ывӑтса яма та хӗн-им? Ребята ищут, ищут, а ты не можешь мяч через забор перекинуть? Эх, юлташ-и вара эсӗ? Какой же ты товарищ?
Иоська чупса кайрӗ. Иоська убежал.
— Куртӑн-и? — терӗ Владик, ҫав хӑй палламан ача еннелле ҫаврӑнса, хӑй кӳреннипе йӗрӗнчӗк сасӑпа. — Видал? — поворачиваясь к парню, презрительно сказал оскорблённый Владик. — Вӗсем мечне ывӑтса яраканӗсем, эпӗ вӗсене тупса памалла. — Они будут мяч кидать, а я им подкидывай. Тупнӑ ухмаха. Нашли дурака-подавальщика.
— Паллах, — терӗ ача, курӑк ҫине сурса, Владик каланипе килӗшсе. — Известно, — сплёвывая на траву, охотно согласился парень. — Вӗсене ҫав кӑна кирлӗ те. — Им только этого и надо. Пӑх-ха, мӗнле шатра питлӗскер килсе тухрӗ! Ишь ты какой рябой выискался!
Тӗрӗссипе, Владик халӗ ниме те кирлӗ мар япала ҫинчен каланине хӑй те туять. В сущности, озлобленный Владик и сам знал, что говорит он сейчас ерунду. Ҫак ача унпа килӗшсе ларас вырӑнне тавлашма пуҫласа, унпа килӗшмесен авантарах пулнӑ пулӗччӗ. И ему гораздо легче было бы, если бы этот парень заспорил с ним и не согласился. Анчах вӑл ача килӗшнӗ, ҫавӑнпа Владик тата ытларах ҫиленсе кайрӗ те, вара вӑл пӗтӗмпех ухмахла суя калаҫа пуҫларӗ: Но парень согласился, и поэтому раздражение Владика ещё более усилилось, и он продолжал совсем уж глупо и фальшиво:
— Вӑл хӑй звеновой та, ӑна йӗмне те хӑпартса памалла тесе шутлать пулмалла. — Он думает, что раз он звеньевой, то я ему и штаны поддерживай. Ҫук, ачам, суятӑн, халӗ ӗнтӗ тарҫӑсем ҫук, — терӗ. Нет, брат, врёшь, нынче лакеев нету.
— Паллах, — терӗ килӗшсе малтанхи пекех ача. — Конечно, — всё так же охотно поддакнул парень. — Вӗсем ҫавӑн йышши халӑх… — Это такой народ… Эсӗ вӗсен ҫӑварне пӳрнӳне чик, вӑл санӑнне пӗтӗм аллуна та ҫыртса татма хатӗр. Ты им сунь палец, а они и всю руку норовят слопать. Ҫапла ӗнтӗ вӗсен йӑхӗ. Такая уж ихняя порода.
— Мӗнле йӑх? — тӗлӗнсе ӑнланаймасӑр ыйтрӗ Владик. — Какая порода? — удивился и не понял Владик.
— Мӗн мӗнле йӑх? — Как какая? Кунта килсе кайнӑ ача — жид мар-и? Мальчишка-то прибегал — жид? Апла пулсан, йӑхӗ те ҫаплах. Значит, и порода такая!
Владик, ӑна пит-куҫӗнчен такам вӗлтӗренпе пит те хытӑ ҫатлаттарса илнӗ пек, ним тума аптӑраса ларчӗҫ. Владик растерялся, как будто бы кто-то со всего размаха хватил его по лицу крапивой.
«Акӑ вӑл мӗн иккен! «Вот оно что! Акӑ кам сан хутна кӗрет! — вӗҫрӗҫ шухӑшсем унӑн пуҫӗнче. — Иоська мӗнле пулсан та хамӑр ҫын… пионер… юлташ. Акӑ мӗн иккен!» Вот кто за тебя! — пронеслось в его голове. — Иоська всё-таки свой… пионер… товарищ. А теперь вон что!»
Мӗнле пулнине хӑй те астумасӑр, Владик сиксе тӑчӗ те мӗн пур вӑйӗпе ачана пуҫӗнчен яра пачӗ. Сам не помня как, Владик вскочил и что было силы ударил парня по голове. Хӑраса ӳкнӗ ача сулкаланса кайрӗ. Парень оторопело покачнулся. Анчах вӑл пысӑкрах та вӑйлӑрах пулнӑ. Но он был крупнее и сильнее. Вӑл путсӗр сӑмахсем каласа Владик ҫинелле тӑрӑнчӗ. Он с ругательствами кинулся на Владика. Анчах лешӗ, хӑйне ҫапнине пӑхмасӑрах, урса кайса малалла ывтӑнчӗ, ача сасартӑк хӑраса ӳкрӗ те, сирпӗнсе кайнӑ картусне аран-аран ярса тытса, табакпа шӑрпӑкне унтах пӑрахса хӑварса, ҫухӑра-ҫухӑра тара пачӗ. Но тот, не обращая внимания на удары, с таким бешенством бросался вперёд, что парень вдруг струсил и, кое-как подхватив фуражку, оставив на бугре табак и спички, с воем кинулся прочь.
Владика ӑн кӗнӗ ҫӗре унпа юнашар никам та пулман. Когда Владик опомнился, то рядом уж никого не было. Хӳме хыҫӗнче паҫӑрхи пекех мечӗкле сатуррӑн та савӑнӑҫлӑн выляҫҫӗ. За стеною всё так же задорно и весело играли в мяч. Мӗн пулнине унта, паллах, нимӗн те илтмен курӑнать. Очевидно, там ничего не слыхали.
Владик хӑйне тӑрӑххӑн пӑхса илчӗ. Владик осмотрелся. Кӑвак тӗслӗ-ҫанӑсӑр кӗпе тӑрӑх хӗп-хӗрлӗ паллӑ вырӑнсем сарӑлса тӑнӑ. По серой безрукавке расплывались ярко-красные пятна. Вӑл сӑмсине аллипе тытса пӑхрӗ — сӑмсинчен юн тумлать. Он потрогал рукою нос: из носа капала кровь. Вӑл вӗтлӗхсем хушшине пытанма шутланӑччӗ, сасартӑк Алькӑна курах кайрӗ. Он хотел спрятаться в кусты, как вдруг увидел Альку.
Сывлӑшран пӳлӗннӗ Алька мӗн пурӗ те Владикран пилӗк-ултӑ утӑмра кӑна тӑрса, Владик ҫине пит те тинкерсе те шеллесе пӑхса тӑнӑ. Запыхавшийся Алька стоял всего в пяти-шести шагах и внимательно, с сожалением смотрел на Владика.
— Сана леш мӑнтӑрри хӗнесе пӗтерчӗ-им? — терӗ ерипен Алька. — Это тебя толстый избил? — тихо спросил Алька. — Мӗншӗн вӑл хӑй тата ӳлесе тарчӗ? — А отчего он сам ревел? Эсӗ те ӑна лектертӗн-им? Ты ему дал тоже?
— Алька — терӗ хӑраса ӳкнӗ Владик. — Алька, — пробормотал испуганный Владик. — Кай… эсӗ ан кай-ха… эпир иксӗмӗр пӗрле халех, терӗ. — Иди… ты не уходи… мы сейчас вместе.
Вӗсем вӗтлӗхсем хушшине кӗрсе кайрӗҫ. Они ушли в глубь кустов. Унта Владик ларчӗ те пуҫне каялла ывӑтрӗ. Там Владик сел и закинул голову. Юн кайма чарӑнчӗ, анчах ҫанӑсӑр кӗпе ҫинчи хӗп-хӗрлӗ паллӑсемпе пит-куҫ ҫинчи чӗркеленӗ паллӑ юлчӗҫех. Кровь утихла, но ярко-красные пятна на безрукавке и ссадина пониже виска остались.
Пӗр юн тумламӗсем кӑна пулсассӑн, пуҫа хӗвел пӗҫернипе юн кайрӗ теме те пулаччӗ. Если бы только пятна крови, можно было бы сослаться на то, что напекло солнцем голову. Чӗркеленнӗ паллӑ кӑна пулнӑ пулсан чӗркелекен япала ҫине пырса перӗнсе чӗркеленнӗ теме пулаччӗ. Если бы только ссадина, можно было бы сказать, что оцарапался о колючки. Анчах вӗсем иккӗшӗ те пӗрле чухне кам ӗненӗ ӗнтӗ? Но когда всё вместе, кто поверит? Ӗнерхипе паянхи хыҫҫӑн кам ӗненӗ ӗнтӗ? Кто же поверит после вчерашнего и после сегодняшнего? Ҫапӑҫасси мӗнле пулнине, мӗншӗн пулнине ӑнлантарса пама тата хӑйне хӑй тӳрре кӑларма май пури? И можно ли объяснить, оправдаться, как и почему случилась драка? Ҫук, каласа ӑнлантарса пама ҫук, нимле те май килмест… Нет, объяснить нельзя никак…
— Алька, — терӗ Владик хӑвӑрт калаҫма тытӑнса, — эсӗ ан кай. — Алька, — быстро заговорил Владик, — ты не уходи. Атя иксӗмӗр хӑвӑрт тинӗс хӗррине чупса кайса килер. Давай с тобой скоренько сбегаем к морю. Эпӗ унта чул тӗми хыҫӗнче вырӑн пӗлетӗп. Я за утёсом место знаю. Унта нихҫан та никам та пымасть… Там никогда никого нет… Эпӗ кӗпене чӳхесе илем. Я выполощу рубашку. Каялла чупса килнӗ тӗле вӑл типсе те ҫитет — никам та асӑрхас ҫук. Пока назад добежим, она высохнет — никто и не заметит.
Айӑккинчи ҫулпа вӗсем тинӗс хӗррине анчӗҫ. Боковой дорожкой они спустились к морю. Алька чулсем хушшинче ларса чулсенчен башня тума тытӑнчӗ, Владик кӗпине хыврӗ те шыв патне анчӗ. Алька уселся за глыбами и начал сооружать из камешков башню, а Владик снял безрукавку и пошёл к воде.
Каҫхине шторм пулнӑ та пур кирлӗ мара ҫыран хӗрринелле илсе килнӗ, ҫыран хӗрринче шыв сарӑрах тӗслӗ, пӑтранчӑк пулнӑ. Но так как ночью был шторм и к берегу натащило всякой дряни, у берега вода было желтоватой с какой-то грязью.
Владик труҫикне хыврӗ те пилӗк таран шыва кӗрсе кайрӗ. Владик снял трусики и зашёл в воду подальше. Кунта шывӗ тӑрӑ та ҫутӑ пулнӑ. Здесь вода была чистая. Владик васкаса хӑйӗн кӗпине чӳкеме пуҫларӗ. Владик начал поспешно прополаскивать безрукавку.
«Нимех те мар, — шухӑшларӗ вӑл, — ҫӑватӑн та типет, никам та асӑрхамасть. «Ничего, — думал он, — выстираю, высохнет, и никто не заметит. Ну, лагерь начальникӗ патне е лагерь советне чӗнтерӗҫ. Ну, вызовут к начальнику или на совет лагеря. Паллах ӗнтӗ, ятлаҫҫӗ. Ну конечно, выговор. Юрӗ, чӑтӑп, иртсе каять. Ладно, стерплю, обойдётся. Толька сывалса ҫитсен, вара пӗтӗмпех урӑхла тума пуҫлама юрать», — терӗ. А потом выздоровеет Толька, и тогда можно начать по-другому, по-хорошему…»
«Ах, анчӑк! — иленсе аса илчӗ вӑл кӑвак пит-куҫлӑ ачана. «Ах, собака! — злорадно вспомнил он серомордого парня. — Мӗнле, туянтӑн-и? — Что получил? Тупнӑ хӑй валли юлташ!» Тоже нашёл себе товарища!»
