Текст: Ҫӳҫ ҫинчен
Вырсарникун ирпе календарӗн ӗнерхи страницине татса илтӗм те, ҫӗннине курса, ирӗксӗртен кӑшкӑрса ятӑм:В воскресенье утром я оторвал листок календаря, взглянул на дату и воскликнул:
— Ха! – Да! Вуннӑмӗш уйӑхӑн вуннӑмӗш кунӗ! Да ведь десятое октября. Апла Республика кунӗ иккен паян — «иккӗллӗ вуннӑ» уявӗ. Значит сегодня День Республики — Праздник двойной десятки, Календарьте вара ун пирки пӗр сӑмах та ҫук! а в календаре о нем ни слова!
Ҫак вӑхӑтра ним тума аптраса ман пата N господин, иртнӗ ӑру ҫынни, кӗрсе ларчӗ.Господин N, который как раз зашел ко мне поболтать. Ман сӑмаха илтрӗ те вӑл:
— Вӗсемех тӗрӗс! Вӗсем астумаҫҫӗ. Мӗнех тӑвайӑн? Эсир аса илни мӗнех-ши тата? — тесе мӑкӑртатрӗ кӑмӑлсӑррӑн.— Может быть, они и правы, — услышал я недовольный голос — Ты вот вспомнил, а что толку?
N господин, шухӑш-кӑмӑлӗпе хӑйне евӗрлӗскер, яланах харкашатчӗ, кирлӗ-кирлӗмаршӑнах тем те пӗр сӑмахсемпе шавласа каятчӗ.Господин N был человеком со странностями; он вечно ворчал и говорил не то, что принято. Ун пек чухне эп ӑна нихҫан та чӑрмантармастӑп, каласа пӗтерме паратӑп, вара вӑл шӑпланать те ҫавӑнпа ӗҫӗ те пӗтет. Я обычно не перебивал его, а он, выговорившись, умолкал.
— Мана ытларах, — терӗ вӑл малалла, — Пекинра Республика кунӗ мӗнле иртесси интереслентерет.— С особым почтением я отношусь к празднованию этого дня в Пекине, — продолжал он. Ирпе полицейсем килӗрен-киле командӑсем парса тухаҫҫӗ: «Ялав ҫакӑр!» — — С самого утра к воротам подходит полицейский и командует: «Вывесить флаг!» — «Юрать, ялав ҫакатпӑр!»«Есть, вывесить флаг!» Ун пек чухне Республикӑн пӗр-пӗр гражданинӗ тайкаланса тухать те лӳчӗркенсе пӗтнӗ, тӗссӗрленнӗ пир татӑкне васкамасӑр майлаштарса ҫакать. Чаще всего из ворот выходит вразвалку какой-нибудь гражданин республики и цепляет на палку кусок выцветшей, измятой заморской материи. Ҫапла кун иртет, каҫпа ялавсене илеҫҫӗ, хапхасене питӗрсе хураҫҫӗ. Поздно вечером, когда запирают ворота, флаги снимают, Тепӗр чухне хӑшпӗрисем ялавӗсене илсе кӗме манаҫҫӗ те вӗсем вара ҫӗр каҫичченех вӗлкӗшсе тӑраҫҫӗ. а если кто забыл, флаг так и висит до утра.
Ҫынсем кӗҫех уяв ҫинчен манаҫҫӗ, уявӗ те вӗсем ҫинчен манать.— Люди забыли все, и о людях тоже забыли. Эпӗ те ҫав куна манакансенчен пӗри шутланатӑп.— Да ведь и я не вспомнил об этом дне. Мана ун ҫинчен аса илме хистеҫҫӗ пулсан, ман асӑма чи малтан Республика кунне пӗрремӗш хут уявличчен тата уявланӑ хыҫҫӑн пулса иртнӗ ӗҫсем килсе кӗнӗ пулӗччӗҫ, ӑна пула канӑҫа та ҫухатӑттӑм. А когда вспоминаю, что было накануне революции и после нее, то не нахожу себе покоя.
