Текст: 20-мӗш сыпӑк
Пай: Стожар
Автор: Валентин Урташ
Ҫӑлкуҫ: Алексей Мусатов. Стожар. Валентин Урташ куҫарнӑ. Шупашкар: Чӑваш АССР государство издательстви, 1951
Хушнӑ: 2019.10.19 02:18
Пуплевӗш: 176; Сӑмах: 1530
Текст тӗсӗ: Прозӑллӑ хайлав
ВырӑслаЧӑвашла
Тема: Паллӑ мар
Ҫулсам, ҫава!Коси, коса!
Ирхине Санька таса, уҫӑ саслӑ хурҫӑ мӑлатук сассине илтсе вӑранчӗ. Утром Санька проснулся от чистого, звонкого перестука стальных молотков. — Стожарта ҫава туптаҫҫӗ. — в Стожарах отбивали косы. Ял ҫинче мӑлатуксен пӗр-пӗрне чӗннӗ сасси янӑраса тӑрать, ҫакӑ вӑл ҫуллахи ырӑ вӑхӑт, утӑ ҫулас вӑхӑт ҫитни ҫинчен ҫынсене пӗлтернӗ пекех туйӑнать. Молотки перекликались по всей деревне, словно возвещали людям, что пришел лучший месяц лета и самая радостная пора труда — сенокос.
Санька фанертан тунӑ ещӗкрен ашшӗн тутӑрпа чӗркесе хунӑ ҫавине кӑларчӗ. Санька достал из фанерного ящика отцовскую косу, обвитую тряпкой.
Ҫава ҫӳхе те ҫӑмӑл, ҫавапа ашшӗ улӑха тухсан, кашни ҫыннах хуса ҫитсе иртсе кайнине Санька лайӑх астӑвать-ха. Коса была тонкая, легкая, и мальчик хорошо помнил, как отец, выходя с ней на луг, перегонял всех других косарей.
— Ҫава мар, вӗҫен кайӑк! — тетчӗҫ ҫынсем. — Не коса — птица! — говорили люди. — «Хӑех вӗҫет». — «Сама порхает».
Санька ҫава чӑрканӑ тутӑра салтрӗ, ҫавине йӗпе курӑкпа шӑлса илчӗ, тӗксӗмленнӗ ҫава хӗвел ҫинче кӗмӗл хӗҫ пек ҫуталчӗ. Санька размотал тряпку, протер косу мокрой травой, и, потускневшая от времени, она вспыхнула на солнце, как серебряная сабля. Санька ҫава аври лартрӗ. Мальчик насадил ее на косье. Ҫава аври вӑрӑм, варринче унӑн тыткӑччи те пур, хӑйӑр чулӗнчен вӑл тӑрӑхла хӑйра касса илчӗ. Косье, длинная деревянная палка с ручкой посредине, вырубил из серого песчаника продолговатый брусок для точки.
Халӗ чи йывӑрри юлчӗ: ҫавана хурҫӑ татӑкӗ ҫинче туптамалла, унӑн касакан енне бритва пек ҫӳхе ҫивӗч тумалла. Теперь предстояло самое трудное: отбить косу на стальной бабке так, чтобы лезвие ее стало тонким и острым, как у бритвы. Кӑна тума ҫава хӗррине мӑлатукпа питӗ астуса пӗр-пек ҫапмалла. Для этого надо было осторожно и равномерно ударять молотком по самой кромочке косы.
Анчах хӑнӑхман пирки мӑлатук алӑра сиккелет, ҫавӑн пирки ҫава ҫивӗччӗшӗ те яка мар тата картлӑрах пулчӗ. Но без привычки молоток прыгал в руке, и лезвие получалось неровным и зазубренным.
Ҫитменнине тата Санька ҫава вырӑнне пӗр-икӗ хутчен пӳрнине шаккаса илчӗ, ыратнипе пӳрнине вӗрсе, чылайччен тапӑртаткаласа тӑчӗ. К тому же Санька раза два вместо косы тяпнул себе по пальцу и долго кружился по проулку, извиваясь от боли и дуя на зашибленный палец.