Вӑл мӑй таран шыва кӗрсе ларчӗ, пит-куҫне тата чӗркеленине ҫуса тасатрӗ. Он окунулся до шеи, обмыл лицо и ссадину.
Сасартӑк ӑна такам ятпа чӗннӗ пек туйӑнчӗ. И вдруг ему почудилось, что кто-то гневно окликнул его по имени. Вӑл шартах сикрӗ, йӑрст тӑчӗ те сӑрт ҫинчи площадка ҫинче Натка тӑнине, ӑна пӳрнипе юнанине курах кайрӗ. Он вздрогнул, выпрямился и увидел, что на площадке сверху скалы стоит Натка и грозит ему пальцем.
Вӑл ҫапла нумаях тӑмарӗ, аллипе сулчӗ те ҫухалчӗ. Так она постояла немного, махнула рукой и исчезла.
Ҫав самантрах Владик унӑн хӑтӑласси ҫинчен нимӗнле шанчӑк та ҫуккине, пуҫӗпех пӗтнине, ыранах ӗнтӗ ӑна отрядран кӑларса киле ярассинчен тӗнчере нимӗн те хӑтарма пултарас ҫуккине ӑнланса илчӗ. И в ту же минуту Владик понял, что теперь надежды на спасение нет, что погиб он окончательно, бесповоротно и ничто в мире не может спасти от того, чтобы его завтра же не выставили из отряда и не отправили домой.
Ҫак пысӑк лагерьӗн хӑйӗн саккунӗсем сахал мар пулнӑ. Было немало своих законов у этого огромного лагеря. Кирек ӑҫти пекех вӑл саккунсене е пӑснӑ е вӗсенчен иртсе кайкаланӑ. Как и всюду, нередко законы эти обходили и нарушали. Ытти ҫӗрти пекех, айӑплисене тытнӑ, тӑрӑ шыва кӑларнӑ намӑслантарнӑ, наказани панӑ. Как и всюду, виновных ловили, уличали, стыдили и наказывали. Анчах час-часах каҫарнӑ. Но чаще всего прощали.
Тӗксӗм Мурманск патӗнчен кӑнтӑра чи малтан килнӗ ачасем валли кунта йӑлтӑртатса ҫутатакан хӗвел ытлашши пулнӑ. Слишком здесь много было сверкающего солнца для ребёнка, приехавшего впервые на юг из-под сумрачного Мурманска. Сивӗ Архангельск патӗнчен кунта янӑ ачасене улмуҫҫисем, груша йывӑҫҫисем, сливӑсем, иҫӗм-ҫырли кунта ытла та илемлен чечекленсе, ешӗрсе ӳснӗн туйӑннӑ. Слишком здесь пышно цвела удивительная зелень, росли яблоки, груши, сливы, виноград для парнишки, присланного из-под холодного Архангельска.
Уҫӑ вырӑн варсем, шавласа юхан ҫырмасем, вӑрттӑн уҫланкӑсем, халиччен курман чечек сачӗсем кунта Вӑтам Азири пуш хирсенчен, Лапландири тундрӑсенчен е Каспи тинӗсӗ хыҫӗнчи савӑнӑҫсӑр, вӗҫӗмсӗр ҫеҫен хирсенчен килнӗ хӗрачасемшӗн ытла час-часах тӗл пулкаланӑ. Слишком здесь часто попадались прохладные ущелья, журчащие потоки, укромные поляны, невиданные цветники для девчонки, приехавшей из пустынь Средней Азии, из тундр Лапландии или из безрадостных, бескрайних степей Закаспия.
Вӗсене хӗвелшӗн те, улмуҫҫисемшӗн те, иҫӗм-ҫырлишӗн те, татнӑ чечексемшӗн те, ларса лапчӑтнӑ ешӗл курӑкшӑн та каҫарнӑ. И прощали за солнце, за яблони, за виноград, за сорванные цветы, за примятую зелень. Анчах тинӗсшӗн нихҫан та каҫарман. Но за море не прощали никогда.
Нумай ҫул ӗлӗкрех никамсӑр, пӗчченех тинӗсре шыва кӗнӗ чухне пӗр вуникӗ ҫулхи пионер тинӗсе путнӑранпа лагерьте никам пырса тӗкӗнмелле мар, никама шеллемен саккун ҫирӗпленсе тухнӑ: кам ыйтмасӑр, вӗсене никам пӑхса тӑман чухне, шыва кӗме каять, ҫавсене пурне те ҫийӗнчех лагерьтен кӑларса киле ямалла тунӑ. С тех пор как много лет тому назад, купаясь без надзора, утонул в море двенадцатилетний пионер, незыблемый и неумолимый вырос в лагере закон: каждый, кто без спроса, без надзора уйдёт купаться, будет тотчас же выписан из лагеря и отправлен домой.
Ҫак пӗр шелсӗр саккунран лагерь нихҫан та пӑрӑнман, каялла та чакман. И от этого беспощадного закона лагерь не отступал ещё никогда.
Владик шывран тухрӗ, ҫанӑсӑр кӗпине хытӑ пӑрса типӗтрӗ, тӑхӑнчӗ те шухӑша кайса Алькӑна аллинчен ҫавӑтрӗ. Владик вышел из воды, крепко выжал безрукавку, оделся и взял Альку за руку.
Вӗсем ҫыран хӗррине кайрӗҫ те ту ҫинчен йӑтӑнса аннӑ калама ҫук пысӑк чулсенчен пулса ларнӑ чул хула ҫине пырса тӗкӗнчӗҫ. Они прошлись вдоль берега и наткнулись на каменный городок из гигантских глыб, рухнувших с горной вершины. Вӗсем пӗр чулӗ ҫине ларчӗҫ те, кӑпӑклӑ хумсем шавлас та, урамсем тӑрӑх кӗрлесе пушӑ площадсем тӑрӑх та, урамсем тӑрӑх ҫӳрени ҫине нумайччен пӑхса ларчӗҫ. Они сели на обломок и долго смотрели, как пенистые волны с шумом и ворчаньем бродят по пустынным площадям и уличкам.
— Пӗлетӗн-и, Алька, — йӑл кулса ярса, калаҫма пуҫларӗ Владик. — Знаешь, Алька, — грустно заговорил Владик. — Эпӗ ун чухне сан пекех пӗчӗкҫӗ пулнӑ, тен тата кӑштах пӗчӗкрех пулнӑ пулӗ, ун чухне эпир кунта пурӑнман… — Когда я был ещё маленьким, как ты, или, может быть, немножко поменьше, мы жили тогда не здесь. Совет ҫӗршывӗнче мар. Не в Советской стране. Акӑ пӗрре эпир вӑрмана кайрӑмӑр. Вот один раз пошли мы с сестрой в рощу. Влада аппа ун чухне пысӑк пулнӑ ӗнтӗ — вунҫичӗ ҫулта пулнӑ вӑл. А сестра, Влада, уже большая была — семнадцать лет. Ҫитрӗмӗр эпир вӑрмана. Пришли мы в рощу. Вӑл уҫланкӑна выртрӗ. Она легла на полянке. Каях, чупкаласа ҫӳре, тет, эпӗ кунта кӗтсе выртӑп, тет. Иди, говорит, побегай, а я тут подожду. Эпӗ, халь пекех астӑватӑп ӗнтӗ, сасартӑк «фю-ф,» тенине илтрӗм. А я, как сейчас помню, услышал вдруг: «фю-фю». Пӑхатӑп — пӗр кайӑк йывӑҫ ҫинчен йывӑҫ ҫине сике-сике ларать. Смотрю — птичка с куста на куст прыг, прыг. Эпӗ ун хыҫҫӑн ерипен пыратӑп. Я тихонько за ней. Вӑл ҫаплах сикет, эпӗ пӗрмаях ун хыҫҫӑн та ун хыҫҫӑн. Она всё прыгает, а я за ней и за ней. Инҫе кайнӑ пулнӑ эпӗ. Далеко зашёл. Вара вӑл вӑрр! вӗҫрӗ те йывӑҫ тӑррине ларчӗ. Потом вспорхнула — и на дерево. Пӑхатӑп, йывӑҫ ҫинче унӑн йӑви пур. Гляжу — на дереве гнездо. Эпӗ унта кӑштах тӑтӑм та кайрӑм каялла. Постоял я и пошёл назад. Пыратӑп, пыратӑп — никам та ҫук. Иду, иду — нет никого. Эпӗ кӑшкӑратӑп: «Влада!» — тетӗп. Я кричу: «Влада!» Ҫук, чӗнмест мана хирӗҫ. Не отвечает. Эпӗ шухӑшлатӑп: «Шӳт турӗ пулмалла». Я думаю: «Наверно, пошутила». Тӑтӑм-тӑтӑм, кӗтрӗм-кӗтрӗм, кӑшкӑратӑп: «Влада!» — тетӗп. Постоял, подождал, кричу: «Влада!» Ҫук, хирӗҫ чӗнмест. Нет, не отвечает. Мӗн пулчӗ апла? Что же такое? Сасартӑк пӑхатӑп, пӗр вӗтлӗх тӗми патӗнче темӗскер хӗрлӗскер выртать. Вдруг, гляжу, под кустом что-то красное. Илтӗм те пӑхатӑп — ку ӗнтӗ унӑн кӗпи ҫинчи хӑю пулчӗ. Поднял, вижу — это лента от её платья. Ах, акӑ мӗнле иккен! Ах, вот как! Апла эпӗ аташса кайман иккен. Значит, я не заблудился. Апла ку хайхи уҫланкӑ иккен, вӑл мана улталанӑ та манран хӑтӑлас тесе хӑюне юриех пӑрахнӑ иккен. Значит, это та самая поляна, а она просто меня обманула и нарочно бросила, чтобы отделаться. Юрать тата вӑрманӗ, килтен ҫывӑх та ҫулӗ хам пӗлекенскер. Хорошо ещё, что роща близко от дома и дорога знакомая. Эх, ҫиленсе ҫитрӗм эпӗ ҫавӑн чухне. И до того я тогда обозлился. Ҫул тӑрӑшшӗпе ӑна хам ӑшра ухмах, йӗксӗк тесе тата темӗн тепӗр сӑмахсемпе вӑрҫса пытӑм. Всю дорогу ругал её про себя дурой, дрянью и ещё как-то. Киле чупса ҫитрӗм те кӑшкӑратӑп: «Владка ӑҫта? Ну, ан тив киле ан килтӗр луччӑ вӑл!» тетӗп. Прибежал домой и кричу: «Где Владка? Ну, пусть лучше она теперь домой не ворочается!» Анне хӑрасах ӳкрӗ. А мать как ахнет. Юзефа асанне ман хыҫран сиксе илчӗ те янратса ячӗ мана ӗнсерен пӗрре, иккӗ. А бабка Юзефа подпрыгнула сзади да раз меня по затылку, два по затылку! Эпӗ тӑратӑп — нимӗн те ӑнланмастӑп. Я стою — ничего не понимаю.