Ҫӗре кӗнӗ миҫе ҫын туха-туха тӑмасть-ши ман ума!— Сколько дорогих лиц встает перед моими глазами! Ҫав ҫамрӑксем хушшинче вуншар ҫул ытла тӗнче тӑрӑх ҫапкаланса ҫӳресе асапланнисем те пурччӗ, вӗсене тӗттӗм кӗтессенчен пӑшалпа вӑрттӑн пере-пере вӗлернӗ. Юноши — одни из них многие годы скитались по свету и пали, сраженные пулей из-за угла; Перекеннисем хӑйсем те тивертеймесӗр ӑнсӑртран тӗрмене ҫакланнисем пурччӗ унта.другие после неудачного покушения терпели жестокие пытки в тюрьме; Ҫавӑн пекех тата ӗмӗтсемпе йӑпанакансем, сасартӑках йӗп те ҫип ҫухалнипе вӗсен вилӳтне тупайманнисем те пурччӗ.третьи — просто мечтатели — вдруг исчезали бесследно, и даже тел их нельзя было отыскать.
Вӗсем хӑйсен пурнӑҫне общество хӗсӗрленӗ, мӑшкӑлланӑ вӑхӑтра пурӑнса ирттернӗ.— Всю жизнь гонимые обществом, Пурте тӑрӑхласа кулнӑ вӗсенчен, усал сӑмахсемпе вӑрҫнӑ.они повсюду встречали оскорбления, холодные насмешки и злую брань. Вӗсен вилтӑприйӗсем те тахҫанах манӑҫнӑ ӗнтӗ, майӗпенех ҫӗрпе танлашаҫҫӗ пулӗ. Теперь могилы их забыты и сровнялись с землей.
Эпӗ ҫакна веҫех аса илме ниепле те пултараймастӑп.— Невыносимо вспоминать обо всем этом. Луччӑ мӗн те пулин лайӑхраххине аса илер-ха.— Что же, давай вспомним о чем-нибудь более приятном… —
Сасартӑк N господин йӑл кулса ячӗ, вара пуҫне сӑтӑрса илчӗ те:
— Маншӑн чи лайӑххи вӑл, — терӗ хыттӑн, — «иккӗллӗ вуннӑ» уявне пӗрремӗш хут уявланӑ хыҫҫӑн урам хушшипе никам йӗкӗлтесе кулнине, вӑрҫнине илтмесӗр ҫӳрени.Господин N улыбнулся, провел рукой по волосам и неожиданно громко произнес: — А знаешь, что радует меня больше всего? Что с первого же дня революции я могу смело ходить по улицам, не слыша больше ни насмешек, ни ругани.
— Эсир, ман авалхи тус, ҫӳҫ пирӗншӗн, китаецсемшӗн — юрату та, кӳренӳ те пулнине, паллах, пӗлетӗр.— Ты ведь знаешь, друг мой, что значат для нас, китайцев, волосы! Авалтан паянхи куна ҫитиччен миҫе ҫын ӗнтӗ ҫак ҫӳҫшӗн пачах та вырӑнсӑр асапланчӗҫ. В них все наше счастье и все наши беды. Сколько людей пострадало из-за них во все времена.
Пирӗн чи авалхисенчен те авалраххисем ҫӳҫе ним вырӑннех те хуман пулмалла. Наши далекие предки, судя по их законам, как будто не придавали прическе особого значения. Уголовнӑй саккун тӑрӑх чи пахи пуҫ шутланнӑ пулас, ҫавӑнпа ӗнтӗ чи пысӑк айӑпшӑн ҫыннӑнне пуҫне каснӑ, ун хыҫҫӑн — ар хатӗрӗсем, ахальтен мар пӗччен пӳлӗме хупассипе кастарса ярасси самаях хӑратакан мелсем шутланнӑ. Для них важнее была голова, и ее отсечение считалось тяжким наказанием, не менее тяжелым считалась и кастрация. Пуҫа хыртарассине вара нимле хӑрушӑ наказани вырӑннех те хуман. А такое легкое наказание, как бритье головы, почти не упоминалось. Ҫапах та, шутлас пулсан, хӑйсен пуҫӗсене хыртарнӑшӑн пирӗн миҫе ҫынна ӗмӗрлӗхе пылчӑк ӑшне таптаса пусарчӗҫ-ши? Между тем скольких людей растоптало общество лишь из-за бритой головы!