— Эх эсӗ те-ҫке, утӑ ҫулакан — курӑк касакан! — пуҫне пӑркаларӗ Катерина. — Ах ты, косарь-травобрей! — покачала головой Катерина. — Иртерех ҫава тытмастӑн-и? — Не рано ли за косу берешься? Кӗреплӳне майласчӗ — утӑ тавӑрӑттӑн. Ладил бы грабли — сено ворошить будешь.
— Каларӑн та, — терӗ Санька, ыратни кӑштах иртсе кайсан, вӑл каллех ҫава туптама тытӑнчӗ. — Самое время, — ответил Санька и, когда боль немного прошла, снова сел отбивать косу.
Юлашкинчен тахҫантанпах кӗтнӗ ир те персе ҫитрӗ. Наконец наступило долгожданное утро. Хӗвел тухиччен чылай малтан колхоз правленийӗ патӗнче чугун татӑкне шаккарӗҫ. Еще задолго до восхода солнца у правления колхоза ударили в чугунную доску.
Ирхи кӳлӗмре ытла та тутлӑ-ҫке ачасен ыйхи, ҫавӑнпа Катерина Санькӑна ир вӑратма шутламарӗ, утӑ ҫулнӑ ҫӗре кӑшт каярах пырсан та айӑп пулмӗ. Но сладок ребячий сон на заре, и Катерина решила не будить Саньку так рано — не беда, если он придет на сенокос немного попозже.
Санька, аслати пек кӗрленӗ сасӑ пулман пулсан, улӑха тухас савӑнӑҫлӑ вӑхӑта ҫывӑрса ирттернӗ пулӗччӗ. Так бы и проспал Санька торжественный час выхода на луг, если бы не гром и грохот над его головой. Вӑл, укол тунӑ чухнехи пек, вырӑн ҫинчен сиксе тӑрса, пӗр вырӑнта ҫаврӑнса илчӗ. Он, как от укола, вскочил с постели, волчком закрутился на месте. Унтан кулса ячӗ. И рассмеялся. Урайӗнче пушӑ витре ҫаврӑнса чӑнкӑртатса выртать. На полу каталось и гремело пустое ведро. Унӑн «будильникӗ» лайӑх ӗҫлет иккен. Значит, «будильник» действовал безотказно. ӑна вӑл ҫапла хатӗрленӗччӗ: каҫхине хӑй ҫывӑрас умӗн ҫенӗкри катка ҫине пушӑ шӑвӑҫ витре лартрӗ, унӑн хӑлӑпӗнчен ҫинҫе кантӑрапа ҫыхрӗ. А «заводился» он так: с вечера поставил на кадушку в сенях, где он спал, пустое жестяное ведро и привязал к дужке тонкую веревку. Кантӑран тепӗр вӗҫне килкарти урлӑ каҫарса, карта алӑкӗнчен ҫавӑрса илчӗ. Другой конец веревки протянул во двор и прикрепил к дверце хлева. Ирхине ӗне сума кайсан, амӑшӗ карта алӑкне уҫнӑ, вара кантӑра туртӑннӑ та ҫенӗхри витре урайне кӗмсӗртетсе персе аннӑ. Утром, выйдя доить корову, мать открыла дверцу, веревка натянулась, ведро с грохотом полетело на пол.
Тумланса, урине атӑ тӑхӑнса, Санька урама сиксе тухрӗ. Натянув сапоги и одевшись, Санька выскочил на улицу. Халӗ анчах-ха сирень чечекӗ тӗслӗ шурӑмпуҫ хӗр-хӗлтӗм пайӑркисемпе чӑрӑш вӑрманӗ ҫинче ҫунма пуҫларӗ. Сиреневая заря с розовыми прожилками только еще разгоралась над еловым бором. Юханшывран, ҫине вӗрекен шыв сапнӑ пек, шурӑ пӑс хӑпарса тӑрать. Река, словно ее налили кипятком, курилась белым паром. Ял вӗҫӗнче кӗтӳҫӗн шӑхличчи юрӑ кӗвӗлет, пушӑсем шартлатаҫҫӗ, ӗнесем мӗкӗреҫҫӗ. В конце деревни протяжно наигрывал пастуший рожок, щелкали кнуты, мычали коровы.