Кайран вара мана каласа кӑтартрӗҫ. А потом уж мне рассказали. Эпӗ кайӑк хыҫҫӑн чупнӑ вӑхӑтра ун патне икӗ жандарма пынӑ та ӑна тытса кайнӑ. Пока я за птицей гонялся, пришли два жандарма, взяли её и увели. Вӑл мана хӑратас мар тесе, юриех кӑшкӑрман иккен. А она, чтобы не пугать меня, нарочно не крикнула. Эх, ахалех эпӗ ӑна вӑрҫса кӑшкӑрса пӗтертӗм. И вышло, что зря я только на неё кричал и ругался. Эх, Алька, хурлантӑм вара эпӗ кайран, анчах нимӗн тума та ҫук. Горько мне потом было, Алька.
— Вӑл халь те тӗрмере ларать-и? — тесе ыйтрӗ пӗр сӑмахне те илтмесӗр юлман Алька. — Она и сейчас в тюрьме сидит? — спросил не пропустивший ни слова Алька.
— Халӗ те ларать. — И сейчас сидит. Анчах халӗ вӑл ун чухнехи пирки мар, виҫҫӗмӗш хут ларать. Только она уже не в тот, а в третий раз сидит. Эпӗ, Алька, ҫак кунсенче пӗрмаях килтен ҫыру кӗтрӗм. Я, Алька, все эти дни из дома письма ждал. Амнисти пулать, тетчӗҫ, пурте эпир: ахаль те ӗнтӗ тӑватӑ ҫул ларать — тен, кӑларӗҫ, тесе шухӑшлаттӑмӑр. Говорили, что будет амнистия, все думали: уж и так четыре года сидит — может быть, выпустят. Виҫӗм кунне ҫыру килчӗ: ҫук, кӑларман. А позавчера пришло письмо: нет, не выпустили. Темӗскерле унта урӑх партисенчисене кӑларнӑ тет. Каких-то там из других партий повыпускали. Коммунистсене ҫук… кӑлармаҫҫӗ… А коммунистов — нет… не выпускают…
…Унтан тепӗр кунне эпӗ вӑрмана пӗчченех кайрӑм та ҫиленнипе кайӑк йӑвине ҫӗмӗртӗм, кайӑкне чулпа пит хытӑ петӗм те, кӑшт ҫех ӑна тивеймерӗ, вӑл аран аран вӗҫкелесе хӑтӑлчӗ. А потом на другой день пошёл я уже один в рощу и назло гнездо разорил и в птицу камнем так свистнул, что насилу она увернулась.
— Владик, вӑл айӑплӑ-и вара? — Разве ж она виновата, Владик?
— Эпӗ ун чухне кам айӑплине пӗлнӗ-им? — ҫиленсе каларӗ Владик хирӗҫ. — А знал я тогда, кто виноват? — сердито возразил Владик. Вара сасартӑк паян мӗн вулани ҫинчен аса илсе, вӑл часах лӑпланчӗ. И вдруг, вспомнив о том, что сегодня случилось, он сразу притих.
— Ыран мана отрядран хӑваласа кӑлараҫҫӗ, — терӗ вӑл Алькӑна кӗскен ӑнлантарса парса. — Завтра меня из отряда выгонят, — объяснил он Альке. — Эсӗ чулсем хушшинче вылянӑ чухне Натка мана ҫӳлтен курчӗ. — Пока ты за скалой играл, Натка меня сверху увидела.
— Эсӗ шыва кӗмен, эсӗ кӗпӳне кӑна чӳхерӗн вӗт! — терӗ тӗлӗнсе Алька. — Так ты же не купался, ты только безрукавку полоскал! — удивился Алька.
— Кам ӗненӗ? — А кто поверит?
— Эсӗ чӳхенӗ кӑна тесе, тӗрӗссине кала! — терӗ Владика куҫран пӑхса Алька. — А ты правду скажи, что только полоскал, — заглядывая Владику в лицо, взволновался Алька.
— Кам манӑн тӗрӗслӗхе ӗненӗ ӗнтӗ? — А кто теперь моей правде поверит?
— Ну, эпӗ калатӑп. — Ну, я скажу. Эпӗ, Владик, пӗтӗмпех курнӑ вӗт. Я же, Владик, всё видел. Эпӗ вылянӑ пулсан та пурне те курнӑ вӗт. Я играл, а сам всё видел.
— Эсӗ пӗчӗккӗ-ха, кулса ячӗ Владик. — Так ты ещё малыш! — рассмеялся Владик.
Владик Алькӑна аллинчен хытӑ ярса тытрӗ. Владик крепко схватил Альку за руку. Вӑл вӑрӑммӑн сывласа илчӗ те чӑн та тӗрӗссипех ыйтрӗ: Он вздохнул и уже серьёзно попросил:
— Ҫук эсӗ нимӗн те ан шарла ӗнтӗ. — Нет, ты уж лучше помалкивай. Сана та лекӗ тата манпа ҫыхланнӑшӑн. А то и тебе попадёт: зачем со мной связался? Мана тата начартарах пулӗ: сана тинӗс хӗррине мӗншӗн сӗтӗрсе кайнӑ тесе айӑплӗҫ. Да мне ещё хуже будет, зачем я тебя к морю утащил. Каяр, Алька! Идём, Алька. Эх, эсӗ! Эх, ты! Кам сана ҫакӑн пек пӗчӗкскере, тӗнчене ҫуратса янӑ? — терӗ. И кто тебя, такого малыша, на свет уродил?
Алька ним те шарламарӗ. Алька помолчал.
— Ман аннене те тӗрмере вӗлернӗ, — терӗ кӗтмен ҫӗртен Алька, нимӗн тума аптӑраса тӑракан Владик ҫине хӑйӗн лӑпкӑ та вырӑсла мар куҫӗсемпе тӳрех пӑхса илчӗ. — А моя мама тоже в тюрьме была убита, — неожиданно ответил Алька и прямо взглянул на растерявшегося Владика своими спокойными нерусскими глазами.
Каҫхи апат тума отряд Наткӑсӑрах кайрӗ. Ужинать отряд ходил без Натки. Натка больницӑна кайнӑ та, унта тухтӑра нумайччен кӗтмелле пулнӑ пирки, вӑл унта чылай вӑхӑт ирттернӗ. Натка долго проканителилась в больнице, где ей пришлось ожидать доктора, занятого в перевязочной.
Толькӑн ӗҫӗсем ытла начарах пулман: виҫӗ ҫӗртен вӑл ыраттарнӑ тата кӑштах сыпӑ сикнӗ пулнӑ унӑн. С Толькой оказалось уж не так плохо: три ушиба и небольшой вывих. Натка ӗҫ начартарах пулать пуль, тесе хӑранӑччӗ. Натка боялась, что будет хуже.
Каялла таврӑннӑ чухне ӑна библиотекӑна чӗнсе илчӗҫ. На обратном пути её окликнули из библиотеки. Унта ӑна кулкаласа тенӗ пек виҫӗ кӗнеке кӑтартрӗҫ, вӗсенчен иккӗшӗнне страницисене ҫурса илнӗ, пӗринне ӳкерчӗкне касса илнӗ пулнӑ. Там ей ехидно показали две книжки с вырванными страницами и одну с вырезанной картинкой. Икӗ кӗнеки пирки Натка нимӗн те пӗлмен, виҫҫӗмӗшӗ пирки вӑл комсомол библиотекарьне: вӑл суять, вӑл ӳкерчӗке кӗнеке отрядра пуличченех касса илнӗ пулнӑ, тесе каларӗ. Про две книжки Натка ничего не знала, а про третью сказала комсомольскому библиотекарю, что он врёт и что картинка эта была вырезана ещё до того, как книжка побывала в её отряде. Библиотекарь тавлашма тытӑнчӗ. Библиотекарь заспорил. Натка ҫиленсе кайрӗ те тухса кайма тӑрсассӑн алӑк патне ҫитсен вӑл Бубякин октябренока килти выльӑх-чӗрлӗхсем ҫинчен ҫырнӑ кӗнеке парас вырӑнне Фламарион ҫырнӑ астрономи кӗнекине парса яни ҫинчен астутарчӗ. Натка вспылила и уже от двери назло напомнила ему, как он всучил недавно октябрёнку Бубякину вместо книги о домашних животных популярную астрономию Фламмариона.
Выҫӑскер, ывӑннӑскер, вӑл столовӑя вӗҫтерчӗ. Голодная и усталая, она понеслась в столовую. Унта сӗтел ҫинчен тахҫанах пуҫтарса илнӗ те, ӑна валли икӗ помидор тата пӗҫернӗ сивӗ ҫӑмарта кӑна хӑварнӑ. Там уже давно всё убрали, и ей досталось только два помидора да холодное варёное яйцо.
Вӑл отряда кайрӗ, анчах унта, юри тенӗ пекех, кӗпе-йӗм параканӗ ӑна хӑйӗн хучӗсемпе тата шутлассипе кӗтсе тӑнӑ. Она вернулась в отряд, но там, как нарочно, уже поджидала её кастелянша со своими бумагами и подсчётами. Натка унтан хӑтӑлма ӗлкӗреймерӗ. Увернуться Натка не успела.
— Сирӗн миҫе сӑмса тутӑрӗ ҫухалнӑ? — тесе ыйтрӗ вӑл, Наткӑран ирӗксӗрех хӑйпе юнашар лартса, тата хӑйӗн ҫырнӑ хучӗсене васкамасӑр саркаласа хурса. — Сколько у вас потеряно носовых платков? — спросила кастелянша, решительно усаживая рядом с собой Натку и неторопливо раскладывая свои записки.
— Миҫе? — тесе вӑрӑммӑн сывласа илчӗ те, Натка хӑй ӑшӗнче пӳрнисене хуҫлата-хуҫлата шутлама пуҫларӗ. — Сколько? — вздохнула горько Натка и начала про себя подсчитывать по пальцам. — Ваҫҫа! — кӑшкӑрчӗ вӑл унтан чупса иртсе каякан октябренока Бубякина. — Вася! — крикнула она пробегавшему октябрёнку Бубякину. — Чупса кайса, звеновойсене чӗнсе кил-ха. — Сбегай позови звеньевых. Розӑна ан та шыра — вӑл аялта. Только Розу не ищи — она внизу. Тата ҫакна ыйтса пӗл: Карасиков хӑйӗн тутӑрне тупнӑ-и, тупман-и? А потом узнай, нашёл Карасиков свой платок или нет. Тупайман пулмалла вӑл тирпейсӗр. Наверно, растрёпа, не нашёл.
— Вӑл ӗнер ман ҫине сурчӗ, — терӗ Ваҫҫа, — эпӗ унпа урӑх ҫӳреместӗп те, вылямастӑн та. — Он на меня вчера плюнул, — мрачно заявил Вася, — и я с ним больше не вожусь.
— Вылясса ан выля эппин, анчах чупса кайса кил. — Ну, не водись, а сбегай. Чимӗр-ха, ак эпӗ сирӗнпе линейка ҫине тухсан, ун пирки калаҫӑп-ха, тесе хӑтӑрчӗ Натка. Вот погодите, я с вами поговорю на линейке, — пригрозила Натка. Унтан, кӗпе-йӗм параканӗ еннелле ҫаврӑнса, вӑл ҫапла каларӗ. И, обернувшись к кастелянше, она продолжала.