Хамӑр революцисем пирки сӑмах хускалсан, эпир яланах маньчжурсем Янчжоу хулинче ҫынсене вунӑ кун хушши асаплантарни е Цзядинра асап кӳни ҫинчен сӳпӗлтетсе каятпӑр, чӑннипе, ку хӑйне евӗр мел кӑна, тӗрӗссипе каласан, вӑл вӑхӑтра китаецсем хӑйсен ҫӗршывне пӑхӑнтарнӑшӑн мар, хӑйсене хистесех ҫивӗт ӳстерсе ҫӳретнӗшӗн кӑна хирӗҫ тӑнӑ вӗт.— Как только речь заходит о революции, мы по привычке вспоминаем резню в Цзядине и десять дней в Янчжоу, хотя даже завоевание страны в то время не вызвало в китайцах протеста столь сильного, как указ носить косу.
Ҫине тӑрсах хирӗҫлекенсене пурне те касса пӑрахнӑ, ваттисем вилсе пӗтнӗ, ҫапла майпа ҫивӗтсем сыпӑнчӗҫ темелле, анчах кӗҫех вӗт Хун Сю-цюаньпе Ян Сю-цин шавласа кайрӗҫ.— Неблагонадежных всех вырезали, приверженцы старых порядков сами поумирали, косы вошли в обычай, но тут восстали Хун Сю-цюань и Ян Сю-цин. Мана ун чух асанне халӑха пит йывӑр лекни ҫинчен каласа паратчӗ: ҫӳҫне ӳстерет пулин те ҫивӗте ярса ҫӳременнисене правительство ҫарӗсем вӗлернӗ, ҫивӗт ярса ҫӳрекенсене вӑрӑм ҫӳҫлӗ тайпинсем вӗлернӗ, тетчӗ. Народу тогда, но рассказам бабушки, приходилось туго: обреешь лоб и заплетешь косу — убьют повстанцы, не заплетешь косы — убьют каратели.
Шутлама та йывӑр халь, мӗн чухлӗ китай ҫынни асапланнӑ, тӳснӗ, вилнӗ пулӗ, веҫех ҫак ҫӳҫшӗн, никама аякран тӗкмен, ыраттарман ҫӳҫшӗн.— Сколько людей помучилось да погибло из-за этих кос, а ведь от них ни холодно, ни жарко.
N господин, тем аса илме хӑтланнӑ пек, маччаналла тӗллесе пӑхать те каллех калаҫма тытӑнать.Господин N, глядя вверх, будто что-то припоминая, добавил:
— Кам пӗлнӗ пуль ҫав ҫӳҫшӗн мана та тӳссе курма лекессе!— Кто бы подумал, что и до меня дойдет очередь… Вӗренме тесе ют ҫӗршыва тухса кайнӑччӗ те эпӗ ҫивӗте кастарса янӑччӗ, тем шухӑшпа мар ӗнтӗ, хама тӗрлӗ кӑлтӑксем кӳнӗшӗн кӑна, ҫав ҫеҫ.— Я отрезал себе косу за границей, как только приехал туда учиться, и ни по какой другой причине, а только из-за неудобства. Эп кӗтнӗ пек мар, юлташсем хушшинче хӑйсен ҫӳҫне пытаракансем те тупӑнчӗҫ, ҫӳҫне пуҫ тӳпи тӗлне пӗтӗрсе хуратчӗҫ те картус тӑхӑнатчӗҫ. Но некоторые сокурсники, те, что прятали свои косы под фуражкой, закручивая их на макушке, Ҫивӗте кастарсан вӗҫем мана сасартӑках курайми пулчӗҫ.к моему удивлению, сразу меня возненавидели. Хамӑрӑн надзиратель те пит тарӑхатчӗ, мана хысна стипендийӗ партарма чаратӑп та каялла Китая яратӑп, тесе хӑрататчӗ. А надзиратель, тот просто пришел в ярость и даже пригрозил лишить меня стипендии и отправить обратно в Китай.