Санька хӑй ир вӑраннӑшӑн ҫав тери савӑнчӗ. Санька был доволен, что проснулся так рано. Савӑнмасӑр ара! Еще бы не радоваться! Вӑл вӗт улӑха ӗҫ вӗресе тӑнӑ вӑхӑтра, намӑсланмалли вӑхӑтра ҫитмест. Ведь нет большего конфуза, как заявиться на луг, когда там уже вовсю идет работа. Санька, ҫавине хулпуҫҫи ҫине хурса, колхоз контори еннелле утрӗ. Вскинув косу на плечо, Санька направился к конторе колхоза. Кашни ҫуртранах колхозницӑсем, стариксем, ача-пӑчасем — пурте унталла туртӑнаҫҫӗ. Из всех изб тянулись туда колхозницы, старики, ребятишки. Векшин та хӑйӗн «бригадипе» ҫитсе тӑчӗ. Подошел дед Векшин со своей «бригадой».
— Хӗрхен хӑвна, Захар Митрич, — терӗ председатель. — Ты бы, Захар Митрич, поберег себя, — сказала ему председательница.
— Пултараймастӑп, Родионовна. — Не могу, Родионовна. Алӑ сӑкӑлтатать. Руки зудят. Пӗр паккус та пулин ҫулам хуть! Хоть разок пройдусь!
Пурте вӑрман хыҫнелле, Стожартан виҫӗ ҫухрӑмри улӑх еннелле, шыв пайланса юхнӑ вырӑналла утрӗҫ. Все пошли на луг, который лежал за лесом, в излучине реки, километрах в трех от Стожар.
Улӑхра шӑп, уҫӑ; сывлӑмпа йывӑрланнӑ курӑк ҫӗр ҫумне выртнӑ. На лугу было свежо, тихо; трава, отяжеленная обильной росой, полегла к земле. Вӑл кӑвак тӗтре пек курӑнать. Она казалась дымчатой, сизой.
— Тӑвансем — стожарсем! — А ну, братцы-стожаровцы! Нумай утӑ пухса илмелле пултӑр! — Захар аллаппи ҫине сурса, ҫавине сулса ячӗ. Богатого вам укоса! — Дед Захар поплевал на ладони и сделал первый взмах косой. — Ҫулсам, ҫава, сывлӑм пур чух! — Коси, коса, пока роса!
Ун хыҫҫӑн чи лайӑх ҫулакан хӗрарӑмсем кайрӗҫ. Следом за ним пошли лучшие косари-женщины.
Старикӗн сывлӑшӗ часах пӗтрӗ. Но старик быстро выдохся. Вӑл колхозницӑсен мукалнӑ ҫависене хӑйраса пачӗ. Он отошел в сторону и занялся тем, что точил колхозницам затупившиеся косы.
Татьяна Родионовна арҫын ачасене ҫитӗннисенчен уйрам, ҫырма хӗрринче, ҫемҫе, сӗтеклӗ курӑка ҫулма тӑратрӗ. Мальчишек Татьяна Родионовна поставила косить отдельно от взрослых, на мягкую, сочную траву около реки.
Федя чи мала тӑчӗ, ун хыҫҫӑн Апла-Капла Степӑпа Алешка Семушкин тӑчӗҫ. Федя стал с самого края участка, за ним пошли Степа Так-на-Так и Алеша Семушкин.
«Инҫех каяймӗҫ» шухӑшларӗ Санька, хӑй Семушкин хыҫне тӑчӗ. «Далеко не уйдут», — подумал Санька и занял место позади Семушкина.
Девяткин ҫитрӗ. Подошел Девяткин. Вӑл хӑйӗн шыв яман пуклак сӑмсаллӑ пушмакӗпех, аяккинче ҫутӑ шӑвӑҫран тунӑ хӑйра йӗнни, унтан хӑйри кинжал пек курӑнса тӑрать. Он был в своих тупоносых, непромокаемых башмаках, на боку висел футляр из светлой жести, из которого, как кинжал из ножен, выглядывал точильный брусок.
Санькӑна асӑрхасанах, вӑл хӑра-хӑра, унтан аяккарах тӑма шутларӗ. Заметив Саньку, он опасливо покосился и решил, что, пожалуй, следует держаться от него подальше. Темле пулсан та унпа калаҫма шухӑшларӗ: Но на всякий случай попробовал завести разговор:
— Манӑн хӑйра лайӑх, Коншак. — Брусочек у меня хорош, Коншак… — Хӑех ҫавана хӑйрать. Сам косу точит. Хӑйраса пӑхатӑн-и? Хочешь попробовать?