— Питшӑллисем пирӗн тӑваттӑ ҫук. — Полотенец у нас уже четырёх не хватает. Галстуксем ӗнер пурин те пурччӗ. Галстуки ещё вчера у всех были. Эпир тата пирӗн ачасем вӗтлӗхсем хушшинче такамӑнне тепӗр икӗ панама, пӗчӗк минтер тата пӗр сӑран сандали тупнӑ. А вчера наши ребята в кустах подобрали две чужие панамы, маленькую подушку и один кожаный сандалий. Тӑхтӑр-ха эсир ҫырмашкӑн, Марта Адольфовна, халех ак звеновойсем килеҫҫӗ тен галстуксем те ҫитмеҫҫӗ пуль. Погодите записывать, Марта Адольфовна, сейчас звеньевые придут — может быть, и галстуков уже не хватает. Эпӗ нимӗн те пӗлместӗп. Я ничего не знаю. Эпӗ паян темӗн кунӗпех пуҫа сӗрӗм тивнӗ пек ҫӳретӗп. Я сегодня весь день как угорелая.
Натка ҫаврӑнса пӑхрӗ те, ӑна Алька ҫанӑран ерипен туртнине курчӗ. Натка обернулась и увидела, что её тихонько трогает за рукав Алька.
— Ну, мӗн кирлӗ сана? — тесе ыйтрӗ вӑл ҫиленмесӗр, анчах ытти чухнехи пек кӑмӑллах та мар. — Ну, что тебе? — спросила она не сердито, но и не совсем так приветливо, как обыкновенно.
— Итле-ха, мӗн калӑп эпӗ сана, — терӗ Алька ерипенрех, Марта Адольфовна ан илттӗр тесе. — Знаешь что? — негромко, так, чтобы не услышала кастелянша, заговорил Алька. — Эпӗ сана шырарӑм, шырарӑм… — А я тебя искал, искал… Пӗлетӗн-и… Ты знаешь… Вӑл нимӗн те айӑплӑ мар. Он совсем не виноват. Эпӗ хам унта пулнӑ, пӗтӗмпех курса тӑтӑм. Я сам был и всё видел.
— Кам айӑплӑ мар? — тесе ыйтрӗ Натка, вара вӑл, Алька каланине итлесе пӗтермесӗрех, ҫапла каларӗ: — Кто не виноват? — рассеянно спросила Натка и, не дослушав, сказала:
— Ӗнерхи ҫанӑсӑр кӗпесем иккӗшӗ те, Марта Адольфовна, пирӗн мар вӗсем. — А две вчерашние безрукавки, Марта Адольфовна, это совсем не наши. Пирӗн ун пек ачасем те ҫук. У нас и ребят таких нет. Вӗсем ҫитӗннӗ ҫынсене те юрӑхлӑ. Это на здорового дядю. Тен, пӗрремӗш отрядра ун пеккисем ик-виҫӗ ҫын пулӗҫ-и. Манӑн… ӑҫтан пултӑр ун пеккисем?.. Может быть, в первом отряде два-три таких наберётся. А у меня… откуда же?
— Вӑл нимӗн те айӑплӑ мар, — тата ерипентерех те хускалсарах калать Алька. — Он совсем не виноват, — ещё тише и взволнованней продолжал Алька. — Эсӗ, Натка, итле-ха… — Ты, Натка, послушай… Вӑл пӗр ачапа ҫапӑҫса кӑна илчӗ те кӗпине чӳхеме кӑна кайрӗ. Он просто с мальчишкой подрался и хотел потом выполоскать. Вӑл пит те лайӑх ача, Натка. Он хороший, Натка. Вӑл пӗрмаях аппӑшӗ ҫинчен пӗлтерекен ҫырӑва кӗтсе пурӑннӑ. Он все письма про сестру ждал, ждал. Ыттисене кӑларса яркаланӑ, тет, ӑна кӑларса яман, тет. Других выпустили, а её не выпустили.
— Эпӗ акӑ вӗсене ҫапӑҫтарӑп! — Я вот им подерусь! Эпӗ вӗсене ҫапӑҫтарӑп! — хӑй астумасӑрах хӑтӑрса илчӗ Натка. Я вот им подерусь! — машинально пригрозила Натка. — Кай, Алька, мӗн кирлӗ сана кунта? — Беги, Алька, что тебе тут надо? Ну, Ваҫҫа, мӗнле. Ну что, Вася. Звеновойсем килеҫҫӗ-и? Идут звеньевые? Карасиковӑн мӗнле? А как у Карасикова?
— Вӑл мана чышкипе юнарӗ, — хурланса элеклерӗ Ваҫҫа, — эпӗ ӗнтӗ унпа урӑх нихҫан та вылямастӑп. — Он на меня фигу показал, — хмуро пожаловался Вася, — и я с ним больше никогда не вожусь. Тутӑрӗ унӑн ҫапах та ҫуках. А платка у него всё равно нет. Эпӗ хам куртӑм, вӑл халь те аллипе шӑнкартса илчӗ манкине. И я сам видел, как он сейчас пальцем высморкался.
— Юрӗ, юрӗ, Сирӗнпе те калаҫӑп-ха вара? — Ладно, ладно, я с вами потом разберусь. Апла пулсан, Марта Адольфовна, ултӑ тутӑр ҫук ӗнтӗ. Значит, шести платков не хватает, Марфа Адольфовна.
— Вӑл пӗрре те айӑплӑ мар, эсӗ ун ҫине шухӑшлатӑн, — ҫиленсе тата куҫҫулӗсене аран-аран чарса тӑрса каларӗ Алька. — Он нисколько не виноват, а ты на него думаешь, — уже со злобой и едва сдерживая слёзы, забормотал Алька. — Вӑл хӑй те пӗрре аппӑшӗ ҫинчен ухмах та, ниме юрӑхсӑр та тесе шухӑшланӑ, аппӑшӗ нимӗн те айӑплӑ пулман. — Он и сам тоже один раз на сестру подумал: и дура и дрянь, а она совсем не была виновата. Хурланнӑ вара вӑл. Горько потом было. Эсӗ итле кӑна, Натка… Ты только послушай, Натка… Вӑл, Владик, выртнӑ… Он, Владик, лежал…
— Мӗн Владик? — Что Владик? Кам ниме юрӑхсӑр? Кто дрянь? Кам хушрӗ сана унпа чупса ҫӳреме? — терӗ сасартӑк нимӗн те ӑнланса илеймен Натка, унтан часах Иоськӑна ятлама пуҫларӗ: вӑл ӑна пӗр васкамасӑр утса пынӑ пек туйӑннӑ. Кто тебе позволил с ним бегать? — резко обернулась так ничего и не разобравшая Натка и тотчас же накинулась на Иоську, который, как ей показалось, подходил не очень быстро.
Натка ҫапла ҫиленсе ҫитмен пулсан, вӑл ҫав самантра ҫаврӑнса пӑхнӑ пулсан, вӑл Алька мӗн каланине пурӗ пӗрех итлесе пӗтернӗ пулӗччӗ. Если бы Натка была не так раздражена, если бы она обернулась в эту минуту, то она всё-таки выслушала бы Альку. Анчах вӑл Алька хыҫран ҫухалсан, ӑна аса илсе ҫаврӑнса пӑхрӗ. Но она вспомнила и обернулась уже тогда, когда Альки позади не было.
Каҫхине линейка ҫине тухсассӑн сасартӑк Алька ҫукки палӑрчӗ. На вечерней линейке Альки вдруг не оказалось. Кайса пӑхрӗҫ палаткӑна: ҫывӑрман-и тесе. Пошли посмотреть в палату: не уснул ли. Ҫук, унта та пулман. Нет, не было. Терраса ҫинчен те кӑшкӑркаларӗҫ — ҫук, сасӑ памасть. Покричали с террасы — нет, не откликается.
Вара хускалма пуҫларӗҫ, чупкалама тытӑнчӗҫ, пӗр-пӗринчен ыйта пуҫларӗҫ: ӑҫта, мӗнле, ӑҫта кайнӑ? — теҫҫӗ. Тогда забеспокоились и забегали, стали друг у друга расспрашивать: где, как и куда?
Часах ӗҫ мӗнле пулни палӑрчӗ: Васька хӑйне чышкӑпа юнанӑшӑн элекленине итлеме тесе алӑк патне пырса пытанса тӑнӑ. Вскоре выяснилось, что подкравшийся к двери подслушать, как Васька будет жаловаться на него за фигу. Карасиков ун патӗнчен Алька куҫҫулӗсене юхтарса чупса кайнине курнӑ. Карасиков, вдруг увидел, что мимо него весь в слезах пробежал Алька. Анчах хӗпӗртенӗ Карасиков хыҫалтан чупса ӑна виртлеме, «нӑйкӑш-мӑйкӑш!» теме пуҫласан, Алька чарӑнса тӑнӑ та Карасикова чулпа вӑрӑнтарнӑ. Но когда обрадованный Карасиков припустился было вдогонку и закричал: «Плакса-вакса!», то Алька остановился и швырнул в Карасикова камнем. Карасиков вара малалла чупса кайман, Наткӑна ун ҫинчен элеклеме кайма шутланӑ та, анчах Васька Бубякин халь ҫех кӑна хӑй ҫинчен элекленӗ пирки хӑраса, элек пама кайман. Карасиков дальше не побежал, а пошёл было пожаловаться Натке, да только раздумал, потому что Васька Бубякин и на него самого только что пожаловался.
Ҫакна пӗтӗмпех Натка мар, ачасем хӑйсемех пӗлнӗ. Всё это, конечно, узнала не Натка, а сами ребята. Вӗсем пурте пӗр-пӗринчен ӑмӑртса ун ҫинчен ҫавӑнтах Наткӑна каласа панӑ. Они тотчас же наперебой рассказали об этом Натке. Вара вӑл аслӑрах, тӑнлӑрах ачасене пӗр вунӑ ача чӗнсе илчӗ те, вӗсене пур ҫывӑхра уҫланкӑсене ҫулсем ҫине тата сукмаксем ҫине кайса шырама хушрӗ те хӑй, ывӑннӑскер, пӑшӑрханаканскер, тенкел ҫине ларчӗ. Тогда она вызвала десяток ребят постарше и посмышлёней и приказала им обшарить все ближайшие полянки, дорожки и тропки, а сама села на лавку, усталая и подавленная.
Алькӑн чӗтрекен сӑмахӗсем кӑшт кӑна хӑлхана киле-киле кӗнӗ… Смутно припомнились ей какие-то непонятные Алькины слова: «… «…Эпӗ сана шырарӑм, шырарӑм. А я тебя искал, искал… Вӑл пӗрмаях ҫыру кӗтсе пурӑннӑ… Он всё письма ждал, ждал… Эсӗ итле кӑна, Натка…» Ты только послушай, Натка…»
«Мӗншӗн шыранӑ? «Зачем искал? Мӗнле ҫырӑва кӗтнӗ?» — тесе пит те хӗнпе шухӑшлакаланӑ вӑл. Какого письма?» — с трудом соображала она. Вара Владик патне хӑй кайса ыйтсан лайӑхрах пулӗ, тесе шухӑшласа илнӗ. И тут подумала, что проще всего пойти и спросить у самого Владика. Анчах Владик та таҫта кайса ҫухалнӑ. Но и Владик тоже уже куда-то исчез.
— Юрӗ, — ҫиленсе шухӑшларӗ Натка. «Хорошо, — подумала Натка. — Пурӗ, ыран сана кун ҫинчен те астутарӑп», — терӗ. — Хорошо, завтра тебе и это всё припомнится».
Шырама кайнӑ ачасем пӗрин хыҫҫӑн тепӗр таврӑнчӗҫ. Один за другим возвращались посланные. Юлашкинчен, вуннӑмӗшӗ таврӑнсан Натка крыльца ҫине чупса тухрӗ те, тӗттӗмре аташса, виҫҫӗмӗш корпус патнелле вӗҫтерчӗ, унтан вӑл лагерьти дежурнӑя телефонпа пӗлтерме шутларӗ. И когда, наконец, вернулся последний, десятый, Натка выбежала на крыльцо и, путаясь в темноте, помчалась к третьему корпусу, чтобы оттуда позвонить дежурному по лагерю.