Нумаях та вӑхӑт иртмерӗ, тахӑшӗ шӑпах ҫав надзирателӗн ҫивӗтне касса янӑ та хӑй таҫта пытаннӑ.— А помнишь, вскоре у самого надзирателя срезали косу, и ему пришлось скрыться. Ун ҫӳҫне касакансен хушшинче хайхи шӑпах леш «Революцилле ҫара» ҫыракан Цзоу Жун та пулнӑ. В этом был замешан Цзоу Жун, тот самый, который написал «Революционную армию». Ҫав сӑлтава пула вӑл ют ҫӗршывра вӗренсе пӗтереймерӗ те каялла Шанхая таврӑнчӗ, юлашкинчен Анӑҫри тӗрмере вилнӗ вара. За это ему даже не дали доучиться. Он вернулся в Шанхай, а потом умер в тюрьме. Эс ун ҫинчен тахҫанах маннӑ пуль ӗнтӗ? Но ты, пожалуй, об этом уже забыл?
Тепӗр темиҫе ҫултан ман ҫемье пурнӑҫӗ вӑйсӑрланса ҫитрӗ, атте-анне выҫӑпа ан аптраччӑр тесе, ман мӗнле те пулин ӗҫе кӳлӗнме лекрӗ.— Через несколько лет родные мои обеднели, и я стал искать работу, чтобы не голодать. Китая таврӑнассисӗр пуҫне урӑх ним те юлмарӗ. В конце концов мне пришлось вернуться в Китай. Шанхая пырса кӗрсенех хам валли суя ҫивӗт илсе ҫыпӑҫтартӑм та, — ун чух вӗсем икӗ юань тӑратчӗҫ, — киле таврӑнтӑм. В Шанхае я сразу купил себе фальшивую косу, стоила она тогда два юаня, кое-как приладил ее и вернулся домой. Анне мана нимех те шарламарӗ, пускилсем вара тӗлпулсан чи малтанах ман ҫивӗтсем ҫине пӑхатчӗҫ. Мать меня не упрекала, зато соседи мою косу так и сверлили взглядом. Ҫивӗт суя иккенне туйса илсен, йӗкӗлтесе кулма, пуҫне касмалла тунӑ ҫынна хурланӑ пек, айӑплама тытӑнчӗҫ. Дознавшись же, что она фальшивая, заклеймили презрением, как преступника, осужденного на плаху. Пирӗнпе пӗрешкел хушаматли ман пирки влаҫа евитлеме хатӗрленнӗ пулнӑ, хӑранипе ҫеҫ тытӑнса тӑнӑ, революцилле парти пуҫарса янӑ ӗҫ ҫӗнтерме пултарасран шикленнӗ. Один родственник собрался было донести на меня властям, да передумал — ведь революционеры могли и победить.
Уҫӑмлӑ пулни суеҫтернинчен лайӑхрах терӗм те эпӗ суя ҫивӗте илсе пеме шутларӑм.— А я решил, что без фальшивой косы куда лучше, Европа костюмне тӑхӑнса ҫаплипех тухса ҫӳрекелеме тытӑнтӑм.забросил ее и завел себе европейский костюм.
Ӑҫта кӑна ҫитместӗм, унта манран тӑрӑхлатчӗҫ, вӑрҫатчӗҫ, хӑшӗсем тата хыҫранах ҫӳретчӗҫ: «Эй, Тӑмсай!», «Тинӗс леш енчи суя шуйттан!» — тесе кӑшкӑрса пыратчӗҫ.— Но ведь идешь по улице, а тебя ругают прямо в лицо, смеются, некоторые даже бегут следом и кричат: «Эй ты, чучело!», «Поддельный заморский черт!»