Санька Девяткина курмӑш пулчӗ. Но Санька будто не замечал Девяткина. Вӑл хӑйӗн ҫавине курӑка чикрӗ, сылтӑм аллипе сулса ячӗ, ҫава пӗр ҫаврӑм туса та илчӗ. Он опустил свою косу на траву, откинул наотмашь правую руку, и коса выписала первый полукруг.
«Тепӗр кунранах ӗшенет!» — тесе шухӑшларӗ Девяткин, хӑй Санька хыҫне вырнаҫса тӑчӗ. «Еще денек, и совсем отойдет!» — ухмыльнулся Девяткин и пристроился косить вслед за Санькой.
Лешӗ малаллах кайрӗ. А тот шел вперед. Ҫава, ҫӑмӑллӑн шӑхӑрса, ӑса пек, сылтӑмалла, сулахаялла ыткӑнать, улӑхри тӗрлӗ курӑксене тымартанах чашлаттарса пӗр ҫӗре купаласа пырать. Коса, легонько посвистывая, как челнок, сновала то влево, то вправо, с сочным хрустом срезала под корень пестрое луговое разнотравье и собирала в толстый взъерошенный валик.
«Юрланӑ пек», тетчӗ вара ашшӗ. «Песня, а не работа», — говорил, бывало, отец. Санька ашшӗ епле ҫӑмӑллӑн сула-сула янине пӑхса тӑма юрататчӗ. Санька подолгу мог любоваться, как отец легко, точно играя, размахивал косой.
Халӗ те ача пур енчен те ашшӗ пекех тума тӑрӑшрӗ. И сейчас мальчик старался во всем подражать отцу. Аллинчи ҫавине ҫирӗп, курӑксене тӗпӗ-йӗрӗпех касса татас тесе ҫӗр ҫумнех пусса тытнӑ. Косу в руках держал твердо, к земле прижимал плотно и травы захватывал ровно столько, чтобы ни один стебелек не оставался неподрезанным.
— Мӗн-мӗн кӑна ҫук-ши ҫӑра курӑк хушшинче! А чего только не было в густой траве! Акӑ ҫава пӗр пысӑках мар кӑткӑ тӗмине касса кайрӗ, рис кӗрпи пек шурӑ ҫӑмартисем саланса кайрӗҫ. Вот коса срезала небольшой муравейничек, и белые яйца, как рисовые зерна, просыпались по кошанине. Ҫава умӗнчех сӑрӑ улӑх пӑчӑрӗ вӗҫсе тухрӗ те курӑк тӑрӑх чупрӗ. Выпорхнула из-под лезвия серая луговая куропатка и с жалобным писком побежала по траве. Симӗс курӑк ӑшӗнче хӗрлӗ ҫӗр ҫырлисем юн тумламӗсем пек курӑнаҫҫӗ. Точно капельки крови, мелькнули в зелени красные ягоды земляники.
Ҫырла татма пӗшкӗнни, пӑчӑр хыҫҫӑн чупни утӑ ҫулакана килӗшет-и вара. Но не к лицу серьезному косарю бегать за куропатками, нагибаться за земляникой.
Санька пӗр чарӑнмасӑр ҫулать. И Санька косил не останавливаясь. Шӑнӑр тӑрӑх темле ӑшӑ чупса иртнӗ пек, ҫурӑмпа хулпуҫҫи вӗриленсе кайнӑ пек туйӑнчӗ, ҫава тата та уҫҫӑн та савӑнӑҫлӑн юрлама пуҫларӗ. Уже побежало тепло по жилкам, разгорелись плечи и спина, все веселее и звонче пела коса.
Анчах кам урисем-ха малта? Но чьи это впереди ноги?
— Сыхлан! — Побережись! Уру тупанне касӑп! — чӑрсӑрланса кӑшкӑрчӗ Санька. Пятки подрежу! — озорновато закричал Санька.
Алеша Семушкин кӑлт ҫеҫ ҫаврӑнса пӑхрӗ, сӑмси ҫинчи тарне хӑвӑрт шӑлса илчӗ те, ҫавине васкавлӑн сулма тытӑнчӗ, ҫитсе пыракан Санькӑран хӑтӑласшӑн пулчӗ вӑл. Алеша Семушкин мельком оглянулся, стряхнул с носа капельки пота и еще быстрее замахал косой, чтобы оторваться от наседавшего сзади Саньки.