Тӗмсем хушшинче ҫутӑсем йӑлт-ялт тӑва пуҫласан, тата малта пыракан хунар патне ҫитсен аякра ҫӑтӑртатса кайрӗ те таҫтан ун ҫулне пӳлмелле Владик сиксе тухрӗ. Когда уже замелькали среди кустов огоньки, когда уже она поравнялась с первым фонарём, сбоку затрещало, захрустело, и откуда-то прямо наперерез ей вылетел Владик.
— Кирлӗ мар! — хашкаса пӳлӗннӗ пек каларӗ вӑл, — кирлӗ мар, ан кай! — терӗ. — Не надо, — задыхаясь, сказал он, — не надо…
— Эсӗ тупрӑн-им? — кӑшкӑрчӗ Натка. — Ты нашёл? — крикнула Натка. — Ӑҫта вӑл? — Где он? Килте-и? Уже дома? Отрядра-им? В отряде?
— Ӑҫта пултӑр тата! — хытӑ мар каларӗ Владик. — А то как же! — негромко ответил Владик. Ҫавӑн чухне Натка унӑн куҫӗсем ун ҫине тӳрех те уҫҫӑн, ӑна кураймасӑр, ҫиленсе пӑхнине курчӗ. И тут Натка увидела, что глаза его смотрят на неё с прямой и открытой ненавистью.
Вӑл урӑх нимӗн те каламарӗ, ҫаврӑнса кайрӗ. Больше он ничего не сказал и повернулся. Натка хӑраса хыттӑн чӗнсе илчӗ ӑна. Натка громко и тревожно окликнула его. Анчах вӑл итлемерӗ, куҫран ҫухалчӗ. Но он не послушался и исчез. Унӑн пурӗ пӗр никамран та нимӗнрен те хӑрасси пулман. Бояться ему всё равно теперь было некого и нечего.
Натка каялла таврӑнсан, Владик Дашевски Алькӑна лагерьтен икӗ километрта, ту айӗнче ларакан пӗчӗк ҫуртра, ашшӗ патӗнче тупни ҫинчен каласа пачӗҫ. Когда Натка вернулась, то ей рассказали, что Владик Дашевский нашёл Альку в двух километрах от лагеря, в маленьком домике под скалой, у отца. Алька халӗ унта юлнӑ. Там Алька сейчас и остался.
Натка хӑйӗн пӳлӗмне кайрӗ те ларчӗ. Натка прошла к себе в комнату и села. Лампа патӗнче пӗр пысӑк лӗпӗш вӗҫсе чаштӑртаттарнине итлесе ларса, вӑл каллех инженер пулма хатӗрленекен Веркӑна аса илчӗ: акӑ халӗ пралуксем патне юпа ҫине хӑпарма вӑл васкаса хӑйӗн урисем ҫумне тимӗр чӗрнесене тӑхаласа тӑрать-и тен. Рассеянно прислушиваясь к тому, как шуршит крупная бабочка возле лампы, она снова вспомнила Верку, готовящуюся стать инженером: вот теперь, чтобы подняться на столб к проволокам, она спешно привязывает к ногам свои железные когти. Унтан хӑйӗн юлашки хуйхӑллӑ иртнӗ талӑкри ӗҫӗсене аса илчӗ: сӑмсине катнӑ Катя Вострецовӑна та, аллине суранлатнӑ Толькӑна та, Владика та, тата кӗпе-йӗм салатса параканне те унӑн галстукӗсемпе, ухмах библиотекоре те унӑн суеҫтернисемпе пурне те вӑл аса илсе ларчӗ… Затем она припомнила свои печальные последние сутки: и Катюшу Вострецову с её разбитым носом, и Тольку с его рукой, и Владика, и кастеляншу с её галстуками, и дурака-библиотекаря с его враньём… Ҫавсене ҫапла аса илнинчен вӑл пит салхуланчӗ те кӑшт кӑна макӑрса яраймарӗ. И от всего этого ей стало так грустно, что захотелось даже заплакать.
Сасартӑк алӑка шаккарӗҫ. В дверь неожиданно постучали. Дежурнӑй кӗчӗ те, Наткӑна Алька ашшӗ курасшӑн, тесе каларӗ. Заглянула дежурная и сказала Натке, что её хочет видеть Алькин отец.
Натка ним те тӗлӗнмерӗ. Натка не удивилась. Вӑл графин патнелле хӑвӑрт кӑна кармашса илчӗ, анчах графинӗ ӑшӑ пулнӑ вара вӑл, пит-куҫ ҫумалли вырӑн патӗнчен иртсе кайнӑ чухне, кранран тӳрех юхтарса ӗҫрӗ те терраса урлӑ парк патне тухрӗ. Она только быстро потянулась к графину, но графин был тёплый, тогда, проходя мимо умывальника, она наспех жадно напилась прямо из-под крана и через террасу вышла к парку. Ҫӗр тӗттӗм пулнӑ, анчах вӑл ҫавӑнтах чул пусма картлашкисем ҫинче ларакан ҫын кӗлеткине пӑхса илчӗ. Ночь была тёмная, но она сейчас же разглядела фигуру человека, который сидел на ступеньках каменной лестницы.
Вӗсем курнӑҫрӗҫ те вӑл каҫхине пит нумайччен калаҫса ларчӗҫ. Они поздоровались и разговаривали в эту ночь очень долго.
Тепӗр кунне Владика начальник патне те, лагерь советне те чӗнмерӗҫ. На другой день Владика ни к начальнику, ни на совет лагеря не вызвали.
Тепӗр кунне те каллех чӗнмерӗҫ. На следующий день не вызвали тоже.
Вара вӑл, ӑна пурӗ пӗрех чӗнес ҫуккине ӑнланса илсен, тӑпланчӗ, пӗшкӗнсе кӗчӗ те малтан пӗрмаях пӗччен, сыхласа ҫӳрекен кашкӑр ҫури пек, акӑ халь такам ҫине сиксе ларса, ӑна кашлама пуҫлас пек пулса ҫӳрерӗ. И когда он понял, что его так и не вызовут, он притих, осунулся и всё ходил сначала одиноким, осторожным волчонком, вот-вот готов был прыгнуть и огрызнуться.
Анчах никама та кӑшлама пулман пирки, тата Натка отрядӗнче пурнӑҫ пуриншӗн те савӑнмалла аван пынӑ пирки вӑл часах лӑпланса ҫитрӗ те, Толька сывалса ҫитессине кӗтсе, лагерьти стрелоксен тирне кайса нумайччен ҫухалса вӑхӑта ирттерсе ҫӳрерӗ. Но так как огрызаться было не на кого и жизнь в Наткином отряде, всем на радость, пошла ладно, дружно и весело, то вскоре он успокоился и в ожидании, пока выздоровеет Толька, подолгу пропадал теперь в лагерном стрелковом тире.
Наткӑпа вӑл ытлашши калаҫман, кӑмӑллӑ пулнӑ. С Наткой он был сдержан и вежлив. Анчах Натка Толька алли сыппине мӗнле майпа сиктерни ҫинчен калама тапратсанах вӑл калаҫма чарӑнса мӗн сӑлтавпа та пулин пӗр-пӗр ҫӗре кайса ҫухалнӑ; сӑлтавӗсене шухӑшласа кӑларма вӑл маҫтӑр пулнӑ. Но едва-едва стоило ей заговорить с ним о том, как же всё-таки на самом деле Толька свихнул себе руку, Владик замолкал и обязательно исчезал под каким-нибудь предлогом, придумывать которые он был непревзойдённый мастер.
Унтан тата Натка ак ҫакна асӑрханӑ: ҫак пит те чӑрсӑр ача Алькӑн савӑнӑҫлӑ ача пурнӑҫне ҫынсем асӑрхамалла мар, анчах пит те тӑрӑшса пур енчен те сыхласа пурӑннӑ. И ещё что заметила Натка — это то, с какой настойчивостью этот дерзковатый мальчишка незаметно и ревниво оберегал во всём весёлую Алькину ребячью жизнь. Ҫапла, нумаях та пулмас. Так, недавно. уҫӑлса ҫӳренӗ ҫӗртен таврӑннӑ чухне Натка Аькӑран: нӑрӑсемпе лӗпӗшсем хумалли ҫӗнӗ коробкӑна ӑҫта кайса чикрӗн, тесе хытӑнах ыйтрӗ. возвращаясь с прогулки, Натка строго спросила у Альки, куда он задевал новую коробку для жуков и бабочек.
Алька хӗрелсе кайрӗ те, хӑйне хӑй шанман пек пулса, ӑна килте манса хӑварнӑ пулмалла, терӗ. Алька покраснел и очень неуверенно ответил, что он, кажется, забыл её дома. Натка вара, пит те шанчӑклӑнах, вӑл банкӑна таҫта пӗр-пӗр йывӑҫ тӗми патӗнче е шыв хӗррине манса хӑварнӑ пулмалла, терӗ. А Натка очень уверенно ответила, что кажется, он опять позабыл банку под кустом или у ручья. Анчах вӗсем килне таврӑнсассӑн сеткӑллӑ шӑвӑҫ банка Алька кровачӗ патӗнче пукан ҫинче ларнӑ. И всё же, когда они вернулись домой, то металлическая банка с сеткой стояла на тумбочке возле Алькиной кровати.
Тӗлӗнсе кайнӑ Натка хӑйне хӑй йӑнӑшнӑ пулмалла тесе те ӗненме хатӗр пулнӑ, анчах вӑл ӑнсӑртранах сывлӑшӗ пӳлӗннӗ Владикӑн куҫӗсем савӑнӑҫлӑн пӑхнине курах кайрӗ. Озадаченная Натка готова была уже поверить в то, что она ошиблась, если бы совсем нечаянно не перехватила торжествующий взгляд запыхавшегося Владика.
Лагерь ҫӗнӗ уява хатӗрленнӗ. А лагерь готовился к новому празднику. Пӗвесем ӗнтӗ тахҫанах ӑшӑкланса юлнӑ, бассейнсем курӑксемпе, чечексемпе тулса ларнӑ, фонтансем шавлама чарӑннӑ, савӑнӑҫлӑ юхан шывсем те тахҫанах типсе ларнӑ. Давно уже обмелели пруды, зацвели бассейны, замолкли фонтаны и пересохли весёлые ручейки. Ваннӑпа душа та питӗрсе лартнӑ та, тӗттӗм пулнӑ тӗле кӑна пӗр сехете — ҫур сехете кӑна уҫкаланӑ. Даже ванна и души были заперты на ключ и открывались только к ночи на полчаса, на час.
Юлашки васкавлӑ ӗҫсене туса пынӑ. Шли спешные последние работы. Тепӗр виҫӗ кунтан таса та сивӗ шыв тусан ҫинчен лагерь патнелле юхма тытӑнмалла пулнӑ. И через три дня целый поток холодной, свежей воды должен был хлынуть с гор к лагерю.
Сергей ӗҫрен ир таврӑнчӗ. Однажды Сергей вернулся с работы рано. Карчӑк сторожиха: сана валли сӗтел ҫинче телеграмма пур, терӗ. Старуха сторожиха сказала ему, что у него на столе лежит телеграмма.