Ҫав мӑшкӑл хыҫҫӑн ют ҫӗршыв костюмӗпе ҫӳреме пӑрахрӑм, хамӑр наци халатне тӑхӑна пуҫларӑм, каплипе мана пушшех хӑртма тапратрӗҫ.— А я тогда сменил европейский костюм на наш обычный халат, так меня начали поносить еще пуще.
Ҫапла, чухӑнлӑх мана тӗппипех аптратса ҫитерсен, аллӑма туя лекрӗ, хамран тӑрӑхлакансене ҫав алтуйипе хутран-ситрен пӗҫерткелесе илтӗм. И вот, когда стало невмоготу, я обзавелся палкой и несколько раз пустил ее в ход. Вара хӑйсемех харкашма чарӑнчӗҫ. Мало-помалу от меня отстали. Ҫапах та, никама хӗнеме май ҫук ҫӗнӗ вырӑнсене кайсан, мана каллех тем те пӗр каласа пӗтеретчӗҫ. Но стоило мне забрести в другой район, как на меня снова накидывались с бранью…
Ҫав ятлаҫусем мана питӗ пӑшӑрхантаратчӗҫ, халӗ те час-часах аса илкелетӗп эп вӗсене. Эта брань меня сильно беспокоила, я и сейчас вспоминаю то время. Ют ҫӗршывра вӗреннӗ чухнех-ха вӑл, темле майпа эп Яппун хаҫатӗнче кӑнтӑр тинӗсӗсем хӗрринчи ҫӗршывсемпе Китай тӑрӑх пӗр профессор, — китайла ун хушамачӗ Бэньдоччӗ, — курса ҫӳрени ҫинчен вуланӑччӗ. Я до сих пор помню, как однажды, еще живя в Японии, я узнал из газет о докторе Хонда, который путешествовал по Китаю и по странам южных морей. Китай чӗлхине те, малай чӗлхине те пӗлмен хӑй. Ни китайского, ни малайского он не знал. «Вӗсен чӗлхине пӗлмесӗр мӗнле курса ҫӳреме пултарнӑ вара эсир?» — тесе ыйтнӑ унран пӗри. «Как же вы путешествовали?» — спросили его. Ҫакна хуравласа, стекне йӑтса кӑтартнӑ та вӑл: «Акӑ чӗлхе, ӑна пит аван ӑнланаҫҫӗ вӗсем!» — тенӗ. Он поднял стек и ответил: «Вот язык, который они отлично понимают!» Ҫав мана питӗ тарӑхтарса янӑччӗ, темиҫе кун хушши ним тума аптраса ҫӳрерӗм, хӑҫан та пулин эп хам та ҫаплах пулӑп, ҫитменнине ҫынсем мана аванах ӑнланӗҫ тесе шухӑшламан та вӗт эп ун чух… Помню, я тогда кипел от негодования и никак не думал, что когда-нибудь сам стану изъясняться подобным образом…
Сюань Тун пуҫпулса тӑнӑ вӑхӑтри Маньчжурин юлашки императорӗ патшана ларнӑ ҫулхине эп тӑван хулара вӑтам вӗренӳ заведени инспекторӗччӗ.— В первый год Сюань-туна я служил инспектором средней школы в моем родном городе. Пӗрле ӗҫлекенсем епле пулсан та манран аяккарах пулма тӑрӑшатчӗҫ, пуҫлӑхсем вара ҫине тӑрсах мана сӑнатчӗҫ. Коллеги старались держаться от меня подальше, начальство поблажек не давало, — Кунӗ-кунӗпех пӑрлӑ нӳхрепре е асаплантарса вӗлермелли вырӑнта ларнӑн туяттӑм эп хама, ҫакӑ ӗнтӗ темле урӑх сӑлтава пула мар, ҫивӗт ҫуккишӗн кӑна.словом, я всегда чувствовал себя не то как на льдине, не то как на эшафоте, и все оттого, что не носил косы.
Пӗррехинче кӗтмен ҫӗртен ман пата хам вӗрентекен ачасем вирхӗнсе ҫитрӗҫ.Однажды ко мне явились мои ученики.