— Кама ҫилхерен ҫыхӑпӑр? — Алешӑн паккусӗ ҫинчи юлса пыракан курӑк ҫине пӑхса кулчӗ Санька. — А кого за вихры привязывать будем? — засмеялся Санька, оглядывая Алешин прокос, где оставались стебли нескошенной травы.
— Эх эсӗ, утӑ ҫулакан — курӑк вырттаракан! — Эх ты, косарь-травоглад! Тӑррине кӑна татса каятӑн. Макушки только сбиваешь.
Алеша нимӗн те калаймарӗ, анчах ерипентерех те тасарах ҫулма тытӑнчӗ. Алеша не нашелся что ответить, но косить стал медленнее и чище.
Санькӑн ҫави шӑхӑрнӑ сасӑ ҫывхарнӑҫемӗн ҫывхарать. А Санькина коса посвистывала все ближе и ближе.
— Йӗркене пӗлместӗн, — аса илтерчӗ Санька. — Порядка не знаешь, — напомнил Санька. — Юлатӑн пулсан, аяккалла пӑрӑн, ыттисене тытса ан тӑр. — Отстаешь — сворачивай в сторону, других не задерживай.
Семушкин кӑмӑлсӑр пулса хӑйӗн вырӑнне Санькӑна пачӗ, хӑй ҫулакансен хыҫне кайса вырнаҫрӗ. Семушкин с кислым видом уступил свое место Саньке, а сам пристроился позади всех косарей.
Санька малта пыракан Степа ҫине пӑхса илчӗ, гимнастеркине хыврӗ те ӑна кӗреплепе утӑ салатакан хӗрачасем патнелле ывӑтса ячӗ. Санька поглядел на идущего впереди Степу, снял гимнастерку и, размахнувшись, бросил ее к ногам девчонок, которые разбивали граблями скошенную траву.
«Ну, мӗн пулсан та пулать. «Ну что ж, была не была! Ан тив Маша курса тӑтӑр паян, унӑн тусӗ Федя манран каҫару ыйтнине. Пусть Маша посмотрит, как ее дружок Федя запросит сегодня пощады. Ку ӑна «тасалнӑ пултӑр» тесе вылясси мар, йӑрансем патӗнче чакаланасси те мар». Это ему не в игры играть за околицей, не на грядках копаться».
— Пӑх-ха, кӗпине хывать, — тесе тӗкрӗ Зина Колесова Машӑна. — Смотри, раздевается, — толкнула Машу Зина Колесова. — Пуҫланать ӗҫ! — Будет дело!
Девяткин алли ҫине сурчӗ, ӗхӗлтетсе хыттӑн кӑшкӑрчӗ: Девяткин поплевал на ладони, хекнул и крикнул:
— Тӗрӗс, Коншак! — Правильно, Коншак! Хӑваласа ураран ӳкеретпӗр. Загоняем их до упаду. Эй, Векшинсем! Эгей, векшинские! Ура тупанӑра сыхлӑр! Береги пятки!
Федьӑпа Степа каялла ҫаврӑнса пӑхрӗҫ, вӗсем те кӗписене хыврӗҫ. Федя и Степа оглянулись и тоже разделись.
Утӑ ҫулакан ҫамрӑксем ҫаран вӗҫне ҫитрӗҫ, иккӗмӗш хут кайрӗҫ, унтан виҫҫӗмӗш хут, анчах йӗрке ҫав-ҫавах юлчӗ. Молодые косари достигли конца делянки, сделали второй заход, потом третий, но порядок оставался тот же. Федьӑпа Степа малта пычӗҫ, Санькӑпа Петька хыҫалта. Федя со Степой шли впереди, Санька с Петькой — сзади.
Степа, кӗтмен ҫӗртенех курӑк ӑшне пытанса выртнӑ чул кӳмӗркки ҫине ҫавине тӑрӑнтарчӗ. Неожиданно Степа чиркнул косой о булыжник, запрятавшийся в траве. Ҫави мӑкалчӗ те, Степа ӑна темиҫе хутчен лапаткаларӗ пулин те, ҫави касмарӗ, курӑка пусарса ҫеҫ хӑварчӗ. Острие затупилось, и, сколько Степа ни шаркал по нему бруском, коса уже не срезала, а только приминала траву.