Вӑл ниҫтан та паха телеграммӑсем кӗтсе тӑман, ҫавӑнпа малтан гимнастеркине хывса пӑрахрӗ, пит-куҫне ҫурӗ те туртса ячӗ, вара тин телеграмне уҫса вуларӗ. Важных телеграмм он не ждал ниоткуда, поэтому сначала он сбросил гимнастёрку, умылся, закурил и только тогда распечатал.
Вӑл вуларӗ те ларчӗ. Он прочёл и сел. Тата тепӗр хут вуласа тухрӗ те шухӑша кайрӗ. Перечёл ещё раз и задумался. Телеграмӗ вӑрӑмах пулман тата вӑл темӗнле ӑнланмаллах та пулман. Телеграмма была не длинная и как будто бы не очень понятная. Вӑл ҫакна пӗлтернӗ: ӑна кирек хӑш вӑхӑтра та Мускава тухса килме хатӗр тӑма хушнӑ. Смысл её был таков, что ему приказывали быть готовым во всякую минуту прервать отпуск и вернуться в Москву.
Анчах Сергей вӑл телеграмма ӑнланса илчӗ те, унӑн сасартӑк Алькӑна курасси килсе кайрӗ. Но Сергей эту телеграмму понял, и вдруг ему очень захотелось повидать Альку. Вӑл тӑхӑнчӗ те лагерь патнелле кайрӗ. Он оделся и пошёл к лагерю.
Вӑл вӑхӑтра ачасем каҫхи апат тунӑ. В это время ребята ужинали. Сергей тӗмсем хыҫӗнче чул ҫине ларса, вӗсем столовӑйран таврӑнассине кӗтнӗ. Сергей сел на камень за кустами, поджидая, когда они будут возвращаться из столовой.
Малтан иккӗн, тутӑскерсем нимӗн те шарламасӑр иртсе кайрӗҫ. Сначала прошли двое, сытые, молчаливые. Вӗсем Сергее асӑрхамарӗҫ. Они так и не заметили Сергея. Унтан шӑп пӗр кӗтӳ ача вӗҫтерсе иртсе кайрӗ. Потом пронеслась целая стайка. Унтан инҫетрен тавлашни, кӑшкӑрни илтӗнчӗ те ҫерем ҫине виҫҫӗн сирпӗнсе тухрӗҫ: иккӗшӗ вӗсенчен тахҫанах каллех ҫураҫнӑ Бубякинпа Карасиков октябреноксем, виҫҫӗмӗшӗ чӑрсӑр пушкӑрт хӗрӗ Эмине пулнӑ. Потом ещё издалека послышался спор, крик, и на лужайку выкатились трое: давно уже помирившиеся октябрята Бубякин и Карасиков, а с ними задорная башкирка Эмине. Вӗсен виҫҫӗшӗн те аллисенче пӗрер пысӑк хӗрлӗ панулми пулнӑ. Все они держали по большому красному яблоку.
Палламан ҫын ҫине пырса тухсан нимӗн тума аптӑранипе Карасиков панулмине аллинчен ӳкерчӗ те, ӑна ҫӑмӑлттай Эмине часах ярса та илчӗ. Натолкнувшись на незнакомого человека, растерявшийся Карасиков выронил яблоко, которое тотчас же подхватила ловкая Эмине.
— Качака! — Коза! Качака! Коза! Эмка, пар! Отдай, Эмка! Васька тыт ӑна! — ҫухӑрса ячӗ Карасиков, хӑйӗн юлташӗ нимӗн те туманран ун ҫинелле ҫиленсе пӑхса илсе. Васька, держи её! — завопил Карасиков, с негодованием глядя на хладнокровно остановившегося товарища.
— Хӑваласа ҫит! — тесе Эмине кӑшкӑрчӗ те, вӑл пысӑк йывӑр панулмине ҫӑмӑллӑн та меллӗн ҫӳлелле ывӑткаласа, каллех аллипе яра яра тыткаласа. — Доганай! — гортанно крикнула Эмине, ловко подбрасывая и подхватывая тяжёлое яблоко. — У, анра… — У, глупый… На! — тесе ҫиленсе кӑшкӑрчӗ те, панулмине курӑк ҫине ывӑтса ячӗ. На! — сердито крикнула она, бросая яблоко на траву. Сасартӑк вӑл Сергей еннелле ҫаврӑнса, хӑйӗн аллинчи панулмине ун патнелле персе ячӗ. И вдруг, обернувшись к Сергею, она лукаво улыбнулась и кинула ему своё яблоко. — На! — Хӑй таҫта инҫетрен ҫапла кӑшкӑрчӗ: — На! — А сама уже издалека звонко крикнула:
— Эсӗ Алька ашшӗ-и?.. — Ты Алькин отец, да?… Ҫи! — терӗ. Кушай! — сказала. Урӑх сӑмахсем тупаймасӑр, пуҫӗпе силлесе кулса илчӗ те, вӗҫтере пачӗ. И, не найдя больше слов, затрясла головой, рассмеялась и убежала.
— Сирӗн Алька ӗнер ӑна, Эмкӑна, шывпа сапрӗ, — тесе Карасиков элеклесе пачӗ. — А ваш Алька вчера её, Эмку, водой облил, — торжественно съябедничал Карасиков. Васька Бубякина хӑлхинчен туртрӗ, — терӗ. — А Ваську Бубякина за ухо дёрнул.
— Мӗншӗн эсӗр ӑна тӳпелеместӗр? — тесе интересленсе пӑхрӗ Сергей. — Что же вы его не поколотите? — полюбопытствовал Сергей.
Карасиков шухӑша кайрӗ. Карасиков задумался.
— Ӑна тӳпелеме кирлӗ мар, — тесе ӑнлантарчӗ вӑл кӑштах чӗнмесӗр тӑнӑ хыҫҫӑн. — Его не надо колотить, — помолчав немного, объяснил он. — Унӑн амӑшӗ лайӑх пулнӑ. — У него мать была хорошая.
— Вӑл лайӑх пулнине эсир ӑҫтан пӗлетӗр? — Откуда вы знаете, что хорошая?
— Пӗлетпӗр, — терӗ кӗскен Карасиков. — Знаем, — коротко ответил Карасиков. — Чӑнах, вӗт, Васька, пире Натка мӗн каласа пани. — Правда же, Васькя, нам Натка рассказывала. — Унтан кӑштах чӗнмесӗр тӑнӑ хыҫҫӑн, вӑл ҫапла хушса каларӗ: — И, помолчав немного, он добавил: — Васька ӑна тӳпелеме тӑрсан, вӑл стена ҫумне кайса тӑчӗ, вӗлтӗрен тӑпӑлтарса илчӗ те ну ҫатлаттарать кӑна. — А когда Васька хотел его поколотить то он приткнулся к стенке, вырвал крапиву да отбивается. Пырса пӑх-ха эсӗ унта, урасем вӗсем ҫара вӗт, — терӗ. Попробуй-ка подойти, ноги-то, ведь они голые.
Сергей кулса ячӗ.Сергей рассмеялся.
Таҫта инҫе те мар волейбол площадки ҫинче меч хытӑ янраса кайрӗ те, ачасем унталла вӗҫтерчӗҫ. Где-то неподалёку на волейбольной площадке гулко ахнул мяч, и ребятишки кинулись туда.
Унтан Натка, ун хыҫҫӑн Алькӑпа Катя Вострецова пырса тӑчӗҫ. Потом подошли Натка, а за ней Алька и Катя Вострецова. Алькӑпа Катя пӗчӗкҫӗ грузовике, хӗррипе танах панулмисем грушӑсем тата сливӑсем хурса тултарнӑскерне, кантрапа туртса пыраҫҫӗ. Алька и Катя волокли на бечёвке маленький грузовичок, до краёв наполненный яблоками, грушами и сливами.
— Кӑна пирӗн ачасем каҫхи апат тунӑ чухне тиесе тултарчӗҫ. — Это наши ребята за ужином нагрузили. Ак эпир туртса каятпӑр, — тесе ӑнлантарчӗ Алька. Вот мы и увозим, — объяснил Алька. — Атте, эсӗ пире отряда ҫитиччен ӑсатса яр, вара эпир иксӗмӗр уҫӑлса ҫӳреме кайӑпӑр. — Ты проводи нас, папка, до отряда, а потом мы с тобой гулять пойдём.
Грузовик вырӑнтан тапранчӗ те Сергейпе Натка хыҫалтан утрӗҫ. Грузовик двинулся, а Сергей и Натка пошли сзади.
— Ҫак кунсенче вӑл манпа пӗрле Мускава пырать пулмалла ӗнтӗ, — кӑмӑллӑнах мар пӗлтерчӗ Сергей. — Он, вероятно, на днях уедет со мной в Москву, — неохотно сообщил Сергей. — Ҫапла кирлӗ, — терӗ вӑл Натка тӗлӗнсе пӑхнине хирӗҫ. — Так надо, — ответил он на удивлённый взгляд Натки. — Ҫапла кирлӗ, Наташа, — терӗ. — Надо так, Наташа.
— Ганин! — терӗ хӑюлланса ҫитсе Натка. — Ганин! — набравшись решимости, спросила Натка. — Алька хӑйӗн амӑшне хӑҫан та пулин курнӑ-и? — А что, Алька когда-нибудь мать свою видел? Ну, паллах, курнӑ ӗнтӗ… анчах вӑл ӑна лайӑх астӑвать-и? То есть… видел, конечно, но он её хорошо помнит?
Грузовик чӗтренсе илчӗ, икӗ панулми тухса ӳкрӗҫ те ҫул тӑрӑх кусса кайрӗҫ. Грузовик вздрогнул, два яблока выпали и покатились по дорожке. Алька хӑвӑрт ҫавӑрӑнса пӑхса, ашшӗ ҫине пӑхса илчӗ. Алька, быстро обернувшись, взглянул на отца.
Сергей пӗшкӗнчӗ, панулмисене ҫул ҫинчен илсе грузовик ҫине хучӗ те, пуҫне сулкаласа ӳпкелешсе каларӗ: Сергей наклонился, подобрал яблоки, положил их в кузов и с укоризною сказал:
— Мӗнле шофёр эсӗ? — Что же это, шофёр? Эсӗ тикӗсрех тыткаласа пыр, ахальшӗн шестернисене ҫӗмӗрсе пӑрахӑн та машинине те ӳпӗнтерсе ярӑн, — терӗ. Ты тормози плавно, а то шестерёнки сорвёшь да и машину опрокинешь.
Вӗсем ҫурт патне ҫитрӗҫ. Они подошли к дому. Сергей Алькӑна вӑраха тытса тӑмастӑп, терӗ. Сергей сказал, что задержит Альку ненадолго. Анчах Алька ҫывӑрма тин таврӑнчӗ. Однако Алька вернулся только ко сну.
Натка ӑна хывӑнтарчӗ, вырттарчӗ те, лампа абажурне тутӑрпа хупласа, паян тин илнӗ иккӗмӗш ҫырӑва вулама тытӑнчӗ. Натка раздела его, уложила и, закрыв абажур платком, стала перечитывать второе, только что сегодня полученное письмо.
Амӑшӗ ашшӗне Таджикистана стройкӑна куҫарасси ҫинчен пит пӑшӑрханса ҫырнӑ. Мать с тревогой писала, что отца переводят на стройку в Таджикистан. Вӑл часах пурин те каймалла пулать, тесе ҫырнӑ. Она писала, что скоро всем надо будет уезжать. Амӑшӗ пӑшӑрханнӑ, Наткӑна иртерех таврӑнма хытӑ тархасланӑ, Натка кайма килӗшсен ӑна та ҫемйипе пӗрлех ярасси ҫинчен ашшӗ хула комитетӗнче калаҫса татӑлни ҫинчен пӗлтернӗ. Мать волновалась, горячо просила Натку приехать пораньше и сообщала, что отец уже сговорился с горкомом, и если Натка захочет, то и её отпустят вместе с семьёй.