— Вӗрентекен, эпир хамӑрӑн ҫивӗтсене касма шутларӑмӑр, — терӗҫ вӗсем.— Мы решили отрезать себе косы, учитель! — заявили они.
— Юрамасть! — хуравларӑм эпӗ.— Не стоит… — ответил я.
— Мӗнле лайӑхрах пек — ҫивӗтпе-и е ҫивӗтсӗр?— А разве не лучше — без косы?
— Ҫивӗтсӗр лайӑхрах…— Лучше…
— Ма юрамасть тетӗр тата эсир?— Почему же вы сказали: не стоит?
— Уссӑр япала…— Рисковать не стоит… Халлӗхе касмасан лайӑхрах пулать сире… тӑхтӑр акӑ кӑштах. Так будет разумнее… Погодите пока.
Ачасем тутисене тӑсса ним сӑмахсӑр тухса кайрӗҫ, ҫивӗтӗсене касрӗҫ-касрӗҫех хӑйсем.Они ничего больше не сказали, надулись и ушли, но косы все же остригли.
Эх, мӗнешкел харкашу ҫӗкленчӗ!Ох, какой тут поднялся скандал! Мӗн тери сӑмах ҫӳретмерӗҫ-ши! Сколько было пересудов! Эпӗ пӗлмене петӗм, ҫав шакла пуҫлисене те ҫивӗтлисемпе пӗрлех класа кӗртрӗм, вӗрентрӗм. Я же, делая вид, будто ничего не произошло, по-прежнему пускал этих стриженых в класс.
Ҫивӗтсене касас чир сарӑлсах пыра пуҫларӗ.Стрижка кос распространялась, как эпидемия. Виҫҫӗмӗш кунне педагогика училищинче вӗренекенсенчен улттӑшӗ ҫивӗтӗсене кастарчӗҫ, — ҫав кунах каҫалапа вӗсене пурне те училищӗрен кӑларса ячӗҫ. На третий день остриглись шестеро студентов педагогического училища, за что в тот же вечер были исключены. Мӗскӗнсем училищӗре юлма та, киле таврӑнма та пултараймарӗҫ, «иккӗлле вунна» пӗрремӗш хут уявлани уйӑх ытла иртсен тин вӗсен айӑпӗсене сирчӗҫ. Вернуться домой они не посмели, лишь месяц спустя вспыхнувшая революция сняла с них клеймо преступников.
Ну, хам пирки мӗнле?— А что-же я? Хампа та ҫавах. Со мной тоже самое. Республикӑн пӗрремӗш ҫулӗнчи хӗлле тин Пекина ҫитрӗм вӗт, унта та темиҫе хут ятласа пӗтерчӗҫ. Я ведь тоже смог приехать в Пекин только зимой того года, и там меня еще не раз ругали. Ун хыҫҫӑн полицейскисем мана вӑрҫакансенне те ҫивӗтӗсене каса-каса ячӗҫ, малтан-кайран тек вӑрҫасси-тӑвасси пулмарӗ вара. Потом ругателям полицейские отрезали косы, и они присмирели. Яла таврӑнма пурпӗрех шутламарӑм-ха. Но съездить в деревню я все же не решился.
Ҫакна каласа панӑ чух N господин пит-куҫӗ йӑлкӑшса ҫеҫ тӑратчӗ, анчах сасартӑк вӑл каллех тӗксӗмленчӗ: — Тут успокоившийся было господин вдруг снова помрачнел:
— Халь ӗнтӗ эсир, идеалистсем, ҫӗнӗрен шавла пуҫларӑр, мӗн-ҫке-ха, хӗрачасем ҫӳҫӗсене кастарса ҫӳреме тытӑнчӗҫ.— А теперь вы, идеологи, подбиваете еще и девушек стричься. Каллех халӑха асаплантаракансене кӗтетӗр-им, пурпӗрех ним те тӑваймӗҫ вӗсем! Хотите умножить число напрасных жертв?…
Сахал-им халь ҫӳҫне кастарса янӑ хӗрсем, ҫавна пула вӗренме лекеймен е лекнӗ ҫӗртен тухса ӳкнӗскерсем? Скольких стриженых девушек исключили из школы, скольких не допустили к экзаменам?