Ҫав вӑхӑтра Санькӑпа Петька хыҫалтан ҫывхарсах пычӗҫ. Санька с Петькой между тем наседали сзади.
Степа Семушкин хыҫне тӑчӗ. Степа занял место вслед за Семушкиным.
Вӑрман хыҫӗнчен хӗп-хӗрлӗ хӗвел ерипен хӑпарчӗ. Из-за леса неторопливо выкатилось огромное оранжевое солнце. Вӑл та хӑйӗн ӗҫ кунне пуҫлас терӗ пулас. Оно решило, что наконец-то пора и ему начинать свой трудовой день. Кӑн-кӑвак тӗтреллӗ улӑх вара, ӗнчӗ-ахах сапса тухнӑ пек, таса та ҫутӑ сӑрӑпа чечекленчӗ, симӗсӗн-кӑвакӑн та вут-ҫулӑмӑн вылянса тӑрса, утӑ ҫулма тухнӑ ҫамрӑксене хӑй патнелле туртрӗ. И луг, до того сизый и дымчатый, заиграл миллионами цветных огней, словно осыпанный самоцветами, расцветился такими яркими и чистыми красками, что молодые косари невольно залюбовались. Анчах пушӑ вӑхӑт вӑраха пымарӗ. Но ненадолго. Тепӗр самантран вӗсем каллех ҫавасене сулма пуҫларӗҫ. Через минуту они вновь размахивали косами.
Халӗ ӗнтӗ Санькӑпа Девяткин умӗнче пӗр Федя Черкашин кӑна. Теперь впереди Саньки и Девяткина оставался один Федя Черкашин. Вӑл, пӗр виҫепе урисене ҫирӗппӗн тытса, сылтӑм хулпуҫҫипе малалла уртӑнса сулмаклӑн ҫулать. Он косил ровно, размашисто, крепко упирая ноги в землю и выставив вперед правое плечо.
«Пурпӗрех хӑваласа ҫитетӗп», хӗрелсе кайса шухӑшларӗ Санька. «Все равно догоню», — распаляясь, подумал Санька.
Ҫак вӑхӑтра Девяткинӑн вӑйӗ пӗтме пуҫларӗ. Девяткин между тем начал выдыхаться.
— Коншак, хӑваласа ҫитеймӗпӗр ҫав! — хуйхӑрчӗ вӑл. — Не догнать нам, Коншак! — заныл он. — Эсӗ ансӑртарах ил. — Ты поуже захватывай.
Санька ҫаврӑнса пӑхрӗ, питӗнчи тарне шӑлса илчӗ, анчах паккус сарлакӑшне тӑвӑрлатмарӗ. Санька оглянулся, вытер пот с лица, но ширины прокоса не уменьшил.
Петька ҫак самантра, Федя ҫавана хӑй лапаткаламаннине, Захар мучи патне кая-кая килнине асӑрхарӗ. Но тут Петька заметил, что Федя сам косу точит редко, а все больше бегает к деду Захару.
— Кунашкал тӗрӗс мар! — кӑшкӑрса ячӗ вӑл. — Неправильно так! — закричал он. — Эпир хамӑрах лапаткалатпӑр, сана пур — нянька пулӑшать. — Мы сами точим, а тебе нянька помогает. Векшин мучи хыҫӗнчен кирек мӗнле ҫава та бритва пек илет. А после деда Векшина любая коса, как бритва, режет.
Федя пӗр сӑмах та чӗнмерӗ, анчах кун хыҫҫӑн ҫавине хӑй аллипех лапаткаларӗ. Федя ничего не ответил, но после этого косу точил только своими руками.
«Пери пӗрне парӑнмасть» шухӑшларӗ Девяткин хӑй, ирхи апата хӑҫан ларасса пӗлесшӗн час-часах хӗвел ҫине пӑхкаласа илчӗ», эпӗ тата та ӗҫлеме пултарӑттӑм та ҫава мӑкалчӗ ҫав, тенӗ пек ҫавин ҫивӗччӗшне пӳрнипе тыта-тыта пӑхрӗ. «Нашла коса на камень», — подумал Девяткин и все чаще поглядывал на солнце, прикидывая, как скоро объявят перерыв на завтрак, или подолгу рассматривал лезвие косы, трогая его пальцем, и покачивал головой: я, мол, еще бы поработал, да вот коса затупилась.