Наткӑна пӗр-пӗринпе хирӗҫекен шухӑш-сисӗмсем ярса илчӗҫ. Противоречивые чувства охватили Натку. Кунта та отпуск пӗтичченех пурӑнас килнӗ, мӗншӗн тесен халӗ ӗнтӗ отряд вожатӑйӗ Корчаганов сывалса ҫите пуҫланӑ. Хотелось побыть и здесь до конца отпуска, тем более что вожатый Корчаганов уже выздоравливал. Инҫетри, нимӗн пӗлмен Таджикистан та хӑй патне хытӑ илӗртнӗ. Хорошо было, поехать и в Таджикистан. Хӑй ачаранпах астӑвакан хулана та пӑрахса каясси килмен пек, пулнӑ. Хотя и грустно покидать город, где прошло всё детство. Акӑ пурӑнӑҫ пур ҫулӗсемпе те сарӑлса сапаланса пынине сисни темӗнле лӑпкӑ мар, ҫав вӑхӑтрах савӑккӑн туйӑннӑ. Чувствовалось, что вот она, жизнь, разворачивается и раскидывается всеми своими дорогами. Нумай та вӑхӑт иртмен пек: тетӗшӗ… ҫӗлӗкӗ, тетӗшӗн хӗҫҫи кӑмака хыҫӗнче… Давно ли: дядя… папаха, дядина сабля за печкой… Амӑшӗ хулӑпала. Мать с хворостинкой… Пионер отрядра пулни нумай вӑхӑт иртмен пек… Давно ли пионеротряд… Хӑй пионерка. Сама пионерка… Унтан совпартшкул. Потом совпартшкола. Сасартӑк пӗр-ик ҫул иртет те — вӑл часах вунтӑххӑра каять. И вдруг год-два — и сразу уже ей девятнадцатый.
Ӑна пӳлӗмре пӑчӑ пек туйӑнчӗ те, вӑл сеткӑна хытӑ карӑнтарса, чӳречене ярр уҫса пӑрахрӗ. Ей показалось, что в комнате душно, и, натянув сетку, она распахнула настежь окно.
Ҫаврӑнса пӑхсан, вӑл Алька халӗ те ҫывӑрманнине куҫсемпе чӑрр пӑхса, нимӗн ыйхӑсӑр выртнине курать. Обернувшись, она увидела, что Алька всё ещё не спит, а лежит с открытыми и вовсе не сонными глазами.
— Мӗн эсӗ? — Что ты? Ҫывӑрах, ачам! — терӗ ӑна Натка. Спи, малыш! — накинулась на него Натка.
Алька йӑл кулса ячӗ те тӑрса ларчӗ. Алька улыбнулся и привстал.
— Эпӗр паян аттепе ҫӳлӗ ту ҫине хӑпартӑмӑр. — А мы сегодня с папой на высокую гору лазили. Вӑл хӑй хӑпарчӗ те мана та пӗрле сӗтӗрсе кайрӗ. Он лез и меня тащил. Ҫӳле сӗтӗрсе кайрӗ. Высоко затащил. Нимӗн те курӑнмасть, пӗр тинӗс те тинӗс кӑна. Ничего не видно, только одно море и море. Эпӗ унтан ыйтатӑп: «Атте, пирӗн анне пулнӑ ҫӗршыв хӑш енче вара?» — тетӗп. Я его спрашиваю: «Папа, а в какой стороне та сторона, где была наша мама?» Вӑл шухӑшларӗ те кӑтартрӗ: «Авӑ ҫав енче», — терӗ. Он подумал и показал: «Вон в той». Ӗнӗ пӑхрӑм, пӑхрӑм — пурӗ пӗрех пӗр тинӗс кӑна. Я смотрел, смотрел, всё равно только одно море. Эпӗ ыйтатӑп: «Владиксен Влади тӗрмере ларакан ҫӗршыв хӑш енче пулать?» Я спросил: «А где та сторона, в которой сидит в тюрьме Владикина Влада?» Вӑл шухӑшларӗ те кӑтартрӗ: «Авӑ ҫав енче!» терӗ. Он подумал и показал: «Вон в той». Тӗлӗнмелле, чӑнах, Натка. Чудно, правда, Натка?
— Мӗнрен тӗлӗнмелле, Алька? — Что же чудно, Алька?
— Вӑл енче те… тепӗр енче те! — тӑсса каларӗ Алька. — И в той стороне… и в другой стороне… — протяжно сказал Алька. — Пур ҫӗрте те! — Повсюду. Астӑватӑн-и, Натка, пирӗн халлапри пекех вӗт? — хавассӑн калать вӑл. Помнишь, как в нашей сказке, Натка? — живо продолжал он. — Атте манӑн вырӑс, анне румын, эпӗ мӗнлескер? — Папа у меня русский, мама румынская, а я какой? Ну, шухӑшласа туп! Ну, угадай.
— Эсӗ-и?.. — А ты? Эсӗ советӑн. Ты советский. Ҫывӑрах, Алька, ҫывӑр, — хӑвӑрт калаҫма пуҫларӗ Натка, мӗншӗн тесен Алькӑн куҫӗсем темӗскер пит йӑлтӑртата пуҫларӗҫ. Спи, Алька, спи, — быстро заговорила Натка, потому что глаза у Альки что-то уж очень ярко заблестели.
Анчах Алькӑн ҫывӑрасси килмен. Но Альке не спалось. Натка унӑн кровачӗ ҫине ун патне ларчӗ, ӑна одеялпа чӗркерӗ те хӑйӗн алли ҫине илсе тытса ларчӗ. Натка присела к нему на кровать, закутала в одеяло и взяла его на руки:
— Ҫывӑрах, Алька. — Спи, Алька. Эпӗ сана юрӑ юрласа парам-и? — терӗ. Хочешь, я тебе песенку спою?
Вӑл Натка ҫумне пуҫне пӗшкӗртрӗ те, лӑпланса, лӑш пулса кайрӗ. Он прикорнул к Натке, притих, задремал. Натка ӑна ерипен ҫӑмӑл ҫывӑратакан юрра, ӑна вӑл пит пӗчӗк чухне амӑшӗ юрласа кӑтартнӑ юрра, юрласа пачӗ. А Натка вполголоса пела ему простую, баюкающую песенку, ту самую, которую пела ей мать ещё в очень глубоком, почти позабытом детстве:
Ишет карап тинӗсре,
Еп те санпа ун ҫинче. Плыл кораблик голубой, А на нём и я с тобой.
Лӑнкӑ кӑвак тинӗсре,
Ҫӳлте ҫӑлтӑр курӑнать. В синем море тишина, В небе звёздочка видна.
Пӗлӗт хыҫӗнче инҫетре
Ют ҫӗр хӗрри курӑнать… А за тучами вдали Виден край чужой земли…
Алька ыйхӑра ҫаврӑнкала пуҫларӗ. Тут во сне Алька заворочался. Сасартӑк вӑл куҫӗсене уҫрӗ те унӑн хӗрелсе кайнӑ пит-куҫӗ тӑрӑх савӑнӑҫлӑ йӑл кулни сарӑлса кайрӗ. Неожиданно он открыл глаза, и счастливая улыбка разошлась по его раскрасневшемуся лицу.
— Пӗлетӗн-и Натка? — терӗ савӑнӑҫлӑн Алька ун ҫумнерех ҫыпҫӑнса. — А знаешь, Натка? — прижимаясь к ней, радостно сказал Алька. — Эпӗ ҫапах та хамӑн аннене пӗрре куртӑм. — А я всё-таки свою маму один раз видел. Нумайччен куртӑм… Долго видел… Пӗр эрне хушши. Целую неделю.
— Ӑҫта? — чӑтаймасӑр хӑвӑрт ыйтрӗ Натка. — Где? — не сдержавшись, быстро спросила Натка.
Алька шарламарӗ, унӑн кулса тӑракан пичӗ-куҫӗ чееленсе кайрӗ, куҫӗсем каллех йӑлтӑртатма пуҫларӗҫ те вӑл ерипен пуҫӗпе сулларӗ. Алька подумал, улыбнулся хитрыми глазами, помолчал, потом решительно качнул головой:
— Ҫук, каламастӑп… — Нет, не скажу… Ку пирӗн аттепе иксӗмӗрӗн — вӑрҫӑ ҫекречӗ, — терӗ. Это наша с папкой тоже — военная тайна.
Вӑл кулса ячӗ, унӑн хулпуҫҫийӗ ҫине пуҫӗпе тӗкӗнсе ларса, ҫывӑрса каймах пуҫласан, шӑппӑн астутарчӗ: Он рассмеялся, уткнулся к ней в плечо и потом, уже совсем засыпая, тихонько предупредил:
— Асту… эсӗ те никама та ан кала, — терӗ. — Смотри… и ты не говори никому тоже.
Кӑнтӑрлахи апат хыҫҫӑн лагерье Дягилев складран болтсемпе пӑтасем илме килчӗ. После обеда в лагерь приехал Дягилев получать из склада болты и гвозди. Сергей Дягилева вӑл япаласене илсен, хӑйне чӗнме хушрӗ, вара вӗсем кӳлӗ патне пӗрле кайма пулчӗҫ. Сергей приказал, чтобы после приёмки Дягилев кликнул его, и тогда они поедут к озеру вместе.
Лагерьти пӑшал пемелли тир ҫыран хӗрринче пулнӑ. Лагерный тир был расположен у берега. Вӑл шоссе ҫулран аяларах, ҫул ҫинчех пулнӑ. Как раз по пути, пониже шоссейной дороги. Сергей тира кайрӗ. Сергей завернул к тиру.
Кӑнтӑр апачӗ хыҫҫӑнхи канмалли вӑхӑт тин кӑна иртнӗ, ҫавӑнпа тирта ачасем нумай пулман — пӗр сакӑр ача кӑна пулнӑ. Только что окончился послеобеденный отдых, и поэтому ребят в тире было немного — человек восемь. Вӗсем хушшинче Владикпа Иоська пулнӑ. Среди них были Владик и Иоська.
Сергей, Владик хыҫҫӑн сӑнаса, аяккарах тӑнӑ. Сергей стоял поодаль, наблюдая за Владиком. Владик барьер патне пынӑ чухне унӑн пичӗ-куҫӗ кӑштах шуралса кайнӑ, кӑвак куҫӗсем хӗсӗннӗ, вӑл пулькӑ кӑларса янӑ чухне унӑн тутисем чӗтӗресе пӗр ҫӗрелле чӑмӑртаннӑ. Когда Владик подходил к барьеру, лицо его чуть бледнело, серые глаза щурились, а когда он посылал пулю, губы вздрагивали и сжимались. Вӑл мишен ҫинелле мар, мишен хыҫне пытаннӑ тӑшман ҫине пенӗпе пӗрех туйӑннӑ. Как будто он бил не по мишени, а по скрытому за ней врагу.
Пӗчӗк калибӑрлӑ винтовкӑпа алла метр таран пенӗ. Стреляли из мелкокалиберки на пятьдесят метров.
— Вӑтӑр пиллӗк, — терӗ Владик, винтовкине айккинелле хурса Иоська еннелле ҫаврӑнса. — Тридцать пять, — откладывая винтовку и оборачиваясь к Иоське, спокойно сказал Владик. — Тавлашатӑп, мӗн пулсан та эсӗ вӑтӑр очко та тӑваймастӑн. — Бьюсь обо что хочешь, что тебе не взять и тридцати.