Революци-и ку, э? Вы шумите о революции, Ӑҫта хӗҫпӑшал тупмалла?а где взять оружие? Техникӑлла пӗлӳ-и, э? Вы призываете совмещать учебу с работой, Фабрикӑсемпе заводсем ӑҫта тата? а где заводы?… Ан кастарччӑрин ҫӳҫӗсене, качча тухӗҫин, арӑм пулчӑрин: веҫех манас пулать — пурпӗрех телей. Пусть девушки по-прежнему ходят с косами, пусть их выдают замуж! Забыть обо всем — это тоже счастье. Эхер те вӗсем пӗртанлӑх, ирӗклӗх ҫинчен мӗн те пулин аса илсен, ӗмӗрӗпех хӗн-асап курӗҫ. Но горе им, если они запомнят хоть что-нибудь о равенстве и свободе!..
Ман сирӗнтен пурсӑрӑнтан та пӗр вырӑс писателӗн сӑмахӗсемпе ҫапла ыйтса пӑхас килет: «Эсир вӗсен несӗлӗсене ылтӑн ӗмӗр туса пама пулатӑр, мӗн парӑр-ха эсир халь вӗсене хӑйсене?» Я спрошу вас сейчас словами Арцыбашева: «Что вы дадите «этим» людям взамен того золотого будущего, которое обещают их потомкам?…»
Ҫапла! Да! Ҫутҫанталӑка тӑваканӑн чӑпӑркки пырса тивеймен-ха халлӗхе Китай ҫурӑмне, унччен вӑл ҫаплипех юлса пырӗ, хӑйне хӑй пӗр ҫӳҫ пӗрчи чухлӗ улшӑнма та кӑмӑл тумӗ! Пока творец вселенной своим кнутом не подстегнет Китай, Китай будет все таким же и не изменится ни на волос!
Ҫӑварунта наркӑмӑшлӑ шӑл ҫук пулсан, ҫамку ҫине мӗн-ма икӗ пысӑк иероглиф — «куҫлӑхлӑ ҫӗлен» — ҫыпӑҫтарса ҫӳретӗр вара эсир, ҫавӑнпала наркӑмӑшлӑ ҫӗлен тытса, вӗлерсе ҫеҫ пурӑнакан мӗскӗнсене ма улталатӑр?! Ведь у вас нет ядовитых зубов, зачем же вешать на себя табличку с надписью: «Гадюка»? Чтобы на вас натравливали нищих? Чтобы вас убивали?…
Вӑл калаҫнӑҫемӗн хӗрсе пычӗ, анчах эп хӑйне хавхалансах итлеменнине сиссен, сасартӑках шӑпланчӗ, тӑчӗ те шлепкине илсе тӑхӑнма аллине тӑсрӗ.Неизвестно, до чего бы он договорился, но я слушал его без особого интереса. Он заметил это, сразу умолк, встал и взялся за шляпу.
— Каятӑр-им? — ыйтрӑм эпӗ.— Уходите? — спросил я.
— Ия, — терӗ вӑл, — кӗҫех ҫумӑр пуҫланӗ…— Пойду, — сказал он, — собирается дождь…
Эп ӑна алӑкран пӗр сӑмахсӑр ӑсатса ятӑм.Не сказав больше ни слова, я проводил его до ворот.
Шлепкине тӑхӑнчӗ те вӑл;
— Чипер юлӑр! — тесе хӑварчӗ. Надевая шляпу, он сказал:
— До свидания! — Чӑрмантарнӑшӑн каҫарӑр. Простите, что потревожил. Ыран «иккӗллӗ вуннӑ» уявне ирттерес ҫукки пит аван-ха, эпир пурне те манма пултаратпӑр. Какое счастье, что праздник годовщины революции скоро окончится и завтра можно будет обо всем забыть.