Сасартӑк вӑл ҫавипе курӑк ӑшне пытаннӑ сӑпса йӑвине касса татрӗ. Неожиданно он разрезал косой скрытое в траве осиное гнездо.
— Сӑпса! — Осы! Сӑпса! — кӑшкӑрса ячӗ Девяткин, унтан ӗнсинчен тытса ҫырма еннелле ыткӑнчӗ. Осы! — закричал Девяткин и, схватившись за шею, бросился к реке.
Утӑ ҫулакан ҫамрӑксем, сӑпсасемпе шӳт тума юраманнине сиссе, ун хыҫҫӑн вӗҫтерчӗҫ. Зная, что с осами шутки плохи, молодые косари побежали вслед за ним. Анчах Санькӑпа Федя ҫулма чарӑнмарӗҫ. Но Санька с Федей продолжали косить. Вӗсем, пӗр-пӗрин ҫине, хӑшӗ маларах ӗҫлеме чарӑнать, тенӗ пек пӑха-пӑха илчӗҫ. Они только посмотрели друг на друга, ожидая, кто же из них первый оставит работу.
Сӑпсасем, ҫиллеслӗн нӑйлатса, вӗсен таврашӗнче явӑнса ҫӳрерӗҫ. Осы с сердитым жужжанием кружились над их головами.
Сасартӑк Федя, аялалла пӗшкӗнчӗ те пуҫне йӗпе курӑкпа ҫапкалама тытӑнчӗ. Федя вдруг нагнулся и обсыпал голову и плечи мокрой травой. «Чее» шухӑшларӗ Санька, анчах ирӗксӗрех хӑй те ҫавӑн пекех турӗ. «Хитер!» — подумал Санька, но невольно проделал то же самое.
Хӑйсем вӗсем тата пикенерех ҫулма тытӑнчӗҫ. Мальчики еще сильнее налегли на косы. Тӑрӑшса ӗҫленӗ май вӗсем чӑм шыва ӳкрӗҫ, пурпӗрех пӗр-пӗрне парӑнасшӑн пулмарӗҫ. Майки у них потемнели от пота, но никто не хотел уступать друг другу.
Кӑштах тӑрсан сӑпсасем лӑпланчӗҫ. Растревоженные осы вскоре успокоились. Тӗмсем ӑшне пытаннӑ ачасем те хӑйсен ҫависем патне таврӑнса, Санькӑпа Федя тӑрӑшнине сӑнаса тӑчӗҫ. Ребята, попрятавшиеся в кусты, вернулись к своим косам и с любопытством следили за состязанием Феди и Саньки.
Маша ҫулакансем ҫинчен куҫ илмерӗ. Маша не сводила с косарей глаз. Кам лайӑхрах ҫулнине те калама пултараймарӗ вӑл. Она даже не могла сказать, кто же из них лучше косит.
Уншӑн пӗр самантра Федя вӑйран сулӑннӑ пек туйӑнчӗ, ун пек чухне вара вӑл «Санькӑн ҫави мукалинччӗ» тесе те шухӑшларӗ. То девочке казалось, что Федя выбивается из последних сил, и ей хотелось, чтобы у Саньки поскорее затупилась коса. Санька юлма пуҫласан, Маша уншӑн та кӑмӑлсӑрланчӗ. Когда же Санька начинал отставать, Маше становилось за него немного обидно.
— Хӗстер, Коншак, вӗҫтер! — ҫӗклентерчӗ Девяткин. — Жми, Коншак, газуй! — подзадоривал Девяткин. — Виҫҫӗмӗш хӑвӑртлӑхпа вӗҫтер! — Давай третью скорость!
— Мӗн нӑйкӑлтатан. — Чего ты зудишь! Ан кансӗрле вӗсене! — ятласа тӑкрӗ ӑна Маша. Не мешай им! — шикнула на него Маша.
Захар мучипе Катерина вӗсен хыҫне тухрӗҫ. Сзади подошли дед Захар с Катериной.