— Вӑтӑрне тӑватӑп, — терӗ Иоська кӑштах иккӗленсе. — Тридцать выбью, — поколебавшись, решил Иоська.
— Охо! — Ого! Ну, ту-ха. Ну, попробуй!
Иоська юлташсем ҫине айӑплӑн пӑхса илчӗ те, винтовкӑна ярса тытрӗ. Иоська виновато взглянул на товарищей и взял винтовку. Персе яма вӑл нумайччен хатӗрленсе тӑчӗ, тӗллессине ерипереххӗн тӗллерӗ те, пенӗ хыҫҫӑн тепӗр патронне хурса, хӑйӗн пырӗ типсе ларнӑ пек, сурчӑкне ҫӑтса илчӗ. Приготавливался он к выстрелу дольше, целился медленней, и, перезаряжая после выстрела, он глотал слюну, точно у него пересыхало горло.
Ҫапах та вӑл вӑтӑр очко турӗ. И всё-таки тридцать очков он выбил.
Вӑл вӑхӑтра Сергей патне Дягилев пычӗ. В это время к Сергею подошёл Дягилев.
— Анра пуҫ! — ҫиленсе каларӗ вӑл, хӑйне хӑй ҫамкинчен пӳрнепе шаккаса. — Дурная голова! — с досадой сказал он, постукивая себя пальцем по лбу. — Хам эпӗ килессине килнӗ те, нарядне кантуртах манса хӑварнӑ. — Сам-то я поехал, а наряд в конторке позабыл. Ҫырса парӑр, Сергей Алексеич, ҫӗнӗ наряд. Подпишите новый, Сергей Алексеевич. Каялла таврӑнсан эпӗ киввине ҫурса пӑрахӑп, — терӗ. А вернёмся — я тогда прежний порву.
— Хӗрӗх тӑватӑп, — шанчӑклӑн каларӗ те Владик, хӗрелсе кайнӑ Иоська аллинчен винтовкӑна ҫӑмӑллӑн илчӗ. — Сорок выбью, — уверенно заявил Владик и легко взял из рук покрасневшего Иоськи винтовку. — Хӗрӗхрен кая пулмасть, — ҫирӗп каларӗ вӑл, винтовка меллӗн хулпуҫҫи ҫумне выртнине сиссе. — Меньше сорока не будет, — твёрдо заявил он, чувствуя, как ладно и послушно легла винтовка к плечу.
— Хӗрӗх тӑвасси манран пулаймасть, — терӗ Иоська килӗшсе. — Сорок мне не выбить, — сознался Иоська. — Манӑн виҫӗ хут пенӗ хыҫҫӑн алӑ ывӑнать. — У меня после третьего выстрела рука устаёт.
— Эсӗ сехетшерӗн ан тӗллесе тӑр, — тесе канаш пачӗ Владик. — А ты не целься по часу, — посоветовал Владик. Пӑшал кутне хулпуҫҫи ҫумне тӗрентерсе, вӑл малтанхи пулькӑпах вунӑ очко турӗ. И, вскинув приклад, он с первой же пули положил десять.
Ачасем сыхланса тӑра пуҫларӗҫ те кулса ячӗҫ. Ребята насторожились и заулыбались.
— Эсӗ сехетшерӗн ан тӗллесе тӑр, — терӗ те Владик каллех вунӑ очко турӗ. — А ты не целься по часу, — повторил Владик и снова выбил десять.
Виҫҫӗмӗш хут пенӗ хыҫҫӑн патронне лартнӑ чухне савӑнса ҫитнӗ Владик хӑвӑрттӑн Сергей ҫине пӑхса илчӗ. На третьем выстреле, перезаряжая винтовку, торжествующий Владик мельком оглянулся на Сергея.
Унта ӑна тахӑшӗ аллинчен туртнӑ пекех пулчӗ. Тут как будто бы кто-то его дёрнул. Вӑл винтовкӑна меллех мар, хӑйне мар ҫӗклесе илчӗ, вӑхӑтченех курокӗ ҫине пусрӗ тӗ тӑваттӑмӗш пулькӑ шӑхӑрса кайса мишен хыҫне пырса ҫапӑнчӗ. Он как-то неловко, не по-своему вскинул, не вовремя нажал, и четвертая пуля со свистом ударила совсем за мишень.
— Тивмерӗ! — Мӗн эсӗ? — Сорвал! — Что ты? Мӗнле эсӗ апла? — тесе ачасем пӑшӑлтатса хускала пуҫларӗҫ. Что ты? — зашептались и задвигались ребята.
Владик васкаса тепӗр патронне кӗртсе лартрӗ. Владик торопливо перезарядил. Вӑл нумайччен тӗллесе тӑчӗ. Целился он теперь долго. Пӳрнисем чӗтреме пуҫларӗҫ, мушка сиккелеме тытӑнчӗ. Пальцы дрожали, и мушка прыгала.
— Ну, иккӗ! — терӗ тахӑшӗ, капла пулассине кӗтмен пек, вӑл пенӗ хыҫҫӑн. — Ну, двойка! — разочарованно крикнул кто-то, когда он выстрелил.
Владик винтовкӑна тӗртсе ячӗ те, нимӗн те чӗнмесӗр, аяккалла пӑрӑнса кайрӗ. Владик оттолкнул винтовку и, ничего не говоря, пошёл прочь.
Нимӗн тума аптӑранӑ Владика Сергей шеллесе илчӗ. Сергею стало жалко растерявшегося Владика.
— Ан ҫилен, — лӑплантарчӗ вӑл ӑна аллинчен тытса тӑрса. — Не сердись, — успокоил он, задерживая его руку. — Эсӗ лайӑх перетӗн. — Ты хорошо стреляешь. Каялла ҫаврӑнса пӑхмалла марччӗ санӑн. Только не надо было оборачиваться.
— Ҫук, — терӗ ҫиленсе Владик. — Нет, — сердито ответил Владик. — Ку пӗртте уншӑн мар. — Это совсем не то.
Ҫыран хӗррипе вӗсем пӗр чӗнмесӗр кӑшт утса кайрӗҫ. Несколько шагов вдоль берега они прошли молча. Владик йывӑррӑн сывланӑ. Владик тяжело дышал.
— Эпӗ пӗлетӗп, — терӗ вӑл чарӑнса тӑрса. — Я знаю, — сказал он останавливаясь. — Натка умӗнче эсир маншӑн хута кӗнӗ. — Это вы за меня заступились перед Наткой. Эсӗр ан та калӑр, эпӗ пит те лайӑх пӗлетӗп ӑна. Вы не спорьте, я хорошо знаю.
— Эпӗ нимӗн те каламастӑп, анчах эпӗ сан хута кӗмен. — Я не спорю, но я не заступался. Эпӗ ӑна мана Алька мӗн каласа панине кана каласа кӑтартрӑм. Я только рассказал ей то, что передал мне Алька. Эпӗ ӑна, Владик, пит хытӑ шанатӑп. А ему я, Владик, очень крепко верю.
— Эпӗ те, — терӗ Владик, хӑй типсе кайнӑ тутисене ҫулласа илчӗ. — И я тоже, — Владик облизал пересохшие губы. Мӗнрен сӑмах пуҫламаллине пӗлмесӗр, ура айне пулнӑ чула вӑл аяккалла урапа тапса сирпӗтсе ячӗ. И, не зная, как начать, он отшвырнул ногою попавшийся камешек.
— Кам вӑл халӗ сирӗн пата пырса калаҫнӑ ҫын? — Это кто к вам сейчас подходил?
— Халӗ?— Сейчас? Аслӑ теҫетник. Это старший десятник. Мӗншӗн кирлӗ вӑл сана, Владик? А что, Владик?
Владик нимӗн калама аптӑраса тытӑнса тӑчӗ. Владик запнулся.
— Вӑл теҫетник пулсан, мӗншӗн пӑшалсем пытарать? — А если он десятник, то зачем он ружья прячет? Мӗншӗн?Почему? Ҫавӑн пирки эпир Толькӑпа сире сарӑмсӑр кӑштах вӗлереттӗмӗр. Из-за него мы с Толькой нечаянно чуть вас не убили. Ҫавна пула Толька хӑйӗн хул сыппине сиктерчӗ. Из-за него Толька свихнул себе руку. Ҫавна пула эпӗ халӗ те тивертеймерӗм. Из-за него я сейчас промахнулся. Манӑн виҫӗ патрон — вӑтӑр очко. У меня три патрона — тридцать очков. Сасартӑк куратӑп… Вдруг вижу… Кам вӑл? Кто он такой? Ӑҫтан? Откуда? Паллах, пӗрре тивретеймерӗм… Конечно, раз сорвал… Иккӗмӗш хут тивретеймерӗм. Сорвал два. Малтанах ҫаврӑнса пӑхнӑ пулсан, пиллӗкӗшне те тивретеймен пулӑттӑм. А если бы сразу обернулся, то и все пять сорвал бы. Эпӗ ӑна унта кӗтсе тӑнӑ-им? Разве я его тут ожидал?
— Чим-ха, чим, эсӗ ан кӑшкӑр-ха, — чарчӗ ӑна Сергей. — Постой, постой, да ты не кричи! — остановил Владика Сергей. — Кам мана кӑштах вӗлермен? — Кто меня убил? Мӗнле пӑшал? Какое ружьё? Кам пытарать? Кто прячет? Кил кунта, лар-ха. Поди сюда, сядь.
Вӗсем чул ҫине ларчӗҫ. Они сели на камень.
— Астӑватӑр-и, эсир юланутпа килетпӗр, икӗ ачана лагерь начальникӗ патне хут кайса пама ятӑр. — Помните, вы верхом ехали и двум мальчишкам записку к начальнику лагеря дали?
— Ну?— Ну?
— Вӑл ачасем — эпир, Толькӑпа иксӗмӗр башня ҫине, ухмахсем, хӑпарса кайнӑччӗ… — Это мы с Толькой были, на башню, дураки, лазили… Астӑватӑр-и, эсир пӗрре утса пыраттӑр, сасартӑк сирӗн ҫывӑхра пӑшал сасси кӗрӗслетсе кайрӗ… Помните, вы однажды шли, вдруг около вас бабахнуло. Эсӗр, кам вӑл, тесе кӑшкӑртӑр та тӗмсем ӑшнелле наганпа шаплаттартӑр. Вы окликнули да по кустам из нагана…
— Эпӗ тӗмсем ӑшнелле мар сывлӑшалла. — Я не по кустам, я в воздух.
— Пурӗ пӗрех. — Всё равно. Ӑна эпир Толькӑпа пӑшал кӗрӗслеттертӗмӗр. Это мы с Толькой бабахнули. Ӑна вӑл ӑнсӑртран. Это он нечаянно. Унтан вара эпир тарма пикентӗмӗр. А потом мы бросились бежать. Ҫавӑн чухне вӑл сӑрт тайлӑкнелле шуса кайрӗ те хӑйне амантрӗ. Тут он — под откос и расшибся.
— Пӑшалӗ камӑн? — А ружьё чьё? Пӑшалне эсир ӑҫтан илтӗр? Ружьё где вы взяли?
— Пӑшалне, тата темӗнле ҫыхӑсем, тата пӗр пӗчӗк арча ҫав ҫын башня айне шӑтӑка пытарса хучӗ. — А ружьё вот этот самый дядька в яму под башню спря