— Ҫапла ҫулакансем, тӗрӗс тӑватӑр, маттурсем! — старик сухалне кӑмӑллӑн якатса илчӗ. — Так, косари, так, травобреи! — Старик довольно погладил бороду. — Ан васка, пӗр пекех ил. — Не торопись, ровнее бери. Ан чӗтре, Федюша, урусене ҫирӗпрех пус, ҫирӗпрех… Не дергайся, Федюша, на пятку налегай, на пятку… Эсӗ, Санька, ан ӗмӗтсӗрлен, ансӑртарах ил, паккус тӗпӗсене якарах илме тӑрӑш… А ты, Санька, не жадничай, поуже захватывай да валок подкашивай чище… Кур-ха, Васильевна, — Катерина еннелле ҫаврӑнчӗ вӑл, — мӗнле халӑх ӳсет. Смекай, Васильевна, — обернулся он к Катерине, — какой народ подрастает. Чи вӑйлӑ резерв вӗт пирӗн. Самый сильный резерв ведь у нас.
— Ӗҫлекенсем ӗнтӗ, мӗн каласси пур — ассӑн сывларӗ Катерина. — Работники, что и говорить, — вздохнула Катерина. — Манӑн ав хӑйне мӑн ҫын пекех туйма пуҫларӗ… — Мой так уж совсем взрослым себя почуял… Шкула та ҫӳреме пӑрахрӗ. Школу забросил. Пӗлместӗп, тем тумалла ӗнтӗ унпа. Не знаю, что и делать с ним. Федя ҫийӗнчи майкине, пӗлмен алӑпа ытла илемсӗр сапланӑ, атти те шӑтнӑ унӑн. Майка на нем была залатана неумелой рукой, сапоги прохудились.
— Патӑн та задача, — хутне кӗчӗ Захар. — Загадал задачку, — посочувствовал Захар. — Эсӗ ҫирӗпрех пул унпа, ашшӗ пек. — А ты покруче с ним, по-отцовски.
— Ҫавӑн пек тума тӳрӗ килет, — килӗшрӗ Катерина, унтан Федя ҫине пӑхса илчӗ. — Да уж придется, — согласилась Катерина и внимательно пригляделась к Феде.
— Эсир те ҫав, Захар Митрич, мӑнукӑрпа чаплах пурӑнмастӑр пулас. — А и вы, Захар Митрич, незавидно с внуком живете. Вӑрманти пекех, партизансем пек. По-лесному, как партизаны.
— Мӗн чаплӑ марри? — кӑмӑлсӑр пуҫне сулчӗ старик. — Чего там — незавидно! — с досадой отмахнулся старик. — Хамӑра килӗшнӗ пек пурӑнатпӑр ӗнтӗ. — Живем в свое удовольствие.
— Федьӑн ман пата ҫеҫ куҫмалла. — Переходил бы он ко мне, Федя. Мӗн тесен те хӗрарӑм алли-ҫке. Все женские руки.
— Санӑн хӑвӑннисем те ҫитеҫҫӗ… — У тебя своих полный штат… Ҫитменнине тата вӗсем Санькӑпа та килӗштерес ҫук. Да и характером они с Санькой не сойдутся. Чӑрсӑр ҫамрӑксем, ҫапӑҫса та кайӗҫ… — Захар калаҫӑва урӑх еннелле пӑрса яма васкарӗ. Задиристы, петухи, раздерутся… — И Захар поспешил перевести разговор на другое.
Улӑхра часах ирхи апата ларма вӑхӑт ҫитнӗ тесе пӗлтерчӗҫ. Вскоре на лугу объявили перерыв на завтрак.
Санька ҫавине курӑкпа шӑлса тасатрӗ, аврине хулпуҫҫийӗ ҫине хучӗ, Федьӑна тӗл пулсан ҫапла каларӗ: Санька насухо вытер травой косу, вскинул ее на плечо и, встретившись с Федей взглядом, кивнул ему:
— Лайӑхрах ҫи, ҫавуна туптама та ан ман, эпир санпа татах ӑмӑртса пӑхӑпӑр. — Крепче заправляйся да косу поточи, Мы еще потягаемся.
— Ӑмӑртӑпӑр! — килӗшрӗ Санька. — Потягаемся! — согласился Санька.
